Под узким окошком в обрамлении раскинутых, точно крылья ангела, занавесок, на журнальном столике стояло небесно-голубое блюдо с чайными пакетиками, по соседству притулился электрический чайник.
Оставив в покое багаж, Бен присел рядышком и погладил меня по голове.
– Может, разберем вещи? – целомудренно предложила я.
– Потом! – Он увлек меня на стеганое одеяло.
– Ты уверен, что хочешь… поспать? – Я обратила уста в его сторону, но ходу ненаглядному пока что не давала.
– Что?
При виде солнечных бликов в его глазах я всегда слабею и в то же время наливаюсь вселенской силой.
– В аэропорту ты вроде как был не в себе…
– Ты права. – Он стащил с меня жакет и, покрутив его на пальце, отправил в свободный полет с приземлением на абажуре прикроватной лампочки. – Пора заняться физиотерапией.
– Смотри не перетрудись, – предостерегла я. – Ты ведь должен предстать перед Кулинарами в лучшем виде.
Он занимался пуговицами моей блузки.
– К черту Кулинаров!
Внезапно комната погрузилась во мрак. Послышался резкий звук, напоминающий свист ветра перед бурей. Глаза мои сами собой закрылись, а Бен тяжело задышал.
Порой мне с трудом верится, что я – та самая особа с распродажи по сниженным ценам, которую Бен взял с полки и очистил от пыли. Он такой невероятный! Весь такой безупречно ухоженный, до кончиков длинных ресниц. В эту минуту я пообещала бы ему что угодно – кроме как назвать младенца Эфраимом. Я поерзала головой по подушке, в тайной надежде, что локоны мои рассыплются по плечам в точности как у героини из "Лебединой песни любви". Однако резинка, удерживавшая мои знойные кудри, упорно не желала поддаваться. А ноги мои не скользнули на атласные простыни, ибо отель "Малберри-Инн" не опускается до подобной безвкусицы. Пришлось попросту сбросить туфли и потереться ступней о ногу Бена.
Пуховый матрас поглотил наши тела. Уже несколько дней я не была самой собой, в матримониальном смысле слова, но сейчас терпкий аромат лосьона моего ненаглядного, щетина на его мужественном подбородке, движения его ловких пальцев, нарочито задерживающихся на каждой из пуговок моей блузки, вновь воскресили во мне непередаваемый восторг от сознания того, что я любима не только за свой ум.
Губы мои дразняще коснулись его щеки.
– Ты сводишь меня с ума, – прошептал Бен.
– Взаимно, – выдохнула я в ответ.
Да, все это было очень мило, но потом… что ж, никудышный из меня был бы турист, кабы я продолжала валяться на кровати, таращась в бездонные глаза любимого и теряя драгоценное время.
Застенчиво облачившись в кружевной пеньюар цвета морской волны (купленный перед отъездом в приступе ностальгии – ведь впереди меня ждали лифчики для кормящих матерей и балахоны с вышитыми пчелками на карманах), я предложила приобщиться к американской культуре.
– Хочешь сходить в театр? – откликнулся любимый.
– Нет. – Я поправила обвисший край савана от Лоры Эшли, в котором Бен выглядел необычайно сексапильно. – Я хочу посмотреть телевизор.
– Отлично, но помни: у тебя только три желания.
Он взмахнул пультом дистанционного управления. И – о чудо! Старая раковина в углу превратилась в телевизор. Появилось изображение, правда не совсем четкое. Во весь экран вспыхнули слова:
ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ
– Прямо как по заказу, Элли.
– В этом фильме снималась моя мама.
– Ты мне никогда не говорила. – Он нежно коснулся моих волос.
– А я его никогда и не видела. – Я зажала ему рот ладонью. – Она предложила мне на выбор: посмотреть свой фильм или "Бэмби".
Из телевизора хлынула энергичная музыка. Экран вдруг подернулся пеленой, но в следующий миг, точно по мановению волшебной палочки, туман исчез, открыв нашим взорам полную луну, нависшую над особняком, выстроенным в лучших традициях готических ужастиков. Зубчатые башенки нависали над поверхностью воды. Под грохот барабанов обшарпанная дверь особняка распахнулась, увлекая зрителя в обшитый деревянными панелями холл, где царило мрачное черно-белое уныние. У меня в зобу дыхание сперло, когда по лестнице спустился надменный дворецкий с набриолиненной головой, нарисованными усиками и свечкой в руке.
– Леди и джентльмены, – возвестил он дребезжащим голосом, – как ни горько мне быть глашатаем дурных вестей, но, увы… – Губы его скривились в подобии улыбки. – Хозяин умер не своей смертью, а в завещании прорех не меньше, чем дырок в сыре.
Крупным планом возникли онемевшие реципиенты этого известия: тучная дама с острыми, как шляпные булавки, глазками; жирный очкастый школьник и, наконец, глупенькая блондинистая танцовщица-стриптизерша, вяло повиливающая задом, одновременно разрывая на мелкие кусочки какую-то бумажку.
– Это твоя мать? – присвистнул Бен.
Я возмущенно шикнула.
– Нет. У нее маленькая роль без слов в кордебалете. Как бы не пропустить…
Но было уже поздно. "Печальный дом" растаял, и на смену ему явился седовласый широкоплечий господин с характерными чертами телеведущего.
– Добрый вечер. Я Гарвард Смит, и в эфире ток-шоу "Беседка". Только что вы видели кадры одного из самых популярных фильмов с участием актрисы Теолы Фейт. Сегодня у нас в студии ее дочь Мэри Фейт, автор недавно вышедшего бестселлера "Мамочка-монстр", в котором раскрываются леденящие душу подробности ее детства, проведенного подле женщины, известной миллионам под именем Киттен Фейс, комедийной актрисы и несравненной секс-бомбы.
Камера скользнула вдоль стола, мимо двух стаканов и графина с прозрачной жидкостью, к женщине, романами которой зачитываются на земле и в воздухе, – женщине с приклеенной улыбкой и невыразительными чертами лица, Волосы собраны в пучок на затылке, на носу – очки-стрекозы. На вид особе было лет сорок с гаком.
– Благодарю вас, Гарвард. – Ее гнусавый голос прекрасно сочетался с двубортным брючным костюмом и галстуком-бабочкой; в руках она вертела карандаш. – Хочу воспользоваться случаем, чтобы заверить всех поклонников моей матери, которые слушают нас сейчас, что их разочарование причиняет мне сильную боль. Прошу вас, поверьте мне… – лицо особы смягчилось, губы дрогнули. – Я написала "Мамочку-монстра" вовсе не затем, чтобы отомстить Теоле Фейт за мое чудовищное детство – ежевечерние пьяные вечеринки в ванной, Санта-Клаус, вылезающий из камина в чем мать родила…
– Игра в лапшу потрясла меня до глубины души, – вклинился респектабельный Гарвард, полыхнув обаятельной улыбкой, – а меня непросто удивить. – Он заботливо пододвинул собеседнице стакан с водой.
Мэри Фейт задумчиво уставилась на стакан.
– Посредством этой книги, которая появилась на свет в невыносимых муках, я обращаюсь к женщине, которая долгие годы отрицала мое существование, выдавала меня за дочку своей служанки, держала меня взаперти в роскошном голливудском особняке. Я говорю ей: мама, еще не поздно! Ты можешь измениться. Можешь вновь стать человеком! И если – вернее, когда – ты это сделаешь, я буду ждать тебя с распростертыми объятиями. Я не стану спрашивать, как звали моего отца, не стану интересоваться, почему ты до шести лет наряжала меня мальчиком, почему вышвырнула в мусорный ящик мою единственную куклу! Я хочу услышать лишь три коротких слова: "Прости меня, доченька".
Гарвард снова расплылся в улыбке.
– Мэри, вы смелая женщина! Во время перерыва вы сказали, что на день рождения мама пригрозила вас убить.
– Да. Но сознание моей правоты сгладило боль от ее слов.
– Вы не воспринимаете ее угрозы всерьез?
Хоп! Мэри Фейт с ловкостью фокусника опрокинула свой стакан. Камера показала крупным планом ее застывшую улыбку.
– Гарвард, чтобы совершить убийство, требуется определенная сила характера, чего Теоле Фейт как раз недостает. После выхода книги я словно вырвалась на волю! Но – заметьте! За каждым удачливым писателем всегда стоит литературный агент, а также вдохновенный и вдохновляющий редактор. Так что, если позволите, мне хотелось бы высказать благодарность и наилучшие пожелания Сэди Фишман и Монике Мэри О'Брайан.
Вырвав из рук Бена пульт дистанционного управления, я выключила телевизор.
– Элли!
– Извини. – Я плюхнулась на кровать. – Я вдруг подумала: а что, если наш малыш приложил ушко к замочной скважине на животе? Мне не хотелось бы, чтобы у него или у нее возникли всякие нехорошие мысли…
– Дорогая, ты же не собираешься быть мамочкой-монстром! – вскричал джентльмен в тоге от Лоры Эшли.
– Бен, у меня нет рекомендательных писем на должность матери. И предыдущего опыта. Скажи мне, на месте этого младенца ты был бы счастлив?
Лицо Бена было окутано розоватым сиянием ночника. Улегшись рядом со мной, он погладил меня по руке.
– Расскажи мне о своей маме.
Я принялась старательно собирать волосы в пучок.
– У меня остались о ней самые чудесные воспоминания. Мамочка была красивой, умной и потрясающе стройной. Она была словно бенгальские огни, рассыпающиеся серебристым дождем. Отец обожал ее. Когда она погибла, он удалился в свой парк аттракционов и больше не слезал с карусели.
– Я готов, – пробормотал вдруг Бен, уткнувшись мне в шею.
– Пойдем на ужин?
– Вообще-то я подумывал заказать еду в номер, – заметил он, распахивая свою тогу и привлекая меня к себе.
* * *
Посреди ночи я проснулась в холодном поту, сердце колотилось от страха. Где я? Комната напоминала черный ящик, сквозь щели которого пробиваются ниточки света. И что это за тип храпит рядом со мной? Я боязливо нащупала в темноте лицо и лишь через минуту сообразила, что тискаю физиономию своего супруга. Осознав этот факт, я со вздохом облегчения откинулась на подушки. Дыхание мое выровнялось. Такое со мной случалось и прежде, когда я покидала родные стены. Помнится, первый роковой визит девочки Элли в Мерлин-корт сопровождался такими же ночными страхами. А на сей раз сказалась еще и смена часовых поясов. Заснуть снова не получалось. Я ворочалась с боку на бок, злобно размышляя о том, что дома уже утро.
Внезапно я вспомнила, что забыла с вечера помолиться. "Прошу тебя, Господи, не важно, будет это мальчик или девочка, лишь бы он родился худеньким".
Я уже проваливалась в блаженное забытье, когда Бен постучал по моему плечу пальцем:
– Просыпайся! Пора вставать!
Последующие сцены напоминали ускоренные кадры из фильма ужасов: меня запихнули под обжигающий душ, помыли, вытерли полотенцем, упаковали в одежду. Ковыряя на ходу расческой в волосах, я выскочила из комнаты, кубарем скатилась по лестнице, пулей пролетела через вестибюль и очутилась на улице, где меня атаковало беспардонное бостонское солнце.
Какую же непростительную ошибку я совершила, вырядившись в оранжево-розовый шелковый костюм! Через несколько минут моя физиономия с ним сольется. Небо казалось чуть ли не белым, и, хотя двигались мы проворной рысью, туфли мои то и дело прилипали к тротуару, будто горячие утюги к нейлоновому белью.
– Какого черта такая спешка? – спросила я у этого свихнувшегося англичанина, который выдернул меня на улицу в несусветную рань. Сам он при этом выглядел так, будто его только что извлекли из подарочной коробки от Валентино, что не поднимало мне настроения.
– Радость моя, разве мы хотим потратить день впустую? – Безумец отвел глаза.
Я-то, по простоте душевной, подумала, что он проверяет, не собирается ли нас переехать какое-нибудь из этих длинноносых чудищ, именуемых американскими автомобилями, пока мы с важным видом пересекаем улицу. На одно ужасное мгновение я испугалась, что придется перепрыгнуть через капот последней машины, отделявший меня от тротуара, или же – как я обычно делала, когда нужно было прыгать через "козла" в школе – проползти под ним. Я так нудно обо всем этом рассказываю, дабы пояснить, почему я не сразу догадалась, что Бен что-то от меня скрывает. Истина озарила меня, когда мы нырнули под золоченую арку "Макдоналдса".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Оставив в покое багаж, Бен присел рядышком и погладил меня по голове.
– Может, разберем вещи? – целомудренно предложила я.
– Потом! – Он увлек меня на стеганое одеяло.
– Ты уверен, что хочешь… поспать? – Я обратила уста в его сторону, но ходу ненаглядному пока что не давала.
– Что?
При виде солнечных бликов в его глазах я всегда слабею и в то же время наливаюсь вселенской силой.
– В аэропорту ты вроде как был не в себе…
– Ты права. – Он стащил с меня жакет и, покрутив его на пальце, отправил в свободный полет с приземлением на абажуре прикроватной лампочки. – Пора заняться физиотерапией.
– Смотри не перетрудись, – предостерегла я. – Ты ведь должен предстать перед Кулинарами в лучшем виде.
Он занимался пуговицами моей блузки.
– К черту Кулинаров!
Внезапно комната погрузилась во мрак. Послышался резкий звук, напоминающий свист ветра перед бурей. Глаза мои сами собой закрылись, а Бен тяжело задышал.
Порой мне с трудом верится, что я – та самая особа с распродажи по сниженным ценам, которую Бен взял с полки и очистил от пыли. Он такой невероятный! Весь такой безупречно ухоженный, до кончиков длинных ресниц. В эту минуту я пообещала бы ему что угодно – кроме как назвать младенца Эфраимом. Я поерзала головой по подушке, в тайной надежде, что локоны мои рассыплются по плечам в точности как у героини из "Лебединой песни любви". Однако резинка, удерживавшая мои знойные кудри, упорно не желала поддаваться. А ноги мои не скользнули на атласные простыни, ибо отель "Малберри-Инн" не опускается до подобной безвкусицы. Пришлось попросту сбросить туфли и потереться ступней о ногу Бена.
Пуховый матрас поглотил наши тела. Уже несколько дней я не была самой собой, в матримониальном смысле слова, но сейчас терпкий аромат лосьона моего ненаглядного, щетина на его мужественном подбородке, движения его ловких пальцев, нарочито задерживающихся на каждой из пуговок моей блузки, вновь воскресили во мне непередаваемый восторг от сознания того, что я любима не только за свой ум.
Губы мои дразняще коснулись его щеки.
– Ты сводишь меня с ума, – прошептал Бен.
– Взаимно, – выдохнула я в ответ.
Да, все это было очень мило, но потом… что ж, никудышный из меня был бы турист, кабы я продолжала валяться на кровати, таращась в бездонные глаза любимого и теряя драгоценное время.
Застенчиво облачившись в кружевной пеньюар цвета морской волны (купленный перед отъездом в приступе ностальгии – ведь впереди меня ждали лифчики для кормящих матерей и балахоны с вышитыми пчелками на карманах), я предложила приобщиться к американской культуре.
– Хочешь сходить в театр? – откликнулся любимый.
– Нет. – Я поправила обвисший край савана от Лоры Эшли, в котором Бен выглядел необычайно сексапильно. – Я хочу посмотреть телевизор.
– Отлично, но помни: у тебя только три желания.
Он взмахнул пультом дистанционного управления. И – о чудо! Старая раковина в углу превратилась в телевизор. Появилось изображение, правда не совсем четкое. Во весь экран вспыхнули слова:
ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ
– Прямо как по заказу, Элли.
– В этом фильме снималась моя мама.
– Ты мне никогда не говорила. – Он нежно коснулся моих волос.
– А я его никогда и не видела. – Я зажала ему рот ладонью. – Она предложила мне на выбор: посмотреть свой фильм или "Бэмби".
Из телевизора хлынула энергичная музыка. Экран вдруг подернулся пеленой, но в следующий миг, точно по мановению волшебной палочки, туман исчез, открыв нашим взорам полную луну, нависшую над особняком, выстроенным в лучших традициях готических ужастиков. Зубчатые башенки нависали над поверхностью воды. Под грохот барабанов обшарпанная дверь особняка распахнулась, увлекая зрителя в обшитый деревянными панелями холл, где царило мрачное черно-белое уныние. У меня в зобу дыхание сперло, когда по лестнице спустился надменный дворецкий с набриолиненной головой, нарисованными усиками и свечкой в руке.
– Леди и джентльмены, – возвестил он дребезжащим голосом, – как ни горько мне быть глашатаем дурных вестей, но, увы… – Губы его скривились в подобии улыбки. – Хозяин умер не своей смертью, а в завещании прорех не меньше, чем дырок в сыре.
Крупным планом возникли онемевшие реципиенты этого известия: тучная дама с острыми, как шляпные булавки, глазками; жирный очкастый школьник и, наконец, глупенькая блондинистая танцовщица-стриптизерша, вяло повиливающая задом, одновременно разрывая на мелкие кусочки какую-то бумажку.
– Это твоя мать? – присвистнул Бен.
Я возмущенно шикнула.
– Нет. У нее маленькая роль без слов в кордебалете. Как бы не пропустить…
Но было уже поздно. "Печальный дом" растаял, и на смену ему явился седовласый широкоплечий господин с характерными чертами телеведущего.
– Добрый вечер. Я Гарвард Смит, и в эфире ток-шоу "Беседка". Только что вы видели кадры одного из самых популярных фильмов с участием актрисы Теолы Фейт. Сегодня у нас в студии ее дочь Мэри Фейт, автор недавно вышедшего бестселлера "Мамочка-монстр", в котором раскрываются леденящие душу подробности ее детства, проведенного подле женщины, известной миллионам под именем Киттен Фейс, комедийной актрисы и несравненной секс-бомбы.
Камера скользнула вдоль стола, мимо двух стаканов и графина с прозрачной жидкостью, к женщине, романами которой зачитываются на земле и в воздухе, – женщине с приклеенной улыбкой и невыразительными чертами лица, Волосы собраны в пучок на затылке, на носу – очки-стрекозы. На вид особе было лет сорок с гаком.
– Благодарю вас, Гарвард. – Ее гнусавый голос прекрасно сочетался с двубортным брючным костюмом и галстуком-бабочкой; в руках она вертела карандаш. – Хочу воспользоваться случаем, чтобы заверить всех поклонников моей матери, которые слушают нас сейчас, что их разочарование причиняет мне сильную боль. Прошу вас, поверьте мне… – лицо особы смягчилось, губы дрогнули. – Я написала "Мамочку-монстра" вовсе не затем, чтобы отомстить Теоле Фейт за мое чудовищное детство – ежевечерние пьяные вечеринки в ванной, Санта-Клаус, вылезающий из камина в чем мать родила…
– Игра в лапшу потрясла меня до глубины души, – вклинился респектабельный Гарвард, полыхнув обаятельной улыбкой, – а меня непросто удивить. – Он заботливо пододвинул собеседнице стакан с водой.
Мэри Фейт задумчиво уставилась на стакан.
– Посредством этой книги, которая появилась на свет в невыносимых муках, я обращаюсь к женщине, которая долгие годы отрицала мое существование, выдавала меня за дочку своей служанки, держала меня взаперти в роскошном голливудском особняке. Я говорю ей: мама, еще не поздно! Ты можешь измениться. Можешь вновь стать человеком! И если – вернее, когда – ты это сделаешь, я буду ждать тебя с распростертыми объятиями. Я не стану спрашивать, как звали моего отца, не стану интересоваться, почему ты до шести лет наряжала меня мальчиком, почему вышвырнула в мусорный ящик мою единственную куклу! Я хочу услышать лишь три коротких слова: "Прости меня, доченька".
Гарвард снова расплылся в улыбке.
– Мэри, вы смелая женщина! Во время перерыва вы сказали, что на день рождения мама пригрозила вас убить.
– Да. Но сознание моей правоты сгладило боль от ее слов.
– Вы не воспринимаете ее угрозы всерьез?
Хоп! Мэри Фейт с ловкостью фокусника опрокинула свой стакан. Камера показала крупным планом ее застывшую улыбку.
– Гарвард, чтобы совершить убийство, требуется определенная сила характера, чего Теоле Фейт как раз недостает. После выхода книги я словно вырвалась на волю! Но – заметьте! За каждым удачливым писателем всегда стоит литературный агент, а также вдохновенный и вдохновляющий редактор. Так что, если позволите, мне хотелось бы высказать благодарность и наилучшие пожелания Сэди Фишман и Монике Мэри О'Брайан.
Вырвав из рук Бена пульт дистанционного управления, я выключила телевизор.
– Элли!
– Извини. – Я плюхнулась на кровать. – Я вдруг подумала: а что, если наш малыш приложил ушко к замочной скважине на животе? Мне не хотелось бы, чтобы у него или у нее возникли всякие нехорошие мысли…
– Дорогая, ты же не собираешься быть мамочкой-монстром! – вскричал джентльмен в тоге от Лоры Эшли.
– Бен, у меня нет рекомендательных писем на должность матери. И предыдущего опыта. Скажи мне, на месте этого младенца ты был бы счастлив?
Лицо Бена было окутано розоватым сиянием ночника. Улегшись рядом со мной, он погладил меня по руке.
– Расскажи мне о своей маме.
Я принялась старательно собирать волосы в пучок.
– У меня остались о ней самые чудесные воспоминания. Мамочка была красивой, умной и потрясающе стройной. Она была словно бенгальские огни, рассыпающиеся серебристым дождем. Отец обожал ее. Когда она погибла, он удалился в свой парк аттракционов и больше не слезал с карусели.
– Я готов, – пробормотал вдруг Бен, уткнувшись мне в шею.
– Пойдем на ужин?
– Вообще-то я подумывал заказать еду в номер, – заметил он, распахивая свою тогу и привлекая меня к себе.
* * *
Посреди ночи я проснулась в холодном поту, сердце колотилось от страха. Где я? Комната напоминала черный ящик, сквозь щели которого пробиваются ниточки света. И что это за тип храпит рядом со мной? Я боязливо нащупала в темноте лицо и лишь через минуту сообразила, что тискаю физиономию своего супруга. Осознав этот факт, я со вздохом облегчения откинулась на подушки. Дыхание мое выровнялось. Такое со мной случалось и прежде, когда я покидала родные стены. Помнится, первый роковой визит девочки Элли в Мерлин-корт сопровождался такими же ночными страхами. А на сей раз сказалась еще и смена часовых поясов. Заснуть снова не получалось. Я ворочалась с боку на бок, злобно размышляя о том, что дома уже утро.
Внезапно я вспомнила, что забыла с вечера помолиться. "Прошу тебя, Господи, не важно, будет это мальчик или девочка, лишь бы он родился худеньким".
Я уже проваливалась в блаженное забытье, когда Бен постучал по моему плечу пальцем:
– Просыпайся! Пора вставать!
Последующие сцены напоминали ускоренные кадры из фильма ужасов: меня запихнули под обжигающий душ, помыли, вытерли полотенцем, упаковали в одежду. Ковыряя на ходу расческой в волосах, я выскочила из комнаты, кубарем скатилась по лестнице, пулей пролетела через вестибюль и очутилась на улице, где меня атаковало беспардонное бостонское солнце.
Какую же непростительную ошибку я совершила, вырядившись в оранжево-розовый шелковый костюм! Через несколько минут моя физиономия с ним сольется. Небо казалось чуть ли не белым, и, хотя двигались мы проворной рысью, туфли мои то и дело прилипали к тротуару, будто горячие утюги к нейлоновому белью.
– Какого черта такая спешка? – спросила я у этого свихнувшегося англичанина, который выдернул меня на улицу в несусветную рань. Сам он при этом выглядел так, будто его только что извлекли из подарочной коробки от Валентино, что не поднимало мне настроения.
– Радость моя, разве мы хотим потратить день впустую? – Безумец отвел глаза.
Я-то, по простоте душевной, подумала, что он проверяет, не собирается ли нас переехать какое-нибудь из этих длинноносых чудищ, именуемых американскими автомобилями, пока мы с важным видом пересекаем улицу. На одно ужасное мгновение я испугалась, что придется перепрыгнуть через капот последней машины, отделявший меня от тротуара, или же – как я обычно делала, когда нужно было прыгать через "козла" в школе – проползти под ним. Я так нудно обо всем этом рассказываю, дабы пояснить, почему я не сразу догадалась, что Бен что-то от меня скрывает. Истина озарила меня, когда мы нырнули под золоченую арку "Макдоналдса".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48