Он подумал о Перри и Вейне, — нет, это безнадёжно, даже если бы он знал, как их найти. Крукс, Бойль, Кэртис… Кэртис способен дать ему по морде. У него примитивные взгляды на жизнь и безграничное самодовольство. Роу всегда привлекало в друзьях простодушие, оно восполняло то, чего не хватало ему самому. Оставался Генри Уилкокс. Тут ещё была какая-то надежда, если не вмешается жена-хоккеистка. У их жён не было ничего общего. Железное здоровье и жестокая беда — несовместимы, а инстинкт самосохранения должен внушить миссис Уилкокс ненависть к нему. Если человек может убить свою жену, подумает она, до чего он в состоянии дойти?
Но какую отговорку придумать для Генри? Он нащупал в грудном кармане исповедь — нет. Не мог же он рассказать Генри правду; Генри не поверит, как и полиция, что он мог присутствовать при убийстве в качестве наблюдателя. Надо подождать, пока закроются банки — а в военное время их закрывают рано, — и придумать какой-нибудь правдоподобный предлог…
Но какой? Он придумывал его в закусочной на Оксфорд-стрит, но так ничего и не придумал. Может быть, довериться минутному вдохновению, а ещё лучше отказаться от этой затеи совсем и сдаться… И только когда он расплачивался по счёту, его осенило, что он может не найти Генри вообще. Генри жил в Баттерси, а жить сейчас в Баттерси было не очень уютно. Может быть, его нет в живых — ведь двадцать тысяч человек уже погибло. Он поискал адрес Генри в телефонной книге. Квартира была все та же. Но это ещё ничего не значит, говорил себе Роу, воздушная война моложе этого справочника. И все же для проверки он набрал номер, — все его связи с людьми будут теперь, как видно, только по телефону. Он с каким-то страхом ждал гудка, а когда его услышал, быстро положил трубку. Он часто звонил Генри — до того, как это случилось. Что ж, надо на что-то решаться, дом стоит на месте, хотя Генри может там не быть. Все равно чек нельзя передать по телефону, на этот раз связь должна быть зримой. В последний раз он видел Генри накануне суда.
Ему сейчас было бы легче опустить руки и сдаться.
Он сел на автобус 19, от Пиккадилли. За развалинами церкви Сент— Джеймс в те ещё благословенные времена начинался мирный пейзаж. Нейтсбридж и Слоэйн-стрит ещё не вступили в войну, хотя Челси уже воевало, а на Баттерси был передний край. Линия фронта причудливо петляла, как след урагана, оставляя то там, то здесь нетронутые места. Баттерси, Холборн, Ист-Энд — извилистая линия огня отчётливо прошла через них… однако вот на Баттерси по-прежнему стоит на углу трактир, рядом с ним молочная и булочная, и кругом не видно развалин.
Такая же картина была на улице, где жил Уилкокс; большие жилые дома, похожие на дешёвые привокзальные гостиницы, стояли целёхонькие, вытянув свои прямоугольники. Весь ряд этих домов пестрел объявлениями: «Сдаётся внаём» — и Роу понадеялся, что такая же бумажка приклеена на доме No 63. Но там её не было. Внизу, в холле, висела доска с табличками, на которой жильцы сообщали, дома они или нет, однако то, что против фамилии Уилкоксов значилось «дома», ещё ничего не говорило, даже если они здесь жили, — Генри всегда считал, что табличка «нет дома» только приманивает грабителей. Его осторожность дорого обходилась приятелям: им частенько приходилось зря взбираться на верхний этаж (лифта в доме не было).
Окна лестничной клетки выходили на Челси; стоило подняться на второй этаж, и в глаза бросались приметы войны. Большинство церковных шпилей было на две трети отломано; казалось, что повсюду начали сносить трущобы, хотя здесь давно не было трущоб.
Когда Роу добрался до верхней площадки лестницы, он с тоской поглядел на знакомый номер 63. Раньше он жалел Генри — за то, что у него такая властная жена, за мещанское существование, за то, что работа бухгалтера-контролёра связывает его по рукам и ногам; четыреста фунтов в год, которые имел Роу, казались по сравнению с этим просто богатством, и в его отношении к Генри сквозило высокомерие богатого человека по отношению к бедному родственнику. Он делал Генри подарки. Может быть, за это миссис Уилкокс его и не любила. Роу мягко улыбнулся, увидев на двери табличку: «Дежурный ПВО», — именно в такой роли он его и представлял. Но палец его все не нажимал звонка.
III
Он так и не успел позвонить — дверь отворилась, и на пороге появился Генри, но до странности не похожий на прежнего Генри. Раньше он отличался большой аккуратностью, за этим следила жена. Теперь его синий комбинезон был грязен, а сам он не брит. Он прошёл мимо Роу, словно его не заметив, и заглянул через перила в пролёт лестницы.
— Их нету, — сказал он.
Пожилая женщина с красными веками — как видно, кухарка — вышла за ним на площадку:
— Ещё рано, Генри. Право же, ещё рано.
На минуту Роу подумал: если Генри так изменился, война могла превратить и жену Генри в старуху.
Генри вдруг осознал присутствие Роу или, вернее, почти осознал.
— А, Артур… — сказал он, словно они виделись только вчера. — Хорошо, что ты пришёл. — Потом он снова нырнул в свою маленькую тёмную прихожую и растворился во тьме возле дедовских часов.
— Входите, пожалуйста, — сказала женщина. — Думаю, что теперь они уже скоро будут.
Он вошёл за ней и заметил, что она оставила дверь открытой, словно в ожидании других гостей; теперь он уже привык, что жизнь швыряет его вверх и вниз помимо его воли, туда, где он один чувствует себя чужим. На сундуке лежал аккуратно сложенный комбинезон и стальная каска. Ему это напоминало тюрьму, где при входе оставляешь одежду. Из полумрака послышался голос Генри:
— Хорошо, что ты пришёл, Артур… — Сказав это, он опять куда-то скрылся.
— Раз вы друг Генри — милости просим, — сказала пожилая женщина. — Я миссис Уилкокс. — Она даже в темноте прочла на его лице удивление и пояснила: — Мать Генри. Обождите в комнате. Теперь, я думаю, они
скоро придут. Тут у нас темно. Ну да, светомаскировка, Стекла-то почти все вылетели.
Она провела его в комнату, где, как он помнил, помещалась столовая. Стол был уставлен бокалами, как для приёма гостей. Странное для этого время. Генри стоял тут же, но вид у его был такой, словно его загнали в угол или он сам туда забился. На каминной доске красовались четыре серебряных кубка с выгравированными названиями команд; пить из них было так же немыслимо, как из бухгалтерской книги.
Роу, поглядев на бокалы, заметил:
— Неудобно, что я так к вам ворвался.
Но Генри в третий раз повторил ту же фразу, словно не мог придумать другую:
— Как хорошо, что ты…
Казалось, он не помнит той сцены в тюрьме, когда рухнула их дружба. Миссис Уилкокс добавила:
— Как хорошо, что старые друзья Генри поддерживают его в такую минуту.
И тут Роу, открывший было рот, чтобы спросить Генри о жене, сразу все понял. Смерть была всему причиной — и этой вереницы бокалов, и небритого подбородка, и непонятного ожидания, и даже того, что больше всего его поразило: помолодевшего лица Генри. Говорят, горе старит, однако оно зачастую и молодит, освобождает от ответственности, и у человека в глазах снова появляется выражение отроческой неприкаянности.
— Я не знал… Я бы не пришёл, если бы знал… — бормотал Роу.
Миссис Уилкокс ответила с мрачной гордостью:
— Об этом написано во всех газетах. — Генри стоял в углу, зубы у него стучали, как от озноба, а миссис Уилкокс безжалостно продолжала — она уже наплакалась вволю, и сын теперь снова принадлежал ей одной: — Мы гордимся нашей Дорис. Весь отряд воздаст ей почести. Мы положим её форму — чистую форму — на гроб, а священник скажет надгробное слово на тему: «Большей любви не имел никто…»
— Я очень сожалею, Генри…
— Сумасшедшая! — сердито закричал Генри. — Она не имела права… Я же ей говорил, что стена рухнет!
— Но мы гордимся ею, Генри, мы гордимся ею, — вмешалась мать.
— Я не должен был её пускать, — голос Генри стал визгливым от ярости и горя. — Она, видно, думала, что заслужит ещё один паршивый горшок…
— Она играла за Англию, Генри, — сказала миссис Уилкокс. Потом она обратилась к Роу: — Я считаю, что рядом с каской нужно положить хоккейную шайбу, а Генри не хочет.
— Я пойду, — пробормотал Роу. — Я ни за что бы не пришёл, если бы…
— Нет, оставайся. Ты-то знаешь, что это… — Генри запнулся и поглядел на Роу, словно только теперь до конца осознал его присутствие. — Я ведь тоже убил жену. Мог её удержать, сбить с ног…
— Ты понимаешь, что говоришь, Генри? Что о тебе подумает этот джентльмен? — всполошилась мать.
— Это Артур Роу, мама.
— А-а… — сказала миссис Уилкокс. — А-а… — Но в это время с улицы послышался медленный стук колёс и шарканье ног. — Как он посмел?
— Он — мой старый друг, мама. — Кто-то поднимался по лестнице. — А зачем ты пришёл, Артур?
— Попросить у тебя денег по чеку.
— Какая наглость! — сказала миссис Уилкокс.
— Я ведь ничего не знал.
— Сколько тебе надо, старик?
— Фунтов двадцать…
— У меня есть только пятнадцать. Бери.
— Ты ему не верь, — сказала миссис Уилкокс.
— По моим чекам платят, Генри знает.
— Можете сами сходить в банк.
— Он уже закрыт, миссис Уилкокс. Простите. Мне срочно понадобились деньги.
В комнате стоял маленький секретер в стиле королевы Анны, очевидно принадлежавший жене Генри. У всей мебели был какой-то непрочный вид, мимо неё было страшно пройти. Должно быть, хозяйке хотелось отдохнуть от спартанского уклада спортивной жизни. Продвигаясь к секретеру, Генри задел плечом серебряный кубок, и он покатился по ковру. В дверях появился толстяк в комбинезоне с белой каской в руке. Он поднял кубок и торжественно объявил:
— Процессия прибыла, миссис Уилкокс. Генри съёжился у секретера.
— Форма у меня готова и лежит в передней, — сказала миссис Уилкокс.
— Не мог; достать знамя, — сказал дружинник ПВО, — а флажки, которые втыкают в развалины, будут неприлично выглядеть. — Ему мучительно хотелось показать смерть с праздничной стороны. — Весь отряд явился как один, мистер Уилкокс, кроме тех, кто на посту. Военная противопожарная служба тоже прислала делегацию. И спасательный отряд, и полицейский оркестр…
— Ах, если бы Дорис могла это видеть, — сказала миссис Уилкокс.
— Но она это видит, мадам, — сказал дружинник. — Я в этом уверен.
— А потом все вы, надеюсь, вернётесь сюда, — сказала миссис Уилкокс, жестом показав на бокалы.
— Да уж очень нас много. Пожалуй, ограничимся одной бригадой. Люди из спасательного отряда, в общем, и не рассчитывают…
— Пойдём, Генри. Нельзя заставлять этих добрых людей ждать. Неси форму. О господи, какой у тебя неприбранный вид! Ведь все на тебя будут смотреть.
— Не понимаю, почему мы не могли похоронить её без этой суеты? — сказал Генри.
— Но ведь она героиня, — сказала миссис Уилкокс.
— Не удивлюсь, если её наградят георгиевской медалью, конечно посмертно, — заявил дружинник. — Первая медаль в нашем районе, представляете, как это важно для отряда.
— Пойми, Генри, — сказала миссис Уилкокс, — она теперь не просто твоя жена. Она принадлежит всей Англии.
Генри двинулся к двери. Дружинник ПВО все ещё смущённо держал в руке серебряный кубок, не зная, куда его поставить.
— Поставьте куда-нибудь, все равно, — сказал ему Генри.
Они вышли в прихожую, оставив Роу одного.
— Не забудь свою каску, Генри, — напомнила миссис Уилкокс.
Раньше Генри был человеком точным, а теперь утратил это свойство; все, что делало его тем, кем он был, больше не существовало; прежде казалось, что его натура состоит из двубортного жилета, длинных колонок цифр и жены, играющей в хоккей; лишившись всего этого, он потерял свою цельность.
— Иди ты сама, — сказал он матери. — Иди ты сама…
— Но, Генри…
— Его можно понять, мадам, — сказал дружинник. — Ничего не поделаешь, горе. Мы в отряде всегда считали мистера Уилкокса человеком душевным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Но какую отговорку придумать для Генри? Он нащупал в грудном кармане исповедь — нет. Не мог же он рассказать Генри правду; Генри не поверит, как и полиция, что он мог присутствовать при убийстве в качестве наблюдателя. Надо подождать, пока закроются банки — а в военное время их закрывают рано, — и придумать какой-нибудь правдоподобный предлог…
Но какой? Он придумывал его в закусочной на Оксфорд-стрит, но так ничего и не придумал. Может быть, довериться минутному вдохновению, а ещё лучше отказаться от этой затеи совсем и сдаться… И только когда он расплачивался по счёту, его осенило, что он может не найти Генри вообще. Генри жил в Баттерси, а жить сейчас в Баттерси было не очень уютно. Может быть, его нет в живых — ведь двадцать тысяч человек уже погибло. Он поискал адрес Генри в телефонной книге. Квартира была все та же. Но это ещё ничего не значит, говорил себе Роу, воздушная война моложе этого справочника. И все же для проверки он набрал номер, — все его связи с людьми будут теперь, как видно, только по телефону. Он с каким-то страхом ждал гудка, а когда его услышал, быстро положил трубку. Он часто звонил Генри — до того, как это случилось. Что ж, надо на что-то решаться, дом стоит на месте, хотя Генри может там не быть. Все равно чек нельзя передать по телефону, на этот раз связь должна быть зримой. В последний раз он видел Генри накануне суда.
Ему сейчас было бы легче опустить руки и сдаться.
Он сел на автобус 19, от Пиккадилли. За развалинами церкви Сент— Джеймс в те ещё благословенные времена начинался мирный пейзаж. Нейтсбридж и Слоэйн-стрит ещё не вступили в войну, хотя Челси уже воевало, а на Баттерси был передний край. Линия фронта причудливо петляла, как след урагана, оставляя то там, то здесь нетронутые места. Баттерси, Холборн, Ист-Энд — извилистая линия огня отчётливо прошла через них… однако вот на Баттерси по-прежнему стоит на углу трактир, рядом с ним молочная и булочная, и кругом не видно развалин.
Такая же картина была на улице, где жил Уилкокс; большие жилые дома, похожие на дешёвые привокзальные гостиницы, стояли целёхонькие, вытянув свои прямоугольники. Весь ряд этих домов пестрел объявлениями: «Сдаётся внаём» — и Роу понадеялся, что такая же бумажка приклеена на доме No 63. Но там её не было. Внизу, в холле, висела доска с табличками, на которой жильцы сообщали, дома они или нет, однако то, что против фамилии Уилкоксов значилось «дома», ещё ничего не говорило, даже если они здесь жили, — Генри всегда считал, что табличка «нет дома» только приманивает грабителей. Его осторожность дорого обходилась приятелям: им частенько приходилось зря взбираться на верхний этаж (лифта в доме не было).
Окна лестничной клетки выходили на Челси; стоило подняться на второй этаж, и в глаза бросались приметы войны. Большинство церковных шпилей было на две трети отломано; казалось, что повсюду начали сносить трущобы, хотя здесь давно не было трущоб.
Когда Роу добрался до верхней площадки лестницы, он с тоской поглядел на знакомый номер 63. Раньше он жалел Генри — за то, что у него такая властная жена, за мещанское существование, за то, что работа бухгалтера-контролёра связывает его по рукам и ногам; четыреста фунтов в год, которые имел Роу, казались по сравнению с этим просто богатством, и в его отношении к Генри сквозило высокомерие богатого человека по отношению к бедному родственнику. Он делал Генри подарки. Может быть, за это миссис Уилкокс его и не любила. Роу мягко улыбнулся, увидев на двери табличку: «Дежурный ПВО», — именно в такой роли он его и представлял. Но палец его все не нажимал звонка.
III
Он так и не успел позвонить — дверь отворилась, и на пороге появился Генри, но до странности не похожий на прежнего Генри. Раньше он отличался большой аккуратностью, за этим следила жена. Теперь его синий комбинезон был грязен, а сам он не брит. Он прошёл мимо Роу, словно его не заметив, и заглянул через перила в пролёт лестницы.
— Их нету, — сказал он.
Пожилая женщина с красными веками — как видно, кухарка — вышла за ним на площадку:
— Ещё рано, Генри. Право же, ещё рано.
На минуту Роу подумал: если Генри так изменился, война могла превратить и жену Генри в старуху.
Генри вдруг осознал присутствие Роу или, вернее, почти осознал.
— А, Артур… — сказал он, словно они виделись только вчера. — Хорошо, что ты пришёл. — Потом он снова нырнул в свою маленькую тёмную прихожую и растворился во тьме возле дедовских часов.
— Входите, пожалуйста, — сказала женщина. — Думаю, что теперь они уже скоро будут.
Он вошёл за ней и заметил, что она оставила дверь открытой, словно в ожидании других гостей; теперь он уже привык, что жизнь швыряет его вверх и вниз помимо его воли, туда, где он один чувствует себя чужим. На сундуке лежал аккуратно сложенный комбинезон и стальная каска. Ему это напоминало тюрьму, где при входе оставляешь одежду. Из полумрака послышался голос Генри:
— Хорошо, что ты пришёл, Артур… — Сказав это, он опять куда-то скрылся.
— Раз вы друг Генри — милости просим, — сказала пожилая женщина. — Я миссис Уилкокс. — Она даже в темноте прочла на его лице удивление и пояснила: — Мать Генри. Обождите в комнате. Теперь, я думаю, они
скоро придут. Тут у нас темно. Ну да, светомаскировка, Стекла-то почти все вылетели.
Она провела его в комнату, где, как он помнил, помещалась столовая. Стол был уставлен бокалами, как для приёма гостей. Странное для этого время. Генри стоял тут же, но вид у его был такой, словно его загнали в угол или он сам туда забился. На каминной доске красовались четыре серебряных кубка с выгравированными названиями команд; пить из них было так же немыслимо, как из бухгалтерской книги.
Роу, поглядев на бокалы, заметил:
— Неудобно, что я так к вам ворвался.
Но Генри в третий раз повторил ту же фразу, словно не мог придумать другую:
— Как хорошо, что ты…
Казалось, он не помнит той сцены в тюрьме, когда рухнула их дружба. Миссис Уилкокс добавила:
— Как хорошо, что старые друзья Генри поддерживают его в такую минуту.
И тут Роу, открывший было рот, чтобы спросить Генри о жене, сразу все понял. Смерть была всему причиной — и этой вереницы бокалов, и небритого подбородка, и непонятного ожидания, и даже того, что больше всего его поразило: помолодевшего лица Генри. Говорят, горе старит, однако оно зачастую и молодит, освобождает от ответственности, и у человека в глазах снова появляется выражение отроческой неприкаянности.
— Я не знал… Я бы не пришёл, если бы знал… — бормотал Роу.
Миссис Уилкокс ответила с мрачной гордостью:
— Об этом написано во всех газетах. — Генри стоял в углу, зубы у него стучали, как от озноба, а миссис Уилкокс безжалостно продолжала — она уже наплакалась вволю, и сын теперь снова принадлежал ей одной: — Мы гордимся нашей Дорис. Весь отряд воздаст ей почести. Мы положим её форму — чистую форму — на гроб, а священник скажет надгробное слово на тему: «Большей любви не имел никто…»
— Я очень сожалею, Генри…
— Сумасшедшая! — сердито закричал Генри. — Она не имела права… Я же ей говорил, что стена рухнет!
— Но мы гордимся ею, Генри, мы гордимся ею, — вмешалась мать.
— Я не должен был её пускать, — голос Генри стал визгливым от ярости и горя. — Она, видно, думала, что заслужит ещё один паршивый горшок…
— Она играла за Англию, Генри, — сказала миссис Уилкокс. Потом она обратилась к Роу: — Я считаю, что рядом с каской нужно положить хоккейную шайбу, а Генри не хочет.
— Я пойду, — пробормотал Роу. — Я ни за что бы не пришёл, если бы…
— Нет, оставайся. Ты-то знаешь, что это… — Генри запнулся и поглядел на Роу, словно только теперь до конца осознал его присутствие. — Я ведь тоже убил жену. Мог её удержать, сбить с ног…
— Ты понимаешь, что говоришь, Генри? Что о тебе подумает этот джентльмен? — всполошилась мать.
— Это Артур Роу, мама.
— А-а… — сказала миссис Уилкокс. — А-а… — Но в это время с улицы послышался медленный стук колёс и шарканье ног. — Как он посмел?
— Он — мой старый друг, мама. — Кто-то поднимался по лестнице. — А зачем ты пришёл, Артур?
— Попросить у тебя денег по чеку.
— Какая наглость! — сказала миссис Уилкокс.
— Я ведь ничего не знал.
— Сколько тебе надо, старик?
— Фунтов двадцать…
— У меня есть только пятнадцать. Бери.
— Ты ему не верь, — сказала миссис Уилкокс.
— По моим чекам платят, Генри знает.
— Можете сами сходить в банк.
— Он уже закрыт, миссис Уилкокс. Простите. Мне срочно понадобились деньги.
В комнате стоял маленький секретер в стиле королевы Анны, очевидно принадлежавший жене Генри. У всей мебели был какой-то непрочный вид, мимо неё было страшно пройти. Должно быть, хозяйке хотелось отдохнуть от спартанского уклада спортивной жизни. Продвигаясь к секретеру, Генри задел плечом серебряный кубок, и он покатился по ковру. В дверях появился толстяк в комбинезоне с белой каской в руке. Он поднял кубок и торжественно объявил:
— Процессия прибыла, миссис Уилкокс. Генри съёжился у секретера.
— Форма у меня готова и лежит в передней, — сказала миссис Уилкокс.
— Не мог; достать знамя, — сказал дружинник ПВО, — а флажки, которые втыкают в развалины, будут неприлично выглядеть. — Ему мучительно хотелось показать смерть с праздничной стороны. — Весь отряд явился как один, мистер Уилкокс, кроме тех, кто на посту. Военная противопожарная служба тоже прислала делегацию. И спасательный отряд, и полицейский оркестр…
— Ах, если бы Дорис могла это видеть, — сказала миссис Уилкокс.
— Но она это видит, мадам, — сказал дружинник. — Я в этом уверен.
— А потом все вы, надеюсь, вернётесь сюда, — сказала миссис Уилкокс, жестом показав на бокалы.
— Да уж очень нас много. Пожалуй, ограничимся одной бригадой. Люди из спасательного отряда, в общем, и не рассчитывают…
— Пойдём, Генри. Нельзя заставлять этих добрых людей ждать. Неси форму. О господи, какой у тебя неприбранный вид! Ведь все на тебя будут смотреть.
— Не понимаю, почему мы не могли похоронить её без этой суеты? — сказал Генри.
— Но ведь она героиня, — сказала миссис Уилкокс.
— Не удивлюсь, если её наградят георгиевской медалью, конечно посмертно, — заявил дружинник. — Первая медаль в нашем районе, представляете, как это важно для отряда.
— Пойми, Генри, — сказала миссис Уилкокс, — она теперь не просто твоя жена. Она принадлежит всей Англии.
Генри двинулся к двери. Дружинник ПВО все ещё смущённо держал в руке серебряный кубок, не зная, куда его поставить.
— Поставьте куда-нибудь, все равно, — сказал ему Генри.
Они вышли в прихожую, оставив Роу одного.
— Не забудь свою каску, Генри, — напомнила миссис Уилкокс.
Раньше Генри был человеком точным, а теперь утратил это свойство; все, что делало его тем, кем он был, больше не существовало; прежде казалось, что его натура состоит из двубортного жилета, длинных колонок цифр и жены, играющей в хоккей; лишившись всего этого, он потерял свою цельность.
— Иди ты сама, — сказал он матери. — Иди ты сама…
— Но, Генри…
— Его можно понять, мадам, — сказал дружинник. — Ничего не поделаешь, горе. Мы в отряде всегда считали мистера Уилкокса человеком душевным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32