Я сказала, что, может быть, вы позволите ему зайти к вам…
— Входите, — сказал Роу, открыл свою дверь и пропустил незнакомца вперёд; это был его первый посетитель за все время. Комната была плохо освещена, фанера, вставленная вместо стекла, не пропускала слабого дневного света, а единственная лампочка была защищена от падающей штукатурки абажуром.
«Неаполитанская бухта» совсем слилась с обоями, маленький огонёк шкалы радиоприёмника придавал комнате уют — он был похож на ночничок в детской у ребёнка, который боится темноты. Голос диктора произнёс с напускной весёлостью: «Спокойной ночи, детки. Спокойной ночи».
Незнакомец сгорбился в кресле и стал пальцами выскрёбывать из головы перхоть. Сидячая поза была для него выигрышной. Благодаря непомерно широким плечам, он казался могучим, а рост был незаметен.
— Как раз вовремя, — сказал он и, не предложив сигареты хозяину, закурил; по комнате пошёл едкий чёрный дым дешёвого французского табака.
— Хотите печенья? — спросил Роу, отворяя дверь шкафа.
— А может, вы съедите кусочек кекса? — спросила миссис Пурвис, которая все ещё медлила у двери.
— Пожалуй, нам лучше сначала доесть печенье.
— Кекс в наши дни вряд ли заслуживает того, чтобы его ели.
— Но этот сделан из настоящих яиц! — гордо возразила миссис Пурвис, словно кекс принадлежал ей. — Мистер Роу выиграл его в лотерею.
В эту минуту по радио начали передавать последние известия: «…ведёт передачу Джозеф Маклеод». Незнакомец уместился поглубже в кресло и стал слушать, всем своим видом выражая презрение, словно его пичкали россказнями, которым он один знает настоящую цену.
— Дела идут сегодня чуть-чуть повеселее, — сказал Роу.
— Хотят поддержать в нас боевой дух, — скривился незнакомец.
— Может, вы все-таки попробуете кекс? — спросила миссис Пурвис.
— Но этот джентльмен предпочитает печенье.
— Я очень люблю кекс, — твёрдо заявил незнакомец и затоптал подошвой свою вонючую сигарету. — Если это хороший кекс, — добавил он, словно все дело было в том, чтобы кекс ему понравился.
— Тогда принесите нам кекс, миссис Пурвис, и чаю. Когда внесли кекс, незнакомец повернулся к нему
всем своим изуродованным телом: видно, он и правда питал к нему слабость, казалось, он не может отвести от него глаз. Он даже затаил дыхание, а когда кекс поставили на стол, с жадностью наклонился вперёд.
— Где нож, миссис Пурвис?
— О господи, господи! Из-за этих воздушных сирен у меня всю память отшибает к ночи, — пожаловалась миссис Пурвис.
— Ничего, — сказал Роу, — у меня есть свой. — Он с нежностью вынул из кармана последнее оставшееся у него сокровище —большой перочинный нож. Он не мог
удержаться, чтобы не похвастаться его прелестями перед незнакомцем: штопором, щипчиками, лезвием, которое выскакивало и защёлкивалось, когда вы нажимали пружинку. Теперь такие ножи можно купить только в одном магазине — в маленькой лавчонке за Хеймаркетом.
Однако незнакомец не обращал на него внимания и напряжённо следил за тем, как нож погружается в кекс. Далеко на окраине Лондона, как всегда по ночам, завыли сирены.
Вдруг незнакомец повернулся к нему:
— Мы ведь с вами интеллигентные люди. Можем говорить откровенно обо всем…
Роу не понял, что он хочет этим сказать. Где-то там, на высоте двух миль у них над головой, от устья реки, шёл вражеский бомбардировщик. «Время! Время!» — снова и снова прерывисто выстукивали его моторы. Миссис Пурвис их покинула — они услышали, как она, спотыкаясь, тащит по лестнице свою постель и как хлопнула парадная дверь, когда она отправилась в своё излюбленное бомбоубежище на этой же улице.
— Людям вроде нас с вами нечего злиться на то, что происходит, — сказал незнакомец. Выставив на свет свои громадные, уродливые плечи и бочком пододвигаясь к Роу, он съехал на самый краешек кресла. — Какая глупость эта война. Почему бы нам с вами, людям интеллигентным… Пусть они разглагольствуют о демократии. Но нас с вами такой болтовнёй не проведёшь. Если вам нужна демократия — я не говорю, что она кому— нибудь нужна, но если уж вам она нравится, — вы её найдёте в Германии. Чего вы хотите? — спросил он.
— Мира, — ответил Роу.
— Вот именно. Этого хотим и мы.
— Не думаю, чтобы вас устроил тот мир, какого хотите вы.
Однако незнакомец слушал только себя.
— Мы можем обеспечить вам мир, — сказал он. — Мы его добиваемся.
— Кто это «мы»?
— Я и мои друзья,
— Люди, которые принципиально отказываются от, военной службы? Потому что это против их совести?
Плечи калеки раздражённо передёрнулись:
— Стоит ли так много думать о совести?
— А что нам было делать? Дать им захватить а Польшу, не сказав ни единого слова?
— Такие люди, как мы с вами, знают мир, в котором мы живём. — Когда незнакомец наклонялся вперёд, кресло тоже понемногу катилось вперёд, и он надвигался на Роу, как машина. — Мы знаем, что Польша была одной из самых прогнивших стран в Европе.
— А кто нам дал право её судить? Кресло заскрипело ещё ближе.
— Вот именно. Правительство, которое у нас было и стоит у власти сейчас…
Роу задумчиво сказал:
— Это будет такое же насилие, как и любое другое. От него пострадают невинные. И вас не оправдывает то, что вашей жертвой станет человек… нечестный или что судья — пьяница.
Незнакомец ухватился за эту мысль. Во всем, что он говорил, сквозила невыносимая самоуверенность:
— Вы совершенно не правы. Что вы! Даже убийство можно иногда оправдать. Мы же с вами знаем такие случаи, не так ли?
— Убийство? — Роу медленно, мучительно обдумывал этот вопрос. Он никогда ни в чем не чувствовал такой уверенности, как этот человек. — Говорят, что нельзя творить зло даже ради самой благой цели…
— Ах, какая чушь, — презрительно скривился карлик. — Христианская мораль! Вы человек интеллигентный, вот я вас и спрашиваю: сами вы разве всегда следовали этому правилу?
— Нет, — сказал Роу. — Нет.
— Конечно нет, — воскликнул незнакомец. — Мы же навели о вас справки. Но даже и без этого я мог бы сказать… вы человек интеллигентный… — Можно было подумать, что интеллигентность — это пароль, пропуск в высшее общество. — Когда я вас увидел, я с первой минуты понял, что вы не из этих… баранов. — Он сильно вздрогнул, когда с соседней площади раздался орудийный выстрел и задрожал весь дом, а издали, с побережья, снова донеслось гудение самолёта. Орудийный огонь грохотал все ближе и ближе, но самолёты держали свой упорный, гибельный курс, пока опять над головой не послышалось: «Время! Время!» — и дом не задрожал от стрельбы, которая шла совсем рядом. Раздался вой, он приближался, как будто был направлен специально на это жалкое здание, но бомба разорвалась в полумиле от них — чувствовалось, как глубоко она взрыла землю, — Я говорил… — продолжал незнакомец, но он явно потерял нить разговора и свою самоуверенность; теперь это был просто калека, испугавшийся за свою жизнь. — Видно, нам сегодня достанется. Я надеялся, что они пролетят мимо.
Гудение послышалось снова.
— Съешьте ещё кекса, — предложил Роу. Он не мог не жалеть этого человека; его самого спасало от страха не мужество, а одиночество. — Может, сегодня… — он обождал, пока вой не прекратился и бомба не разорвалась, на этот раз совсем близко, по-видимому в конце соседнего квартала: «Маленький герцог» свалился на пол, — и обойдётся.
Им казалось, что следующая серия бомб упадёт прямо на них. Но взрывов больше не было.
— Спасибо, не хочу, то есть, пожалуй, дайте.
У этого человека была странная манера: взяв кусок кекса, он принимался его крошить, — может быть, он просто нервничал. Ужасно быть калекой во время войны, думал Роу; он чувствовал, как зловредная жалость подкатывает ему к сердцу.
— Вы говорите, что наводили обо мне справки. Но кто вы такие?
Он отрезал и себе кусок кекса, но почувствовал, что незнакомец не спускает с него глаз, как голодный, который смотрит сквозь зеркальное стекло ресторана на любителя поесть. За окнами завыла сирена санитарной машины, а потом возобновился налёт. Грохот взрывов, пожары, смерти — ночь была в разгаре; так пойдёт часов до трех-четырех утра, пока бомбардировщики не отработают свою восьмичасовую смену. Роу сказал:
— Вот я говорил про этот нож… Во время налёта человек так им поглощён, что ему трудно собраться с мыслями.
Незнакомец прервал его, взяв за руку нервными костлявыми пальцами, словно пристёгнутыми к громадной ручище:
— Знаете, произошла ошибка. Этот кекс вам не предназначался.
— Я же его выиграл. Какая тут ошибка?
— Не вы должны были его выиграть. Произошла ошибка в весе.
— Теперь, я думаю, об этом поздно горевать, — сказал Роу. — Мы съели почти половину.
Но карлик не обратил на его слова внимания:
— Меня послали сюда, чтобы я взял его назад. Мы заплатим приличную цену.
— Кто вас послал? — Но Роу знал, кто его послал, это было комично: у него перед глазами возник тот нелепый сброд, который ополчился против него на лужайке: пожилая женщина в шляпе с подрагивающими полями, которая явно рисовала акварелью; язвительная дама, заправлявшая лотереей, и «необыкновенная» миссис Беллэйрс. Он улыбнулся и отнял руку. — Чем вы там забавляетесь? — спросил он. — Право же, не стоит относиться к этому так серьёзно! На что вам сейчас этот кекс?
Незнакомец мрачно на него глядел. Роу попытался его развеселить:
— Понимаю, для вас это дело принципа. Бросьте, Выпейте лучше ещё чаю. Я сейчас принесу.
— Не беспокойтесь. Я хочу обсудить…
— Да что тут обсуждать? И беспокойства тут нет никакого.
Незнакомец стал вычищать из-под ногтей перхоть:
— Значит, говорить больше не о чем?
— Конечно не о чем.
— В таком случае… — незнакомец прислушался к рокоту самолёта, который становился все громче, и беспокойно задвигался в кресле, когда выстрелили первые, ещё далёкие зенитки в Истсайде, — я, пожалуй, выпью ещё чаю.
Когда Роу вернулся, незнакомец наливал в чашку молоко; он отрезал себе ещё кусок кекса. Чувствовал он себя явно как дома: пододвинув кресло поближе к газовому камину, он жестом предложил Роу сесть, словно был тут хозяином. Казалось, их недавняя перепалка забыта.
— Я как раз думал, пока вас не было, что только такие интеллигенты, как мы с вами, — свободные люди. Нас не связывают ни условности, ни чувство патриотизма, ни сентиментальность; мы, как говорится, не делаем ставки на эту страну. Мы не держим её акций, и нам наплевать, если все это предприятие пойдёт ко дну. Я нашёл точный образ, не так ли?
— Почему вы все время говорите «мы»?
— Да потому, что не вижу, чтобы и вы принимали во всем этом деятельное участие. Мы-то с вами знаем почему, а? — он вдруг нагло подмигнул.
Роу отхлебнул глоток чаю, но он был слишком горячий, притом его раздражал какой-то странный привкус, что-то знакомое, напоминавшее о беде. Он взял кусочек кекса, чтобы прогнать неприятный вкус, и поймал встревоженный взгляд калеки, который словно чего-то ждал. Роу не спеша сделал ещё глоток и сразу вспомнил, что он напоминает. Жизнь нанесла ответный удар, как скорпион, через плечо. Прежде всего он почувствовал удивление и злость, что это хотят сделать с ним. Он уронил чашку на пол и встал, калека откатился от него, словно на колёсах; могучая спина и длинные сильные руки напряглись… Но тут разорвалась бомба.
В этот раз они не слышали приближения самолёта: гибель спустилась по воздуху тихо, стены внезапно осели. Они даже не почувствовали удара.
Странная вещь этот взрыв — он бывает похож на тяжёлый сон о том, как один человек жестоко мстит другому, выбросив его голым на улицу, выставив напоказ соседям в кровати или в уборной. В голове у Роу звенело; ему казалось, что он спал, а теперь лежит в неестественной позе в незнакомом месте. Он поднялся и увидел множество разбросанных кастрюль и исковерканные останки холодильника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Входите, — сказал Роу, открыл свою дверь и пропустил незнакомца вперёд; это был его первый посетитель за все время. Комната была плохо освещена, фанера, вставленная вместо стекла, не пропускала слабого дневного света, а единственная лампочка была защищена от падающей штукатурки абажуром.
«Неаполитанская бухта» совсем слилась с обоями, маленький огонёк шкалы радиоприёмника придавал комнате уют — он был похож на ночничок в детской у ребёнка, который боится темноты. Голос диктора произнёс с напускной весёлостью: «Спокойной ночи, детки. Спокойной ночи».
Незнакомец сгорбился в кресле и стал пальцами выскрёбывать из головы перхоть. Сидячая поза была для него выигрышной. Благодаря непомерно широким плечам, он казался могучим, а рост был незаметен.
— Как раз вовремя, — сказал он и, не предложив сигареты хозяину, закурил; по комнате пошёл едкий чёрный дым дешёвого французского табака.
— Хотите печенья? — спросил Роу, отворяя дверь шкафа.
— А может, вы съедите кусочек кекса? — спросила миссис Пурвис, которая все ещё медлила у двери.
— Пожалуй, нам лучше сначала доесть печенье.
— Кекс в наши дни вряд ли заслуживает того, чтобы его ели.
— Но этот сделан из настоящих яиц! — гордо возразила миссис Пурвис, словно кекс принадлежал ей. — Мистер Роу выиграл его в лотерею.
В эту минуту по радио начали передавать последние известия: «…ведёт передачу Джозеф Маклеод». Незнакомец уместился поглубже в кресло и стал слушать, всем своим видом выражая презрение, словно его пичкали россказнями, которым он один знает настоящую цену.
— Дела идут сегодня чуть-чуть повеселее, — сказал Роу.
— Хотят поддержать в нас боевой дух, — скривился незнакомец.
— Может, вы все-таки попробуете кекс? — спросила миссис Пурвис.
— Но этот джентльмен предпочитает печенье.
— Я очень люблю кекс, — твёрдо заявил незнакомец и затоптал подошвой свою вонючую сигарету. — Если это хороший кекс, — добавил он, словно все дело было в том, чтобы кекс ему понравился.
— Тогда принесите нам кекс, миссис Пурвис, и чаю. Когда внесли кекс, незнакомец повернулся к нему
всем своим изуродованным телом: видно, он и правда питал к нему слабость, казалось, он не может отвести от него глаз. Он даже затаил дыхание, а когда кекс поставили на стол, с жадностью наклонился вперёд.
— Где нож, миссис Пурвис?
— О господи, господи! Из-за этих воздушных сирен у меня всю память отшибает к ночи, — пожаловалась миссис Пурвис.
— Ничего, — сказал Роу, — у меня есть свой. — Он с нежностью вынул из кармана последнее оставшееся у него сокровище —большой перочинный нож. Он не мог
удержаться, чтобы не похвастаться его прелестями перед незнакомцем: штопором, щипчиками, лезвием, которое выскакивало и защёлкивалось, когда вы нажимали пружинку. Теперь такие ножи можно купить только в одном магазине — в маленькой лавчонке за Хеймаркетом.
Однако незнакомец не обращал на него внимания и напряжённо следил за тем, как нож погружается в кекс. Далеко на окраине Лондона, как всегда по ночам, завыли сирены.
Вдруг незнакомец повернулся к нему:
— Мы ведь с вами интеллигентные люди. Можем говорить откровенно обо всем…
Роу не понял, что он хочет этим сказать. Где-то там, на высоте двух миль у них над головой, от устья реки, шёл вражеский бомбардировщик. «Время! Время!» — снова и снова прерывисто выстукивали его моторы. Миссис Пурвис их покинула — они услышали, как она, спотыкаясь, тащит по лестнице свою постель и как хлопнула парадная дверь, когда она отправилась в своё излюбленное бомбоубежище на этой же улице.
— Людям вроде нас с вами нечего злиться на то, что происходит, — сказал незнакомец. Выставив на свет свои громадные, уродливые плечи и бочком пододвигаясь к Роу, он съехал на самый краешек кресла. — Какая глупость эта война. Почему бы нам с вами, людям интеллигентным… Пусть они разглагольствуют о демократии. Но нас с вами такой болтовнёй не проведёшь. Если вам нужна демократия — я не говорю, что она кому— нибудь нужна, но если уж вам она нравится, — вы её найдёте в Германии. Чего вы хотите? — спросил он.
— Мира, — ответил Роу.
— Вот именно. Этого хотим и мы.
— Не думаю, чтобы вас устроил тот мир, какого хотите вы.
Однако незнакомец слушал только себя.
— Мы можем обеспечить вам мир, — сказал он. — Мы его добиваемся.
— Кто это «мы»?
— Я и мои друзья,
— Люди, которые принципиально отказываются от, военной службы? Потому что это против их совести?
Плечи калеки раздражённо передёрнулись:
— Стоит ли так много думать о совести?
— А что нам было делать? Дать им захватить а Польшу, не сказав ни единого слова?
— Такие люди, как мы с вами, знают мир, в котором мы живём. — Когда незнакомец наклонялся вперёд, кресло тоже понемногу катилось вперёд, и он надвигался на Роу, как машина. — Мы знаем, что Польша была одной из самых прогнивших стран в Европе.
— А кто нам дал право её судить? Кресло заскрипело ещё ближе.
— Вот именно. Правительство, которое у нас было и стоит у власти сейчас…
Роу задумчиво сказал:
— Это будет такое же насилие, как и любое другое. От него пострадают невинные. И вас не оправдывает то, что вашей жертвой станет человек… нечестный или что судья — пьяница.
Незнакомец ухватился за эту мысль. Во всем, что он говорил, сквозила невыносимая самоуверенность:
— Вы совершенно не правы. Что вы! Даже убийство можно иногда оправдать. Мы же с вами знаем такие случаи, не так ли?
— Убийство? — Роу медленно, мучительно обдумывал этот вопрос. Он никогда ни в чем не чувствовал такой уверенности, как этот человек. — Говорят, что нельзя творить зло даже ради самой благой цели…
— Ах, какая чушь, — презрительно скривился карлик. — Христианская мораль! Вы человек интеллигентный, вот я вас и спрашиваю: сами вы разве всегда следовали этому правилу?
— Нет, — сказал Роу. — Нет.
— Конечно нет, — воскликнул незнакомец. — Мы же навели о вас справки. Но даже и без этого я мог бы сказать… вы человек интеллигентный… — Можно было подумать, что интеллигентность — это пароль, пропуск в высшее общество. — Когда я вас увидел, я с первой минуты понял, что вы не из этих… баранов. — Он сильно вздрогнул, когда с соседней площади раздался орудийный выстрел и задрожал весь дом, а издали, с побережья, снова донеслось гудение самолёта. Орудийный огонь грохотал все ближе и ближе, но самолёты держали свой упорный, гибельный курс, пока опять над головой не послышалось: «Время! Время!» — и дом не задрожал от стрельбы, которая шла совсем рядом. Раздался вой, он приближался, как будто был направлен специально на это жалкое здание, но бомба разорвалась в полумиле от них — чувствовалось, как глубоко она взрыла землю, — Я говорил… — продолжал незнакомец, но он явно потерял нить разговора и свою самоуверенность; теперь это был просто калека, испугавшийся за свою жизнь. — Видно, нам сегодня достанется. Я надеялся, что они пролетят мимо.
Гудение послышалось снова.
— Съешьте ещё кекса, — предложил Роу. Он не мог не жалеть этого человека; его самого спасало от страха не мужество, а одиночество. — Может, сегодня… — он обождал, пока вой не прекратился и бомба не разорвалась, на этот раз совсем близко, по-видимому в конце соседнего квартала: «Маленький герцог» свалился на пол, — и обойдётся.
Им казалось, что следующая серия бомб упадёт прямо на них. Но взрывов больше не было.
— Спасибо, не хочу, то есть, пожалуй, дайте.
У этого человека была странная манера: взяв кусок кекса, он принимался его крошить, — может быть, он просто нервничал. Ужасно быть калекой во время войны, думал Роу; он чувствовал, как зловредная жалость подкатывает ему к сердцу.
— Вы говорите, что наводили обо мне справки. Но кто вы такие?
Он отрезал и себе кусок кекса, но почувствовал, что незнакомец не спускает с него глаз, как голодный, который смотрит сквозь зеркальное стекло ресторана на любителя поесть. За окнами завыла сирена санитарной машины, а потом возобновился налёт. Грохот взрывов, пожары, смерти — ночь была в разгаре; так пойдёт часов до трех-четырех утра, пока бомбардировщики не отработают свою восьмичасовую смену. Роу сказал:
— Вот я говорил про этот нож… Во время налёта человек так им поглощён, что ему трудно собраться с мыслями.
Незнакомец прервал его, взяв за руку нервными костлявыми пальцами, словно пристёгнутыми к громадной ручище:
— Знаете, произошла ошибка. Этот кекс вам не предназначался.
— Я же его выиграл. Какая тут ошибка?
— Не вы должны были его выиграть. Произошла ошибка в весе.
— Теперь, я думаю, об этом поздно горевать, — сказал Роу. — Мы съели почти половину.
Но карлик не обратил на его слова внимания:
— Меня послали сюда, чтобы я взял его назад. Мы заплатим приличную цену.
— Кто вас послал? — Но Роу знал, кто его послал, это было комично: у него перед глазами возник тот нелепый сброд, который ополчился против него на лужайке: пожилая женщина в шляпе с подрагивающими полями, которая явно рисовала акварелью; язвительная дама, заправлявшая лотереей, и «необыкновенная» миссис Беллэйрс. Он улыбнулся и отнял руку. — Чем вы там забавляетесь? — спросил он. — Право же, не стоит относиться к этому так серьёзно! На что вам сейчас этот кекс?
Незнакомец мрачно на него глядел. Роу попытался его развеселить:
— Понимаю, для вас это дело принципа. Бросьте, Выпейте лучше ещё чаю. Я сейчас принесу.
— Не беспокойтесь. Я хочу обсудить…
— Да что тут обсуждать? И беспокойства тут нет никакого.
Незнакомец стал вычищать из-под ногтей перхоть:
— Значит, говорить больше не о чем?
— Конечно не о чем.
— В таком случае… — незнакомец прислушался к рокоту самолёта, который становился все громче, и беспокойно задвигался в кресле, когда выстрелили первые, ещё далёкие зенитки в Истсайде, — я, пожалуй, выпью ещё чаю.
Когда Роу вернулся, незнакомец наливал в чашку молоко; он отрезал себе ещё кусок кекса. Чувствовал он себя явно как дома: пододвинув кресло поближе к газовому камину, он жестом предложил Роу сесть, словно был тут хозяином. Казалось, их недавняя перепалка забыта.
— Я как раз думал, пока вас не было, что только такие интеллигенты, как мы с вами, — свободные люди. Нас не связывают ни условности, ни чувство патриотизма, ни сентиментальность; мы, как говорится, не делаем ставки на эту страну. Мы не держим её акций, и нам наплевать, если все это предприятие пойдёт ко дну. Я нашёл точный образ, не так ли?
— Почему вы все время говорите «мы»?
— Да потому, что не вижу, чтобы и вы принимали во всем этом деятельное участие. Мы-то с вами знаем почему, а? — он вдруг нагло подмигнул.
Роу отхлебнул глоток чаю, но он был слишком горячий, притом его раздражал какой-то странный привкус, что-то знакомое, напоминавшее о беде. Он взял кусочек кекса, чтобы прогнать неприятный вкус, и поймал встревоженный взгляд калеки, который словно чего-то ждал. Роу не спеша сделал ещё глоток и сразу вспомнил, что он напоминает. Жизнь нанесла ответный удар, как скорпион, через плечо. Прежде всего он почувствовал удивление и злость, что это хотят сделать с ним. Он уронил чашку на пол и встал, калека откатился от него, словно на колёсах; могучая спина и длинные сильные руки напряглись… Но тут разорвалась бомба.
В этот раз они не слышали приближения самолёта: гибель спустилась по воздуху тихо, стены внезапно осели. Они даже не почувствовали удара.
Странная вещь этот взрыв — он бывает похож на тяжёлый сон о том, как один человек жестоко мстит другому, выбросив его голым на улицу, выставив напоказ соседям в кровати или в уборной. В голове у Роу звенело; ему казалось, что он спал, а теперь лежит в неестественной позе в незнакомом месте. Он поднялся и увидел множество разбросанных кастрюль и исковерканные останки холодильника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32