Консуэла не поняла ни слова. Что-то про департамент полиции, который должен его беречь и защищать, потому что детектив спас ему жизнь. Вообще-то полная бессмыслица. Иногда она думала, что Геррера немного тронутый, и находила это чертовски возбуждающим и забавным.
Сейчас он сказал ей, будто снял другую квартиру и они должны временно переехать туда. Совсем ненадолго. Он оторвется от копа, решит некоторые вопросы с бизнесом, и тогда они отправятся в Испанию. Жить на Коста-Брава. Консуэла никогда не была на Коста-Брава, но звучало это красиво.
— Когда мы уедем в Испанию? — спрашивала она, проверяя его, прямо как Ленни, который просил Джорджа еще раз рассказать о кроликах. В первый раз Консуэла не поверила в историю Герреры, но по мере повторения она звучала все лучше и лучше. Он сказал, что билеты уже заказаны и будут получены очень скоро. Они оба полетят первым классом. К чертовой матери из этого города. Туда, где никто и никогда его не найдет. Ни узкоглазые, ни жаки, ни — в том числе — легавые.
— Жаки? — переспросила она.
— Так их все называют, — ответил он.
Консуэла подумала, что он, наверно, знает, что говорит.
Но она даже не догадывалась, какой он умный. На самом деле, он был еще умнее, чем сам о себе думал.
Уличным умом.
Что означает не только умение выбивать из кого-либо дерьмо. Надо еще и знать, как вести дела и как извлекать из них прибыль. Для себя. Играя главную роль. Действуя быстрее, чем другие парни. Это придет само собой, если ты вырос на этих улицах. Жаки росли не здесь и узкоглазые — тоже. Может быть, улицы бедных районов Кингстона или трущобы Гонконга такие же, как улицы Айсолы, но Геррера не верил в это. Приезжая шантрапа, бывало, могла здесь и преуспеть — с ее-то деньгами и мышцами. Но этому городу свойственно что-то такое, что всегда отторгало чужаков, потому что в этом городе надо было родиться. В их крови не было того, что было в крови у Герреры.
Это был не их город.
Долбаные иностранцы.
Это был его город.
И потому он чувствовал, что вся история попахивает дерьмом, и довольно сильно.
Он понял это сразу же, как только Гамильтон связался с ним. Геррера подумал: «Хо-хо. Почему ему понадобился я?» Это было за три дня до Рождества. Разговор шел на Двадцать седьмой улице. Простая сделка с наркотиками, объяснил Гамильтон. Очень небольшая. Полсотни за три кило кокаина. Примерно семнадцать штук кило. Гамильтону был нужен человек отвезти деньги и доставить товар к нему.
«Почему именно я?» — напряженно думал Геррера.
Пока Гамильтон трепался, Геррера продолжал думать над этим. Все разговоры — дерьмо, ему что-то нужно от меня. Но что именно?
Почему он просит меня доставить ему кокаин?
Почему бы не послать любого из своих придурков?
— Ты повезешь деньги в кейсе, — сказал Гамильтон.
«Паршивые пятьдесят тысяч», — думал Геррера.
— Вот адрес.
Он доверяет мне все эти деньги.
"В жизни меня не видел, но доверяет все эти деньги. Думает, я смоюсь с ними отсюда подальше? Улечу в Калькутту? Отдаю им деньги в кейсе, забираю три кило и исчезаю с лица...
— Только не бери в голову ничего лишнего, — сказал Гамильтон. Но Геррера понял, что это фуфло, воняло уж очень сильно.
— Мои люди будут ждать тебя внизу, — сказал Гамильтон.
"Тогда почему бы твоим людям не подняться наверх? — удивился Геррера. — Зачем вместо этого посылать меня? Кого ты в жизни не видел?"
— Ты, наверно, удивляешься, почему я послал за тобой, — сказал Гамильтон.
«С чего бы это я удивлялся такой ерунде?» — подумал Геррера.
— Ведь ты работал на Уолстра Чанга несколько лет назад? — спросил Гамильтон.
Геррера никогда никому не говорит, на кого он работает и когда. Он промолчал.
— Нам нужен парень, который понимает китайский менталитет, — улыбнулся Гамильтон.
Это слово с его ямайским акцентом звучало особенно красиво.
«А на фига?» — подумал Геррера.
— Зачем? — спросил он.
— Парни, которые продают товар, — китайцы, — хмыкнул Гамильтон.
Геррера посмотрел на него.
Это была ложь.
Он знал, что это ложь, но еще не понимал, в чем именно. Он только знал, что чувствует ложь в глазах Гамильтона, в его бесстрастном лице, и ложью было что-то, связанное с китайцами, выступавшими в роли продавцов.
— А что за китайцы? — спросил он.
— Это моя забота, парень, — сказал Гамильтон и улыбнулся.
— Конечно, — согласился Геррера.
— Так как, ты мог бы этим заняться?
— Ты даже не сказал, сколько сам думаешь мне заплатить.
— Я думаю, червонец, — ответил Гамильтон.
Это было чертовски много.
Слишком много.
Особенно когда ты понимаешь, что он мог просто послать любого из своей банды.
Зачем такой жирный кусок? До Герреры внезапно дошло, что этот долбаный жак искал козла отпущения.
— Червонец — звучит неплохо, — улыбнулся он.
Обратный адрес на конверте был 336, Норт-Имс.
Женщину, написавшую письмо, звали Джулия. На одном из почтовых ящиков в вестибюле под номером двадцать один значилась Д. Эндикотт. Они поднялись по лестнице на второй этаж, немного постояли перед дверью, прислушиваясь, и постучали. Было уже без четверти семь вечера. Даже если Джулия работала, она должна была...
— Кто там?
Женский голос.
— Полиция, — ответил Карелла.
— Полиция?
Замешательство.
— Мисс Эндикотт? — спросил Карелла.
— Да?
Она подошла поближе к двери. Удивление сменилось подозрением. В этом городе любой маньяк может постучаться в твою дверь и назваться слесарем-водопроводчиком.
— Детектив Карелла, Восемьдесят седьмой участок, не могли бы вы открыть дверь?
— Зачем? Что случилось?
— Один-два вопроса, мисс. Не могли бы вы отворить дверь?
Дверь приоткрылась лишь на немного, удерживаемая цепочкой.
В щелочке виден был глаз.
— Пожалуйста, покажите ваш жетон.
Он предъявил жетон и удостоверение.
— Ну и в чем дело? — спросила она.
— Это ваш почерк? — сказал Карелла и протянул письмо так, чтобы был виден угол конверта.
— Откуда это у вас? — поинтересовалась она.
— Писали вы?
— Да, но...
— Вы нам позволите войти?
— Секундочку, — сказала она.
Звякнула отсоединяемая цепочка. Дверь открылась. Карелла подумал, что ей около двадцати пяти. Молодая женщина, среднего роста, длинноволосая кареглазая блондинка. Она выглядела, как будто только что вернулась с работы, но уже распустила волосы, ослабила узел галстука на блузке и была босиком.
— Джулия Эндикотт? — спросил Карелла.
— Да.
Она закрыла за ним дверь. Они стояли в небольшой прихожей. Маленькая кухонька справа. Прямо перед ними — гостиная. На диване сидел молодой мужчина в джинсе с головы до ног. Перед диваном — кофейный столик. На нем — два высоких бокала с коктейлем. Под столиком валялась пара женских туфель на каблуках. Обувь молодого человека тоже лежала под кофейным столиком. Карелла подумал, что они явились некстати.
Женщина пришла домой с работы, приятель или муж, поджидая ее, смешивал коктейли. Она распускает волосы, оба снимают туфли, он начинает расстегивать ее блузку, и тут стук-стук, это мы, легавые!
Молодой человек посмотрел на них, когда они входили. Он был белым.
Высокий. Черноволосый и голубоглазый.
Невнятное описание Джойс Чапмэн...
— Мишель Фурнье? — спросил Карелла.
Глаза мужчины широко распахнулись. Он посмотрел на Джулию. Джулия пожала плечами и опустила голову.
— Вас зовут Майкл Фурнье? — повторил Карелла.
— Да, а что?
— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
— Вопросов? — переспросил он и снова посмотрел на Джулию. Та снова пожала плечами.
— Конфиденциально, — сказал Карелла. Он продумал все наперед. В том числе и алиби Майка. Если его алиби окажется Джулия Эндикотт, он позднее допросит ее отдельно.
— Не могли бы вы чем-нибудь заняться? — спросил он Джулию.
— Что?
— Ну, принять душ, посмотреть новости по телевизору.
— О, — сказала она, — конечно.
Она прошла через гостиную и открыла дверь напротив дивана. В проеме виднелась кровать. Дверь закрылась.
— Мы знаем, что «Дин» был в порту на Новый год. — Карелла решил взять быка за рога. — Мы знаем, что команда сошла на берег. Куда ты пошел, Майк?
Называя в этих обстоятельствах человека по имени, низводишь его на низшую ступень. Старая полицейская уловка, которая обычно действует безотказно, кроме тех случаев, когда имеешь дело с профессиональным вором, который думает, что ты называешь его Фрэнки, потому что он тебе нравится.
— Новогодняя ночь, — сказал Мейер.
— Где ты провел ее, Майк?
— А зачем вам это надо знать?
— Тебе знакома девушка про имени Джойс Чапмэн?
— Нет. Джойс Чапмэн... Нет. Кто такая Джойс Чапмэн?
— Давайте вспомним октябрь, — сказал Карелла.
— Я и близко не был здесь в октябре.
— Я говорю о позапрошлом октябре.
— Чего? Неужели вы рассчитываете, что я должен помнить...
— Диско-клуб Ланг. В Квартале.
— Ну и что?
— Ты его помнишь?
— Кажется, знаю это место. Что из...
— Девушка по имени Джойс Чапмэн. Вы вместе баловались наркотиками...
— Нет, нет.
— Да, да, но дело не в этом, Майк.
— Слушайте, я в самом деле не помню никого по имени Джойс Чапмэн.
— Блондинка, — напомнил Мейер.
— Как твоя подружка Джулия, — сказал Карелла.
— Мне нравятся блондинки, — сказал Фурнье и пожал плечами.
— Зеленые глаза, — продолжал Мейер.
— Красивые глаза.
— Ее самая привлекательная черта.
— Вы поехали к ней на Оранж-стрит...
— Нет, я не пом...
— На квартиру, где она жила вместе с другой девушкой.
— Когда вы вошли, та спала...
— И по-прежнему спала, когда вы уходили рано утром...
— Анджела Квист.
— Я такой тоже не знаю.
— О'кей, давайте поговорим о новогодней ночи.
— Год назад? Если вы рассчитываете...
— Нет, Майк, той, что была совсем недавно.
— Где вы были и чем занимались? — Я был с Джулией. Когда «Дин» в порту, я всегда остаюсь у Джулии.
— Как давно вы знакомы?
— Не помню, может, шесть-семь месяцев.
— Она сменила Джойс, а?
— Я же сказал вам, что никого не знаю по имени...
— Джойс собиралась стать писательницей, — сказал Мейер.
— Она здесь изучала литературу.
— У ее отца — фирма по обработке дерева там, на Западе.
— О, — сказал Фурнье.
— Ну что, теперь вспомнил? — спросил Карелла.
— Ну да, кажется, вспомнил. У нее на заднице еще маленькая татуировка.
О татуировке они не знали.
— Такая маленькая птичка? На правой ягодице?
— Репродукция Пикассо над диваном, — добавил Мейер, — в квартире на Оранж-стрит.
— Там все такое, в современном стиле? — спросил Фурнье.
— Ну да, вроде как модерн, — согласился Мейер.
— Кажется, я припоминаю. Была такая ночь.
— Очевидно, — кивнул Карелла. — Пытался ли ты когда-нибудь еще раз встретиться с ней?
— Нет, честно говоря, я даже не запомнил, как ее зовут.
— И после той ночи никогда вы с ней не встречались?
— Никогда.
— Так, теперь расскажи нам, Майк, как ты провел Новый год.
— Я уже сказал вам. Я был с Джулией. С этой девушкой что, случилось что-нибудь? И вы поэтому задаете мне вопросы?
— Ты ведь был на Новый год здесь, не так ли?
— Здесь? Нет. То есть я не говорил, что я был здесь.
— Тогда где?
— Мы уходили.
— Куда?
— На вечеринку. К одной подруге Джулии. Девушка по имени Сара.
— Сара, а дальше?
— Я не помню. Спросите у Джулии.
— Кажется, ты вообще не очень хорошо запоминаешь имена, Майк? — Ну ладно, вы расскажете мне, что случилось с той девушкой?
— А кто сказал, что с ней что-нибудь случилось?
— Вы приходите сюда, вышибаете двери...
— Двери никто не вышибал, Майк.
— Я хочу сказать, какого черта, что все это значит?
Негодование честного гражданина. Виновные или невиновные — все они во время допроса в какой-то момент начинают возмущаться. Или, по крайней мере, изображать возмущение. Люди итальянского происхождения, виновные или невиновные, всегда придерживаются линии поведения по методу «Conesce chi son'io?». Изображая возмущение. Это можно перевести примерно как «Да вы понимаете, с кем говорите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41