– Видите, лапочка, какие дела! Барби в последнее время несладко приходится.
Не успела я ответить, как Роксана схватила мое полотенце и принялась растирать мне волосы.
– Эта красная полоска у вас на горле – оттого, что носите платье с тугой горловиной. Давайте-ка я вам высушу голову за счет заведения и принесу столько кофе, сколько вы сможете выпить?
Мягко, но решительно я отобрала у нее полотенце и скомкала его в шар.
– Прошу вас всех, не суетитесь вы так вокруг меня! Со мной все в порядке…
– Вы уверены? – Слезы по-прежнему струились по лицу Барбары.
– Ну да. – Поднявшись, я потрепала ее по плечу. – Это был полезный урок для меня. Когда я пришла к вам, жизнь казалась мне не слишком приятной – по причинам, сходным с вашими, и тут я будто получила напоминание, что каким бы безрадостным ни было существование, оно все же лучше, чем смерть.
– Значит, вы не станете жаловаться? – воскликнула Барбара, все еще с недоверием глядя на меня.
– Обещаю. – Мечтательная улыбка тронула мои губы, когда следом за Барбарой я шла в уборную переодеться. У Кулинаров свои секреты, а у меня – свои.
Переступив порог бара "У Джимми", я совсем не удивилась, что никто из моих товарищей не бросился ко мне с приветствиями. Я стала другим человеком. Роксана сочла, что сушка – недостаточная компенсация. Она накрутила мои волосы на толстые розовые бигуди, обрызгала лаком "Суперцемент" и усадила меня под колпак сушилки, пока я не пропеклась до золотисто-коричневой корочки. Таким образом на свет божий явилось что-то вроде певички в стиле "кантри". Что же до моего наряда… я-то полагала, будто переход с обычной одежды на "беременную" – случай, достойный бутылочки шампанского, но все произошло в сортире парикмахерской, без фанфар и барабанной дроби.
Возможно, дела у Джимми идут распрекрасно, но рыжий линолеум и пластиковый потолок особых восторгов у меня не вызвали.
Симпатичный паренек в обтягивающих джинсах будто врос в землю, не давая мне пройти.
– Мисс…
Он был так близко, что я могла пересчитать его ресницы.
– Я тут встречаюсь со знакомыми. – В гуще голов я увидала Эрнестину, от шеи и выше.
– Мисс, вы стоите на моей ноге.
– Ой, простите! – Мужчины нынче такие хрупкие создания.
– А еще на вас висит ценник.
Проклятье! Я перелезла через троих посетителей и добралась до Эрнестины – та сидела за одним столиком с Соланж и Хендерсоном Брауном, который прятался под своей белой панамой. Тоска его не развеялась, даже когда в нашу сторону устремилась официантка. Возможно, ему не понравился ее основательный бюст, рвавшийся на свободу из кружевной блузки. И, судя по римскому носу и железному подбородку официантки, ей вовсе не улыбалось рядиться под Красную Шапочку. Послюнив большой палец, она перекинула страничку в своем блокноте.
– Слушаю вас, господа.
Хендерсон, набравшись смелости, подал голос:
– Нам нужны отдельные счета.
– Ради бога. – Красная Шапочка нацелила карандаш: – Что будете пить?
Соланж и Эрнестина заказали белое сухое.
Хендерсон выдавил слабую улыбку:
– Я, знаете, хронический трезвенник. Воды, пожалуйста, если она, конечно, свежая.
– Лучше нигде не найдете. – У Красной Шапочки был густой низкий голос. – Натуральная вода из источника, свежая и бодрящая, как весенний день.
Впервые за все утро я с трудом удержалась от смеха. Официантка вещала не хуже телевизора. Вспомнилось вдруг, как мы с Беном в "Малберри-Инн" смотрели отрывок из "Печального Дома" и интервью Гарварда Смита с Мэри Фейт. Теперь же, сидя в баре, я вдруг почувствовала себя марионеткой в руках судьбы, покорно притащившейся за тысячи миль.
То, что не под силу изменить, можно поправить с помощью хорошего обеда.
– Гамбургер, двойную порцию картошки-фри и коку, пожалуйста.
– Остальные будут заказывать? – Красная Шапочка покосилась на большие круглые часы над прилавком бара. – Через десять минут начнется показ мод.
Эрнестина напомнила нам, что Джеффриз отказалась от шанса стать моделью. Хендерсон хотел было заказать овощной суп с мясом, но потом передумал. Лоис, мрачно сообщил он нам, готовит лучшие супы в мире. Что, естественно, вызвало самые горячие возражения Эрнестины. Ее Бинго в три годика готовил такой овощной супчик, от которого за милю слюнки текли. Графиня, и без того густой румянец которой потемнел, уставилась на толпу. Бедный ослик – в смысле, Хендерсон! Поджав губы, он присоединился к нам и заказал гамбургер.
Не успела Красная Шапочка отойти, как Эрнестина поинтересовалась, не Джимми ли тот человек за стойкой бара.
– Этот? Седой, с щеками как у хомяка? Да это наш добрый старина шериф, Том Догерти. Каждый день заглядывает в это время, проверить, не нужно ли разнять каких драчунов.
– В этом городке есть собственный шериф? – Хендерсон явно собрался выразить своему конгрессмену протест против растранжиривания денег налогоплательщиков.
Красная Шапочка посмотрела на него в упор.
– Хотите верьте, хотите нет, сэр, но Грязный Ручей раньше был административным центром округа. А Джимми сидит рядом с шерифом.
– Джимми – это она? – Хендерсону явно был по не плечу столь бешеный темп: одно потрясение за другим.
– Именно! Вообще-то ее зовут Джемима, так написано в свидетельстве о рождении. Но я вам этого не говорила. – Заправив карандаш за ухо, Красная Шапочка вразвалочку направилась к двери с надписью "Посторонним вход воспрещен".
Толпа отхлынула от стойки, позволив нам хорошенько рассмотреть ширококостную даму с волосами скорее протравленными, нежели выкрашенными в рыжий цвет с металлическим отливом. На ней было атласное одеяние, смахивающее на пеньюар; из ложбинки на груди торчала увядшая роза. На лице хозяйки было столько краски, что хватило бы на внутренние и наружные стены дома на одну семью, а голос такой, что душа в пятки уходила.
– Чертова муха! – рявкнула она, саданув мощной дланью по стойке.
Беседа за нашим столиком текла, как вода в гору.
– Вам стоит всегда так причесываться, Элли, – заметила Эрнестина. – Очень худит ваше лицо.
– А вы хорошо разбираетесь в моде? – Соланж критически оглядела прическу "под горшок", горчичное платье и зеленые лягушачьи бусы своей соседки. Кажется, в отношениях между этими двумя прогрессирует холодок.
– Я, милочка, не считаю себя красоткой. Стоит мне выйти на солнце, и я тут же превращаюсь в хот-дог. Но меня это не тревожит, потому что главное – моя семья. Мы с Франком тратим все деньги на нашего мальчика. Но вы-то, конечно, будучи бездетной, не можете знать, что такое настоящее самоотречение. Ради счастья моего Бинго, ради того, чтобы он…
– Стал Кулинаром, не так ли? Mais oui , вам не очень понравилось, когда я сказала вам – еще до того, как пришли мсье Бен и Элли, – что мой Венсан вовсе не одержим мечтами угодить вам с вашим сынком. У него припасены такие фокусы, что вам и не снилось! – Из неподвижной статуи Соланж превратилась в пылкую женщину. Хлестнув по столу полами своей черной накидки, она щелкнула пальчиками с огненно-красными ногтями перед носом разъяренной Эрнестины. – Сыта по горло вашим сопливым Бинго! Мои пудельки, мои обожаемые детки куда симпатичнее! Анжелика, Флер и все остальные – как они могут быть счастливы, когда их папочка в печали? Моему Венсану уже под пятьдесят, и я не многим моложе. Ему до смерти надоело засовывать меня в печку на сцене и, устроив большой взрыв, вынимать оттуда жареного цыпленка. Я хочу одного: чтобы мой Венсан хоть раз в жизни нашел себе мечту, которая не потребовала бы разрезать меня пополам.
Откуда такая враждебность? Вчера вечером, в ходе операции "Марджори Задсон", мы все вроде бы неплохо ладили.
Волосы Эрнестины прилипли к ее раскрасневшемуся лицу. Она уже раскрыла рот для ответной речи, но тут, к счастью, прибыла наша еда, и я сумела плавно перейти к нахваливанию хрустящей картошечки и лука с помидорами, уютно угнездившихся на наших гамбургерах.
– Да, но высшего ли сорта это мясо? – встревожился Хендерсон.
Красная Шапочка повела плечом, и тут, перекрывая шум и гам, раздался рык:
– А ну замолчали, трепачи несчастные! Дайте Джимми слово сказать! – Великанша-людоедка с растущей из груди розой стряхнула в стакан сигарный пепел и подалась вперед, облокотившись на стойку. – У нас кое-какие проблемы со сбором денег для ремонта детской площадки, но наши прихожанки обожают сложности. Так что рассаживайтесь, держитесь за стены или за что хотите и слушайте, пока наш дорогой шериф Том Догерти ознакомит вас с программой нашего показа мод!
Аплодисменты.
– Да ладно вам, ребята. – Шериф взъерошил свою шевелюру и сразу заметно помолодел. Кобура болталась возле его бедра, совсем как в кино. – Как поживаете, друзья, соседи и туристы! – Он остановил взгляд на нашем столике, будто занося каждого из нас в графу "Праздношатающиеся". – Не ждите, что я буду тут перед вами разглагольствовать вроде как оратор от Диора. – Он улыбнулся, и на его пухлых щеках наметились ямочки. – Но я вам скажу, что и у нас найдутся симпатичные девчата, которые порадуют ваш глаз. И помните: добровольные пожертвования – они, конечно, добровольные, но смотрите, как бы вас не обвинили в пренебрежении своими гражданскими обязанностями.
Музыкальный автомат заиграл медленную, убаюкивающую мелодию. Шериф достал тетрадку.
– Поприветствуем любимых близнецов Грязного Ручья, Терезу и Тересу Бринхартер!
Из-за двери с надписью "Посторонним вход воспрещен" выскочили две юные особи женского пола, белокурые и загорелые. Из их символических нарядов вышли бы отличные повязки на запястье какому-нибудь спортсмену. Хихиканье девушек потонуло в восторженных возгласах.
– Туалеты сшиты матерью девушек Айрин, храни ее Господь.
Я поклялась в душе, что вся одежда моего ребенка, до последней детали, будет с любовью прострочена от руки.
Следом появилась молодая женщина в прикиде для сельской дискотеки – клетчатой блузке и синей юбке, из-под которой выглядывала белая нижняя юбка с рюшечками. Ее встретили почти такими же бурными аплодисментами, как и близняшек. Затем настал черед хорошенькой девчушки лет четырех. На ней было розовое платьице, в руках – корзина с цветами, и держалась малышка с недетским апломбом.
Мой интерес не угас. А вот сама я начала угасать. Сказывался недосып. Фигуры, сходящие с пандуса, стали сливаться… Я надеялась, что не сползу со стула или, хуже того, не заговорю во сне. И тут я услышала щелчок, будто открылась дверь и Бен беспрепятственно проник в мой мозг.
"Элли, я люблю тебя". – "Нет, не любишь". – "Солнышко, нельзя же верить всему, что ты видишь и слышишь".
Он заключил меня в объятия. Я воспарила…
"Что ж, если ты настолько меня любишь, что готов пойти на обман…"
Я проснулась, когда плавная мелодия внезапно сменилась грохотом и лязгом. Что это все вокруг разохались? Неужели близнецов Бринхартер вызвали "на бис"? Даже мистер Хендерсон Браун напряженно подался вперед.
– Друзья, милые мои земляки! Прошу вашего внимания! – Голос источал патоку. На женщине, спускающейся по пандусу, было белое шелковое платье, отороченное мехом горностая, а в руках она держала два огромных веера из птичьих перьев. Лет тридцати-сорока с виду, она была намного старше близнецов и далеко не такая смазливая, зато в сто раз обаятельнее. У нее было лицо девчонки-сорванца, обрамленное короткими серебристыми волосами; глаза медвежонка панды и яркие губы, растянутые в ослепительной улыбке.
Это была Теола Фейт.
* * *
– Теола Фейт! – Эрнестина вцепилась в мою руку, на лице ее застыло такое же жадное выражение, что и на остальных лицах. Один только Хендерсон Браун с ужасом наблюдал, как дама в белом высунула из-под длинной юбки изящный носок серебристой туфельки, гордо выгнула шею и повела стройными бедрами.
– Я пришла вовсе не затем, чтобы утопить свою дочь в потоке унижений, подобных тем, что она обрушила на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48