Откуда куда?
– Из Ростова в Грозный, точнее, в окрестности.
Ландышев присвистывает.
– Вона! Это будет тройной тариф.
– Не беспокоит.
– Кто получатель?
– Я сам поеду, нас на месте встретит кто надо.
– Допустим. Расчет налом.
– Разве я похож на кидалу? Мне только лучших охранников дай.
– Конечно, конечно.
– Кстати, должен познакомиться с условиями дого­вора об охране.
– Они не разглашаются.
– Но для клиента?! – негодует Томин.
– Только после предоплаты. В твоем случае – восемь­десят процентов, Александр.
Томин и здесь легендирует себя под своим именем. Так не грозит провал в случае, если кто-то окликнет, а ты автоматом отреагируешь. Если тот, кто по легенде Николай, отзовется на Васю – оно бывало, – ему не поздоровится. Возможен и летальный, по терминологии медиков, исход. В Москве сотни людей, называющих Томина Сашей. А земля, как он любит повторять, до того круглая, где угодно с кем угодно можно столкнуться, не исключая ландышевского кабинета, из которого Томин вынес сложное ощущение: с Ландышевым предстоит повозиться… А вот насчет охраны грузов – это, похоже, полная фикция.
В бытность Крысиным, когда он вел со студентами занятия на тему «Составные части и источники марксизма» или толковал про эмпириокритицизм, Ландышев попал случайно на бега и «заболел» просторным полем, лошадьми, жокеями, разноголосым возбуждением толпы, которое то волнами накатывает, то спадает до следующего круга.
Раза три он побывал тут – на грани риска карьерой. Преподаватель марксизма играет на бегах? За такую формулировку клади партбилет. У них на кафедре был выразительный пример – персональное дело только что «остепенившегося» парня. Обыкновенный кандидатик, держался, как все, но оказалось, таил мечту о красивой жизни. По будням перебивался чайком с баранками, а в воскресенье обедал в «Метрополе», всегда один и подолгу засиживаясь.
Через известное время постоянного посетителя кто надо заметил. Проследили, установили личность и место работы. Сигнализировали в райком. Райком – в партком. В решении записали: «Буржуазное разложение и аморальное поведение». Так что Ландышев, тогдашний Крысин, задушил свою тягу к ипподрому в зародыше. Однако теперь, когда ему не надо было выбиваться в люди по научной части, он регулярно ходил на бега, предпочитая этот, по нынешним временам невинный вид азартной игры всяким боулингам и казино…
…На ипподроме очередной заезд.
Ландышев активно «болеет». Рядом волнуется Руслан и скучают два совершенно равнодушных охранника.
– Ну, ну, ну… Прибавь, прибавь… Ну же!.. Эх! – расстраивается Ландышев.
«Его» лошадь не выиграла.
– Даже ноги замерзли, – жалуется он Руслану. – Я говорю: ноги замерзли.
Руслан достает фляжку. Ландышев рвет билеты и дела­ет несколько глотков, закидывая голову, – фляжка уже наполовину пуста. Мобильный телефон Ландышева сиг­налит.
– Да?.. А что такое?.. Сейчас подойду, – недовольно отвечает Ландышев.
И пробирается к выходу вместе с Русланом и охран­никами. Те держатся близко сзади и спереди, раздвигая встречных. В народе есть на этот случай поговорка: «Шире грязь – навоз ползет».
Ландышева ждет в немноголюдном месте Авдеев.
– Здорово, – Ландышев чуть разомлел от «согрева­ния ног». – Что за спешка?
– Вызывают в МВД, непонятно зачем. Что, если из-за нашего спора?
Ландышев кривит губы. На бега он пришел, чтобы расслабиться, снять напряжение, и на тебе!
– Меня тоже. Тебя когда?
– Завтра в десять.
– Значит, вместе. Я думал, прежняя история… Но раз вместе… надо согласовать показания. Почему ты у меня стал страховаться?
– Репутация надежная, охрана грузов.
– Так. Сколько раз встречались? Кто познакомил?
– Давай решим.
– Ты пришел по объявлению в газете, – решает Лан­дышев. – Со мной виделся при подписании договора – и всё. Смотри, чего не ляпни в простоте души.
Слышен звон колокола, означающий новый заезд. Ландышев с сожалением оглядывается.
– Мои секреты небольшие. За собой смотри, – огры­зается Авдеев.
Слова его усиливают впечатление Ландышева, что компаньон настроен нелояльно.
– Знаешь, – лицемерно начинает он, – может, нам уладить конфликт мирно? Сдался тебе этот народный заседатель.
– Заплатишь страховку?
– Четверть. И скажи большое спасибо.
– Не могу. Пусть как третейский судья решит.
Они прощаются сдержанно-враждебно, и Ландышев сверлит спину Авдеева злыми глазами.
– Видал, как он на него надеется?! – обращается Ландышев к Руслану, который стоял ближе телохранителей и мог слышать разговор. – Ты Катьку натаскал?
Катьку Руслан натаскал, техникой снабдил, и направляется она на «боевое задание»; к своей миссии девушка относится юмористически.
В тяжелых гостиничных дверях коротко препирается со швейцаром, тыча ему под нос папку с документами, и получает доступ внутрь.
– Я от Ландышева. Вам ведь звонили? Можно войти? – щебечет она, с веселым любопытством оглядывая Коваля.
Тот, посторонившись, пропускает ее в номер.
– Я принесла документы. Тяжелая папка. Я немножко отдохну?
Коваль делает приглашающий жест. Катька присажи­вается на поручень кресла, не поправляя короткой юб­чонки. Коваль открывает папку.
– Вы будете читать эти бумаги сейчас?
Глаза у Катерины бесстыжие, откровенные. Коваль приближается, пристально всматривается в ее лицо, отводит волосы со лба. Если б не выражение глаз, то… Он боится себе признаться, кого ему эта девочка напо­минает. Ощущение и болезненное, и сладкое, даже пульс зачастил.
– Как тебя зовут?
– Катерина. Катя.
– Зачем тебя прислали?
– Папку передать… – смеется она. – Но если вам скучно…
Коваль отступает колеблясь. Видя это, Катерина наро­чито роняет платочек и смотрит вызывающе.
– Подними-ка платочек, – приказывает Коваль.
Она вытаращивается: не ожидала. Но, поиграв в «гля­делки», все же подчиняется.
– Утри нос и иди в постель, – говорит Коваль и указывает на спальню.
А в постели весь смех с Катерины сходит. Она шалеет от его рук, она обнаруживает в себе неведомую пылкость. И после удивленными, сияющими глазами следит за Ковалем.
Как неожиданно обернулось «боевое задание».
– Какой ты… – говорит она. – Ласковый… У тебя давно не было русской женщины?
– Русские женщины теперь везде есть, – отзывается он и думает: «Дурашка. Сладкая маленькая дурашка…»
Она уезжает из гостиницы как барыня на вызванном такси, ночь спит без задних ног, а утро наступает такое лучезарное – под стать настроению, – что кажется, впе­реди сплошной праздник. Однако надо на работу.
При входе в офис – комната, где собираются охран­ники. Там сейчас и Руслан. Дверь открыта, Руслану виден коридор.
– Катерина! – окликает он и выходит. – Как вчера наш гость?
– Нормально. – Удобное словечко, им всегда можно прикрыться.
– Не староват?
– Тебе бы его старость! – насмешливо осаживает его девушка и цокает дальше каблучками.
Руслан доволен: стало быть, в порядке Олег Иванович, не укатали крутые горки. Вот бы сесть, поговорить, вспомнить былое! Но раз он – Янов, то нельзя, еще навредишь, пожалуй. Может, ему… может, себе. Он не обрадуется свидетелю. А что касается прослушивания – не маленький он, поостережется.
Пока Руслан это думает, Коваль осматривает свой номер. С помощью специального приборчика через некоторое время обнаруживает «жучка».
Держит в руке, раздумывает – и прикрепляет обратно. Пусть будет, что Катька хорошо исполнила поручение.
Китаева по тихой пешеходной улице приближается к заведению под вывеской «Дом красоты». Тут тебе и аэробика, и косметические процедуры. Это нужно каждый день. Она взглядывает на часы, звонит по мобильнику:
– Горветинспекция? С кем говорю?.. Из МВД России капитан Китаева. Проконсультируйте, пожалуйста, как-то учитывается расход усыпляющих ампул для живот­ных?.. Для крупных… – Некоторое время слушает. – Зна­чит, нет. Спасибо.
Ничего с этими ампулами не получается. Никаких концов. Что-то плохо она помогает Пал Палычу, совест­но немножко.
Кабинет у Знаменского хороший, даже Томину по французским меркам понравился. Все как надо, все под рукой, но абсолютно ничего лишнего, глазу, что называ­ется, не на чем отдохнуть. Это не случайно и не потому, что Пал Палыч обожает казенщину. Просто он не только руководит, но и допрашивает. А помещение, где идут допросы, должно быть голым.
Если на стене висит какой-нибудь, скажем, пейзаж, то независимо от качества живописи допрашиваемый при жестком нажиме может использовать картину, чтобы «уходить» в нее от следователя. Тот наседает: где ты стоял? Когда выстрелил? А подозреваемый мысленно бредет по полевой дорожке, ромашки разглядывает, сле­дователь выпустил его из зоны психологического контро­ля. Иному хватает незатейливой вазы, чтобы ускользнуть в созерцание…
В группе Знаменского сегодня череда допросов: все брошены на клиентов Ландышева. Задача: выяснить, что представляет собой на деле его страховка.
Знаменский, сидя у себя, находится в курсе событий, благо в каждой комнате работают скрытые камеры и передают изображение на экраны мониторов. Против сте­ны с мониторами – диван, обтянутый отличного каче­ства как бы кожей, непотертый и необмятый, потому что на нем редко сидят.
Сейчас тут расположились Пал Палыч и Томин, а между ними выносной пульт. Они следят за происходя­щим, обмениваются замечаниями, по ходу дела решают, кого послушать.
Против Юрьева на экране сидит Авдеев.
– Объясните, как таксист из Солнцева стал владель­цем транспортной фирмы.
– Полагаете, я – подставное лицо солнцевских брат­ков?
– Я только спрашиваю. – Юрьев спокоен, но не равнодушен, и в его повадке есть оттенок благожелатель­ности по отношению к Авдееву.
– Когда таксопарки – как государственные предпри­ятия – закрывались, я взял лицензию, выкупил у парка этаж и пятнадцать новых машин. А потом пошло.
– Откуда деньги?
– Получил кредит, – говорит Авдеев без паузы.
– Хороший кредит получить нелегко, – возражает Юрьев.
– Расскажу. – Авдеев говорит правду, и это видно. – Когда я ездил таксистом, несколько лет у меня был постоянный клиент. Сам машину не водил. Вместо правой руки – протез. Хорошие были отношения, даже выпивали иногда. Как заварилась перестройка, он стал директором коммерческого банка и предложил мне ссуду на божеских условиях. И он же, кстати, вовремя шепнул, помог пережить дефолт.
– Назовете его? – Юрьев насторожился, это большая проверка.
– Назову. Если будет необходимость.
Ну, тут пока все ясно, Томин переключается на допрос Ландышева, его ведет еще незнакомый ему следователь.
– Это Вася Канделаки, – поясняет Пал Палыч. – У Юрьева – шахматы, у Канделаки – театр.
Действительно, Василий Канделаки – следователь иного склада, чем Юрьев. Если последний немногословен и в идеале бесстрастен, то Канделаки эмоционален, любит поговорить, при случае поактерствовать, попритворяться.
– Ну и как вам жилось в Европе? – нежно улыбается он Ландышеву. – Где вы в основном обитали?
– Да всюду болтался, – «откровенничает» Ландышев. – Хотелось свет повидать.
– Это распространенное желание, вполне понятное. Неплохо зарабатывали?
– Не, я в ихнюю жизнь не вписался… Но вернулся, конечно, с опытом рыночной экономики.
– Как судьба причудливо поворачивается! Уехал простой счетовод – возвратился владелец страховой компании. Вы ведь сразу по возвращении основали компанию? Не олигарх, положим, но все же… Какой взлет! – Канде­лаки играет восхищение. – Поделитесь опытом, как до­бывались средства?
– Деньги я получил от друзей.
– Живут еще на Руси добрые люди. Живут. А кто они? – с умильной улыбкой.
– Займы были конфиденциальные. Носили частный характер. Не могу оглашать, – в тон следователю «изви­няется» Ландышев.
Тут Томин не выдерживает и комментирует:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15