Допив водку, он заказал новую порцию и сделал знак метрдотелю, означавший, что он не прочь поужинать. Официант тут же повел его к свободному столику, стоявшему неподалеку от того, где расположилась интересовавшая его компания. Проходя мимо, он украдкой взглянул на спутницу Мако и невольно усмехнулся, увидев ее совершенно бессмысленный, равнодушный взгляд и невероятных размеров несессер с косметикой.
Симбал сел так, чтобы столик Мако находился сбоку от него. Принесли водку, и он заказал крабов, салат и спаржу, невзирая на то, что метрдотель всячески расхваливал достоинства поджаренного на углях бифштекса.
Когда принесли заказ, выяснилось, что все приготовлено весьма посредственно, однако Тони, не будучи гурманом, не придал этому особого значения. Главное, что он получил отличную позицию для наблюдения за Кубинцем и Мако, которые увлеклись беседой, совсем позабыв о женщине. Та от нечего делать тупо разглядывала какого-то типа в штанах в обтяжку, отражавшегося в зеркальной колонне.
Напрягая слух, Симбал за грохотом бразильской музыки, вырывавшейся из колонок, развешанных по стенам, сумел разобрать язык, на котором шел разговор: испанский.
В конце концов, произошло то, что Симбал и хотел. То ли повинуясь требованию Мако, то ли окончательно заскучав, женщина поднялась с места, явно нацелившись в сторону танцплощадки.
Кубинцу пришлось также вылезти из-за столика, чтобы пропустить ее, и в это мгновение он заметил Тони.
Чуть погодя Симбал, окликнув официанта, попросил принести счет. Он чувствовал, что Кубинец смотрит на него, и не поднимал глаз. Не спеша расплатившись, он медленно побрел к выходу из ресторана, предоставив Кубинцу более чем достаточно времени, чтобы, распрощавшись с собеседником, последовать за ним.
Швейцар подогнал “Корветту”, взятую Тони напрокат, к самой двери, и Симбалу не оставалось ничего другого, как забраться в машину: вечер набирал оборот, и у входа выстроилась целая цепочка машин с желающими попасть в “Ла Тукану”, Кубинца не было видно.
Симбал бросил взгляд на боковую улочку. Над залитым неоновым светом тротуаром возле названия ресторана горело огромное изображение птицы, бессмысленно мотавшей головой вверх-вниз. Кубинца не было и там.
Гудки позади Тони стали более настойчивыми, и он, покачав головой, включил зажигание. Померещилось ли ему или на самом деле это произошло, но в тот миг, когда он тронулся с места, один из швейцаров нырнул в распахнутую дверь ресторана.
* * *
— В свободной продаже находится примерно двадцать пять миллионов акций “Общеазиатской”, — сказал Эндрю Сойер, вытирая платком пот со лба. — “Пибоди, Смитерс” владеют четырьмя миллионами, “Тун Пин Ань” — полутора, включая то, что они приобрели сегодня.
— Будь они прокляты, все эти открытые торги, — раздраженно буркнул Цунь Три Клятвы.
— Обычно это лучший способ привлечения капиталов, — заметил Сойер.
— Клянусь духом Белого Тигра, лучше мне было продолжать заниматься опиумом!
— Ты шутишь.
— Ничуть! Чума и сифилис на наших врагов и их потомство до двенадцатого колена! — загремел Цунь Три Клятвы. — Торгуя маком, по крайней мере, знаешь, кто твои враги. Там не проходят номера с подставными компаниями и прикрытиями в виде вонючих брокерских контор!
Несмотря на то, что биржа уже давно закрылась, два тай-пэня продолжали сидеть в кабинете Эндрю Сойера. Здесь, на командном посту, они ожидали вестей с полей сражений и от своих разведчиков в тылу противника.
Сойер понимал, что почтенный Цунь просто дает волю гневу, вскипавшему в его груди при мысли о том, что они могут потерять контроль над “Общеазиатской”. Их финансовые состояния, по сути дела, целиком были сосредоточены в этой корпорации йуань-хуаня. Ши Чжилинь настоял на том, чтобы они передали в руки Цзяна доверенность на управление всеми активами, вкладами и т.д. Теперь в их распоряжении оставались совершенно мизерные средства, явно недостаточные для того, чтобы бороться за контроль над такой крупной корпорацией. Если бы я не был в таком долгу перед Ши Чжилинем... — повторял про себя Сойер. — Если бы мы не пошли на открытую продажу акций... Если бы, если, если... Бессильная ярость начинала душить его, когда он думал о своих многочисленных трудах, плоды которых могли превратиться в ничто всего за неделю.
— Нам пришлось закрыть двери “Южноазиатской”, — угрюмо заметил он. — У нас нет возможностей удержать ее на плаву, удовлетворив все требования о возвращении средств. Как только слухи о краже в “Южноазиатской” просочились наружу, корпорация была обречена. — Он с размаху ударил кулаком по заваленному бумагами столу.
— Черт побери, я даже представить себе не могу, как об этом стало известно! Мы вели себя так осторожно!
Цунь сплюнул себе под ноги.
— У меня есть свои люди в “Тун Пин Ань”, точно так же, как и во многих других компаниях и торговых домах. С чего ты решил, что и в наших корпорациях нет шпионов? Взятки всегда творили настоящие чудеса в Гонконге. Слишком велик соблазн заработать легкие деньги в обмен на нужную информацию. Для многих это становится средством существования.
— Только не в моей компании! — запальчиво возразил Сойер.
— Значит, она являет собой удивительное исключение.
— Я найду этого мерзавца.
— Гораздо лучше сосредоточиться целиком на решении проблемы, возникшей у нас по его вине. Сойер взглянул на собеседника.
— Да? Тогда в следующий раз мы снова попадем в ту же ловушку.
Цунь Три Клятвы промолчал в ответ.
— Где же он? — Сойер нетерпеливо взглянул на часы.
— Ему следовало бы появиться час назад.
— Ты беспокоишься, что он не придет? Напрасно. Он явится сюда, как только представится возможность. Вовсе ни к чему сейчас возбуждать подозрения в “Туи Пин Ань”, не так ли? Кривого Носа не следует торопить, Он хороший человек и честный шпион, — при этих словах Цуня рассмеялся. — Если, конечно, одно совместимо с другим.
— Не думаю, — кисло промолвил Сойер.
— Кривой Нос — мой зять, — возразил Цунь. — В его верности сомневаться не приходится. — Он снова засмеялся. — Кроме того, я регулярно выплачиваю ему достаточно крупную сумму.
В огромном зале биржи, хорошо обозреваемом из окна кабинета, царила пугающая тишина, удивительно контрастирующая с неумолкаемым гомоном, неизменно сопровождающим торги. И в этой необычной тишине оба компаньона ясно услыхали звук приближающихся шагов.
— Он здесь, — сказал Сойер.
На пороге кабинета возник человек лет сорока — сорока пяти. Единственной примечательной чертой на его некрасивом и незапоминающемся лице был перебитый нос.
— Какие новости? — встретил его вопросом Сойер. Цунь Три Клятвы налил своему зятю чаю, уже порядком остывшего, но тем не менее вновь прибывший с благодарностью ее принял. Опорожнив чашку, Кривой Нос приступил к делу.
— Я раздобыл информацию. Однако для этого пришлось немало повозиться, так что она попала ко мне буквально только что. Весь офис был завален бумагами от сделок по покупкам акций “Общеазиатской”.
— Ты установил, для кого “Тун Пин Ань” приобрела их? — осведомился Цунь.
— Да. Для сэра Джона Блустоуна, — ответил Кривой Нос.
— Блустоуна?! — воскликнул пораженный Сойер.
— Этого не может быть, — заявил Цунь. — Тут, наверное, какая-то ошибка. Девять месяцев назад, соблазнив его возможностью приобретения Пак Ханмина, мы истощили запасы краткосрочных средств “Тихоокеанского союза пяти звезд”. В и этом состоял план Ши Чжилиня, направленный против его врагов в Пекине, скупавших акции “Тихоокеанского союза”. — Он покачал головой. — Нет, нет. У сэра Джона слишком много долгов, чтобы затевать подобную операцию.
— И тем не менее это он и никто другой, — твердо возразил Кривой Нос. Вытащив из портфеля ксерокопии каких-то документов, он бросил их на стол. — Взгляните сами.
Два тай-пэня молча стали изучать бумаги, подтверждавшие слова Кривого Носа.
— Откуда он взял деньги, чтобы вкладывать такие капиталы в “Общеазиатскую”? — удрученно спросил Сойер.
— Я сам не мог взять в толк, — отозвался Кривой Нос.
— Поэтому я позвонил своему другу, работающему в “Пибоди, Смитерс”. Оказалось, что был создан консорциум. Тогда я проверил свои недавние записи и убедился, что “Тун Пин Ань” занималась крупномасштабной продажей собственности, вкладов и тому подобного определенных людей. Вот список имен.
Цунь Три Клятвы просмотрел его и передал Сойеру.
— Мы знаем их всех, — сказал он. — Это приятели Блустоуна. Его деловые партнеры и те, кто чем-либо обязан ему. Он собрал всех, кого мог.
— Средства, вырученные от заключения сделок, использовались для скупки акций “Общеазиатской”, — вставил Кривой Нос.
— Джейк и Ши Чжилинь не могли предугадать подобный поворот событий, — заметил Цунь Три Клятвы, все еще не в состоянии оправиться от изумления.
Сойер скомкал бумажный лист.
— Это уже слишком, — в его голосе звучало отчаяние.
— Блустоун намеревается прибрать к рукам “Общеазиатскую”, а мы связаны по рукам и ногам действиями Джейка и Ши Чжилиня и не можем предпринять ровным счетом ничего, чтобы отстоять ее. — Он грохнул кулаком о полированную крышку стола. — Господи, вырви глаза у этого негодяя!
* * *
Блисс решила показать опал Человеку-Обезьяне. Вообще-то его звали Чань, Блисс сомневалась, что кто-либо вообще знает его подлинное имя. Все называли его Человек-Обезьяна. Он держал магазин на Йат Фу Лэйн в Кеннеди-таун. То была ветхая, пыльная лавка, в которой продавалось буквально все, что только можно было представить. По одну сторону от нее находилась традиционная аптека, где торговали корнем мандрагоры, женьшенем и истолченным тигровым зубом. По другую — большая фабрика по выделке ковров.
Чаня называли Человеком-Обезьяной по одной простой причине: его лицо весьма смахивало на физиономию орангутанга. Голова его выглядела непропорционально большой для тщедушного туловища, а благодаря сутулым плечам и спине руки казались длиннее, чем были на самом деле.
Однако даже в детстве, в отличие от многих своих сверстников, Блисс не обращала внимания на необычную внешность Человека-Обезьяны. С тех пор прошло немало лет, и Чань, постарев, стал пользоваться всеобщим уважением и почтением даже в большей мере, чем обычно пользуются в Китае пожилые люди.
Разумеется, он с восторгом встретил появление Блисс. Его удивительное лицо расплылось в широкой улыбке, отчего сеточки морщин вокруг глаз стали еще гуще. По старой привычке он назвал Блисс тинь гай чжай, маленькой лягушкой. Это прозвище он дал ей еще в те времена, когда водил ее, совсем маленькую, летом на пруд слушать пение древесных лягушек.
Спровадив последнего покупателя, он запер дверь лавки и провел Блисс в заднее помещение, где он жил. Идеальный порядок и чистота, царившие там, удивительно контрастировали с захламленной обстановкой в самой лавке.
Он тут же принялся хлопотать, заваривая чай и доставая откуда-то сладкие пирожки. Блисс даже не пыталась остановить его, зная, какое удовольствие доставляет старику любая возможность поухаживать за ней.
Они говорили о разных пустяках, пока наконец не добрались до цели ее визита. Едва Блисс переступила порог магазина, Человек-Обезьяна тотчас же догадался, что ее привело к нему какое-то дело. Однако он, естественно, не стал сразу же заводить о нем разговор, ибо это явилось бы признаком бестактности и дурных манер.
Блисс протянула старику камень. Тот осторожно взвесил опал на ладони, а затем, достав ювелирную лупу и включив настольную лампу, некоторое время сосредоточенно изучал его.
— Великолепно, — тихо сказал он. — Камень исключительной чистоты. К тому же он обработан настоящим мастером. — Сдвинув лупу с глаза, он взглянул на Блисс. — Сколько ты заплатила за него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105