Оказывается, он меньше, чем мы предполагали. Он всего двадцать футов в диаметре.
Мозг Макферлейна пытался принять этот факт. Почему-то он почувствовал разочарование – метеорит оказался незначительно больше Анайито, что экспонируется в нью-йоркском музее.
– На этом этапе еще трудно измерить его массу, – продолжал Глинн. – Но по всем показателям он весит, самое малое, десять тысяч тонн.
Макферлейн тут же забыл о недавнем разочаровании.
– Значит, он имеет удельную массу…
– Господи, не меньше семидесяти пяти, – подсказала Амира.
Глинн поднял брови.
– И что это означает?
– Два самых тяжелых элемента – это осмий и иридий, – объяснила Амира. – Удельная масса у обоих около двадцати двух. При удельной массе семьдесят пять этот метеорит имеет в три раза большую плотность, чем любой известный на Земле элемент.
– Вот вам и доказательство, – сказал Макферлейн.
Он почувствовал сильное сердцебиение.
– Простите? – не понял Глинн.
У Макферлейна вдруг словно гора упала с плеч. Он посмотрел Глинну в лицо.
– Не может быть никаких сомнений. Это межзвездный метеорит.
Глинн остался невозмутимым.
– Невозможно, чтобы наша Солнечная система породила что-либо с такой плотностью. Оно должно появиться откуда-то извне. Из места во Вселенной, очень отличного от нашего. Из региона гиперновой звезды.
Последовало долгое молчание. Макферлейн слышал крики рабочих в дальних тоннелях, приглушенные звуки работающих отбойных молотков и сварочных аппаратов. Наконец Глинн прочистил горло.
– Доктор Макферлейн, – начал он тихо. – Сэм. Я прошу прощения, если выгляжу сомневающимся. Поймите, мы работаем вне параметров какой-либо известной модели. Нет прецедента, на который мы могли бы опереться. Я понимаю, у вас недостаточно времени для проведения ваших тестов. Но для нас удобный момент будет вот-вот упущен. Я хочу знать ваше мнение как ученого и как человека: безопасно ли продолжать работы или следует прекратить их и отправиться домой?
Макферлейн глубоко вздохнул. Он понимал, что у него спрашивает Глинн. Но он знал и то, что он оставил несказанным. «Как ученого и как человека…» Глинн ждал его объективной оценки, а не оценки человека, предавшего своего друга пять лет назад в точно такой ситуации. У него в мозгу мелькали картинки: Ллойд, вышагивающий перед пирамидой, сверкающие черные глаза команданте эсминца, истлевшие кости его мертвого напарника.
Макферлейн начал говорить очень медленно:
– Он лежит здесь тридцать миллионов лет без видимых проблем. Но правда в том, что мы доподлинно не знаем этого. Все, что я могу сказать, – это величайшее научное открытие. Стоит ли оно риска? Ничто действительно значительное не достигалось без риска.
Взгляд Глинна блуждал где-то далеко. Как всегда, ничего нельзя было прочесть по выражению его лица, но Макферлейн чувствовал, что он выразил словами мысли самого Глинна.
Глинн достал карманные часы, открыл их изящным жестом. Он принял решение:
– Мы поднимаем камень через тридцать минут. Рейчел, если вы с Джином протестируете следящую систему, мы будем готовы.
Макферлейна затопили эмоции. Он даже не мог разобраться, что это было – боязнь или предвкушение.
– Тесты мы должны провести наверху, – сказал Гарса, взглянув на часы. – Здесь никому находиться нельзя.
Все эмоции сразу угасли.
– Я полагал, вы говорили, что это совершенно безопасно, – сказал Макферлейн.
– Двойное обеспечение, – пробормотал Глинн и повел всех со склада по узкому тоннелю.
«Ролвааг»
9 часов 30 минут
Доктор Патрик Брамбелл, удобно устроившись на койке, читал «Королеву фей» Спенсера. Судя по звукам, танкер мирно стоял на якоре. Матрас был восхитительно мягким. Температура в медицинском отсеке поддерживалась как раз такой, как ему нравилось. Вся команда, кроме вахтенных, была на берегу занята подготовкой к подъему метеорита, и на судне стояла тишина. Мир не причинял ему неудобств, не вызывал беспокойства, исключая руку, державшую книгу у него перед носом последние полчаса, которая, по-видимому, начала уставать. Но эта проблема была легко решаемой. Он переложил книгу в другую руку, перевернул страницу и, удовлетворенно вздохнув, снова погрузился в изысканные стихи Спенсера.
Потом вспомнил кое-что, вызвавшее раздражение. С неохотой Брамбелл посмотрел через открытую дверь каюты на коридор и медицинскую лабораторию за ним. Там на блестящем металлическом столе стоял голубой ящик с вещественными доказательствами. Замки были открыты, но крышка не поднята. С этим было связано что-то жалкое, почти неприятное. Глинн хотел получить результаты обследования в конце дня.
С минуту Брамбелл смотрел на ящик, не сводя глаз. Потом отложил книгу в сторону, с сожалением встал с койки и одернул на себе хирургический костюм. Хотя ему редко приходилось заниматься собственно медицинскими делами и еще реже проводить операции, он любил носить одежду хирурга и не расставался с ней, пока не ложился спать. Как униформу, он находил ее более устрашающей, чем полицейская, и только немного менее устрашающей, чем сама старуха Смерть. Костюм хирурга, особенно в пятнах крови, способствует сокращению официальных визитов и ускорению лишних разговоров.
Брамбелл вышел из своей каюты и остановился в большом коридоре медицинского отсека, изучая параллельные линии открытых дверей. В приемной никого. Десять коек, и все пустые. Просто великолепно.
Войдя в лабораторию, Брамбелл вымыл руки в большой раковине, потом стряхнул с пальцев воду короткими вращательными движениями, непочтительно пародируя священников. Включив локтем сушилку, он стал потирать свои старые шишковатые руки под струей воздуха. Занимаясь этим, он смотрел на аккуратные ряды старых книг – избыток, перекочевавший сюда из каюты. Над ними он повесил изображение Иисуса Христа и маленькую фотографию двух малышей-близнецов в матросских костюмчиках. Изображение Христа напоминало ему о многих вещах, порой внутренне противоречивых, но всегда интересных. Фотография его самого с братом-близнецом Саймоном, который был убит грабителем в городе Нью-Йорке, напоминала ему, почему он никогда не женился и не имел детей.
Брамбелл натянул резиновые перчатки, включил бестеневую лампу и повернул увеличительное стекло таким образом, чтобы оно оказалось над столом с голубым ящиком. Он открыл ящик и неодобрительно уставился на груду костей. Он сразу понял, что некоторых недостает, а остальные сложены как придется, без всякого соответствия с анатомией. Он покачал своей мудрой головой по поводу всеобщей людской некомпетентности.
Брамбелл начал вынимать кости, идентифицировать их и размещать на столе в должном порядке. Следов повреждений, нанесенных животными, немного, разве что покусы грызунов. Потом он наморщил лоб. Количество предсмертных переломов было необычным, даже поразительным. Он помедлил, задержав кусок кости на полпути от ящика к столу. Затем он осторожно положил его на металлическую поверхность. В лазарете стояла тишина. Брамбелл отошел назад, сложив руки в зеленых перчатках, и стал смотреть на останки.
С самого детства в Дублине мать лелеяла мечту, что ее мальчики-близнецы вырастут и станут врачами. Ма Брамбелл была неодолимой силой природы, поэтому, как и его брат Саймон, Патрик поступил на медицинский факультет. В то время как Саймон, получавший от работы удовольствие, стал, к величайшему удовлетворению Ма, судебно-медицинским экспертом в Нью-Йорке, Патрик обнаружил, что ненавидит отвлекаться от литературы. С годами ему понравились корабли, а в последнее время – танкеры, где команда небольшая, а условия комфортабельные. До сих пор «Ролвааг» оправдывал его ожидания. Ни переломов костей, ни мучительных лихорадок, ни случаев мокнущего триппера. Кроме нескольких приступов морской болезни, насморков и, конечно, озабоченности Глинна относительно охотника за метеоритами, ничто не отвлекало его от чтения любимых книг. До сего дня.
Пока он смотрел на коллекцию переломанных костей, Брамбелл вдруг почувствовал, что в нем просыпается нехарактерное для него любопытство. Тишину нарушила мелодия «Парень из Шилейлы». Весело насвистывая, доктор быстро закончил размещение костей на столе. Он осмотрел имущество: пуговицы, клочки одежды, старый сапог. Конечно, сапог был только один. Другого эти легкомысленные мальчишки не нашли. Как, впрочем, и правой ключицы, и части подвздошной кости, левой лучевой кости, костей запястья… Он составил мысленный список недостающего. По крайней мере череп был в комплекте, хотя и из нескольких кусков.
Брамбелл наклонился ниже. Череп тоже был испещрен предсмертными переломами. Обод глазной орбиты тяжелый, по-мужски крепкий. Несомненно, мужчина лет тридцати пяти, возможно, сорока. Небольшого роста, не больше пяти футов и семи дюймов, но мощного телосложения, с хорошо развитой мускулатурой. Многолетняя работа в поле. Никаких сомнений. Вполне соответствует описанию космического геолога Нестора Масангкея, которым снабдил Брамбелла Глинн.
Многие зубы сломаны под корень. Выглядят так, будто в предсмертных судорогах бедняга выбил все зубы и даже расколол череп. В сущности, переломана каждая кость, которая могла быть сломана. Брамбелл не мог представить, что могло привести к таким обширным повреждениям. По-видимому, это был удар спереди, нанесенный одновременно по всему телу, от головы до пальцев ног. Он вспомнил несчастного парашютиста, вскрытие которого проводил еще во время учебы. Парень неправильно упаковал свой парашют и упал с трех тысяч футов на шоссе.
Брамбелл затаил дыхание. Свист неожиданно замер у него на губах. Он был так поглощен изучением переломов костей, что не обращал внимания на другие их характеристики. Теперь, когда он это сделал, Брамбелл увидел, что проксимальные фаланги показывают отслаивание и размельчение, характеризующее сильное нагревание или горение. Почти все периферические фаланги отсутствуют, по-видимому, полностью сгорели. На ногах и на руках. Доктор наклонился еще ниже. Сломанные зубы были опалены, хрупкая эмаль развалилась.
Брамбелл обвел взглядом останки. Теменная кость сильно повреждена огнем, она мягкая и крошится. Он наклонился и понюхал. Ну да, он даже чувствует специфический запах. Что же это было? Брамбелл взял в руки пряжку. Чертова штука расплавилась. И единственный сапог не просто сгнил, он тоже обгорел. И клочки одежды тоже обгорелые. Этот дьявол, Глинн, ни словом не упомянул об этом, хотя наверняка заметил.
Брамбелл откачнулся назад. С едва заметным сожалением он пришел к выводу, что нет абсолютно никакой мистики. Теперь он точно знал, как умер геолог.
В слабо освещенной лаборатории снова раздалась мелодия «Парень из Шилейлы». Теперь мотив звучал немного печальней, пока Брамбелл закрывал ящик с вещественными доказательствами и возвращался в свою койку.
Остров Десоласьон
10 часов
Макферлейн стоял в центре связи у замерзшего окна и рукой протаивал на нем просвет. Над Пастью Генуксы висели тяжелые облака, набрасывавшие темный покров на острова у мыса Горн. Позади него Рочфорт, сосредоточенный больше обычного, стучал по клавиатуре графопостроителя.
В последние полчаса наблюдалась лихорадочная активность. Прикрывавшая метеорит постройка из рифленого металла была убрана в сторону, а поверхность метеорита очищена до мельчайшей соринки – темно-коричневый шрам на сказочной белой стране снегов. Занятая каким-то странным делом, там суетилась небольшая армия рабочих. Переговоры по радио, полные непонятных технических терминов, наводили на мысль о вавилонском столпотворении.
Басовито выл ветер. Макферлейн чувствовал, как у него ускоряется пульс.
Распахнулась дверь, появилась Амира с широкой улыбкой на лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Мозг Макферлейна пытался принять этот факт. Почему-то он почувствовал разочарование – метеорит оказался незначительно больше Анайито, что экспонируется в нью-йоркском музее.
– На этом этапе еще трудно измерить его массу, – продолжал Глинн. – Но по всем показателям он весит, самое малое, десять тысяч тонн.
Макферлейн тут же забыл о недавнем разочаровании.
– Значит, он имеет удельную массу…
– Господи, не меньше семидесяти пяти, – подсказала Амира.
Глинн поднял брови.
– И что это означает?
– Два самых тяжелых элемента – это осмий и иридий, – объяснила Амира. – Удельная масса у обоих около двадцати двух. При удельной массе семьдесят пять этот метеорит имеет в три раза большую плотность, чем любой известный на Земле элемент.
– Вот вам и доказательство, – сказал Макферлейн.
Он почувствовал сильное сердцебиение.
– Простите? – не понял Глинн.
У Макферлейна вдруг словно гора упала с плеч. Он посмотрел Глинну в лицо.
– Не может быть никаких сомнений. Это межзвездный метеорит.
Глинн остался невозмутимым.
– Невозможно, чтобы наша Солнечная система породила что-либо с такой плотностью. Оно должно появиться откуда-то извне. Из места во Вселенной, очень отличного от нашего. Из региона гиперновой звезды.
Последовало долгое молчание. Макферлейн слышал крики рабочих в дальних тоннелях, приглушенные звуки работающих отбойных молотков и сварочных аппаратов. Наконец Глинн прочистил горло.
– Доктор Макферлейн, – начал он тихо. – Сэм. Я прошу прощения, если выгляжу сомневающимся. Поймите, мы работаем вне параметров какой-либо известной модели. Нет прецедента, на который мы могли бы опереться. Я понимаю, у вас недостаточно времени для проведения ваших тестов. Но для нас удобный момент будет вот-вот упущен. Я хочу знать ваше мнение как ученого и как человека: безопасно ли продолжать работы или следует прекратить их и отправиться домой?
Макферлейн глубоко вздохнул. Он понимал, что у него спрашивает Глинн. Но он знал и то, что он оставил несказанным. «Как ученого и как человека…» Глинн ждал его объективной оценки, а не оценки человека, предавшего своего друга пять лет назад в точно такой ситуации. У него в мозгу мелькали картинки: Ллойд, вышагивающий перед пирамидой, сверкающие черные глаза команданте эсминца, истлевшие кости его мертвого напарника.
Макферлейн начал говорить очень медленно:
– Он лежит здесь тридцать миллионов лет без видимых проблем. Но правда в том, что мы доподлинно не знаем этого. Все, что я могу сказать, – это величайшее научное открытие. Стоит ли оно риска? Ничто действительно значительное не достигалось без риска.
Взгляд Глинна блуждал где-то далеко. Как всегда, ничего нельзя было прочесть по выражению его лица, но Макферлейн чувствовал, что он выразил словами мысли самого Глинна.
Глинн достал карманные часы, открыл их изящным жестом. Он принял решение:
– Мы поднимаем камень через тридцать минут. Рейчел, если вы с Джином протестируете следящую систему, мы будем готовы.
Макферлейна затопили эмоции. Он даже не мог разобраться, что это было – боязнь или предвкушение.
– Тесты мы должны провести наверху, – сказал Гарса, взглянув на часы. – Здесь никому находиться нельзя.
Все эмоции сразу угасли.
– Я полагал, вы говорили, что это совершенно безопасно, – сказал Макферлейн.
– Двойное обеспечение, – пробормотал Глинн и повел всех со склада по узкому тоннелю.
«Ролвааг»
9 часов 30 минут
Доктор Патрик Брамбелл, удобно устроившись на койке, читал «Королеву фей» Спенсера. Судя по звукам, танкер мирно стоял на якоре. Матрас был восхитительно мягким. Температура в медицинском отсеке поддерживалась как раз такой, как ему нравилось. Вся команда, кроме вахтенных, была на берегу занята подготовкой к подъему метеорита, и на судне стояла тишина. Мир не причинял ему неудобств, не вызывал беспокойства, исключая руку, державшую книгу у него перед носом последние полчаса, которая, по-видимому, начала уставать. Но эта проблема была легко решаемой. Он переложил книгу в другую руку, перевернул страницу и, удовлетворенно вздохнув, снова погрузился в изысканные стихи Спенсера.
Потом вспомнил кое-что, вызвавшее раздражение. С неохотой Брамбелл посмотрел через открытую дверь каюты на коридор и медицинскую лабораторию за ним. Там на блестящем металлическом столе стоял голубой ящик с вещественными доказательствами. Замки были открыты, но крышка не поднята. С этим было связано что-то жалкое, почти неприятное. Глинн хотел получить результаты обследования в конце дня.
С минуту Брамбелл смотрел на ящик, не сводя глаз. Потом отложил книгу в сторону, с сожалением встал с койки и одернул на себе хирургический костюм. Хотя ему редко приходилось заниматься собственно медицинскими делами и еще реже проводить операции, он любил носить одежду хирурга и не расставался с ней, пока не ложился спать. Как униформу, он находил ее более устрашающей, чем полицейская, и только немного менее устрашающей, чем сама старуха Смерть. Костюм хирурга, особенно в пятнах крови, способствует сокращению официальных визитов и ускорению лишних разговоров.
Брамбелл вышел из своей каюты и остановился в большом коридоре медицинского отсека, изучая параллельные линии открытых дверей. В приемной никого. Десять коек, и все пустые. Просто великолепно.
Войдя в лабораторию, Брамбелл вымыл руки в большой раковине, потом стряхнул с пальцев воду короткими вращательными движениями, непочтительно пародируя священников. Включив локтем сушилку, он стал потирать свои старые шишковатые руки под струей воздуха. Занимаясь этим, он смотрел на аккуратные ряды старых книг – избыток, перекочевавший сюда из каюты. Над ними он повесил изображение Иисуса Христа и маленькую фотографию двух малышей-близнецов в матросских костюмчиках. Изображение Христа напоминало ему о многих вещах, порой внутренне противоречивых, но всегда интересных. Фотография его самого с братом-близнецом Саймоном, который был убит грабителем в городе Нью-Йорке, напоминала ему, почему он никогда не женился и не имел детей.
Брамбелл натянул резиновые перчатки, включил бестеневую лампу и повернул увеличительное стекло таким образом, чтобы оно оказалось над столом с голубым ящиком. Он открыл ящик и неодобрительно уставился на груду костей. Он сразу понял, что некоторых недостает, а остальные сложены как придется, без всякого соответствия с анатомией. Он покачал своей мудрой головой по поводу всеобщей людской некомпетентности.
Брамбелл начал вынимать кости, идентифицировать их и размещать на столе в должном порядке. Следов повреждений, нанесенных животными, немного, разве что покусы грызунов. Потом он наморщил лоб. Количество предсмертных переломов было необычным, даже поразительным. Он помедлил, задержав кусок кости на полпути от ящика к столу. Затем он осторожно положил его на металлическую поверхность. В лазарете стояла тишина. Брамбелл отошел назад, сложив руки в зеленых перчатках, и стал смотреть на останки.
С самого детства в Дублине мать лелеяла мечту, что ее мальчики-близнецы вырастут и станут врачами. Ма Брамбелл была неодолимой силой природы, поэтому, как и его брат Саймон, Патрик поступил на медицинский факультет. В то время как Саймон, получавший от работы удовольствие, стал, к величайшему удовлетворению Ма, судебно-медицинским экспертом в Нью-Йорке, Патрик обнаружил, что ненавидит отвлекаться от литературы. С годами ему понравились корабли, а в последнее время – танкеры, где команда небольшая, а условия комфортабельные. До сих пор «Ролвааг» оправдывал его ожидания. Ни переломов костей, ни мучительных лихорадок, ни случаев мокнущего триппера. Кроме нескольких приступов морской болезни, насморков и, конечно, озабоченности Глинна относительно охотника за метеоритами, ничто не отвлекало его от чтения любимых книг. До сего дня.
Пока он смотрел на коллекцию переломанных костей, Брамбелл вдруг почувствовал, что в нем просыпается нехарактерное для него любопытство. Тишину нарушила мелодия «Парень из Шилейлы». Весело насвистывая, доктор быстро закончил размещение костей на столе. Он осмотрел имущество: пуговицы, клочки одежды, старый сапог. Конечно, сапог был только один. Другого эти легкомысленные мальчишки не нашли. Как, впрочем, и правой ключицы, и части подвздошной кости, левой лучевой кости, костей запястья… Он составил мысленный список недостающего. По крайней мере череп был в комплекте, хотя и из нескольких кусков.
Брамбелл наклонился ниже. Череп тоже был испещрен предсмертными переломами. Обод глазной орбиты тяжелый, по-мужски крепкий. Несомненно, мужчина лет тридцати пяти, возможно, сорока. Небольшого роста, не больше пяти футов и семи дюймов, но мощного телосложения, с хорошо развитой мускулатурой. Многолетняя работа в поле. Никаких сомнений. Вполне соответствует описанию космического геолога Нестора Масангкея, которым снабдил Брамбелла Глинн.
Многие зубы сломаны под корень. Выглядят так, будто в предсмертных судорогах бедняга выбил все зубы и даже расколол череп. В сущности, переломана каждая кость, которая могла быть сломана. Брамбелл не мог представить, что могло привести к таким обширным повреждениям. По-видимому, это был удар спереди, нанесенный одновременно по всему телу, от головы до пальцев ног. Он вспомнил несчастного парашютиста, вскрытие которого проводил еще во время учебы. Парень неправильно упаковал свой парашют и упал с трех тысяч футов на шоссе.
Брамбелл затаил дыхание. Свист неожиданно замер у него на губах. Он был так поглощен изучением переломов костей, что не обращал внимания на другие их характеристики. Теперь, когда он это сделал, Брамбелл увидел, что проксимальные фаланги показывают отслаивание и размельчение, характеризующее сильное нагревание или горение. Почти все периферические фаланги отсутствуют, по-видимому, полностью сгорели. На ногах и на руках. Доктор наклонился еще ниже. Сломанные зубы были опалены, хрупкая эмаль развалилась.
Брамбелл обвел взглядом останки. Теменная кость сильно повреждена огнем, она мягкая и крошится. Он наклонился и понюхал. Ну да, он даже чувствует специфический запах. Что же это было? Брамбелл взял в руки пряжку. Чертова штука расплавилась. И единственный сапог не просто сгнил, он тоже обгорел. И клочки одежды тоже обгорелые. Этот дьявол, Глинн, ни словом не упомянул об этом, хотя наверняка заметил.
Брамбелл откачнулся назад. С едва заметным сожалением он пришел к выводу, что нет абсолютно никакой мистики. Теперь он точно знал, как умер геолог.
В слабо освещенной лаборатории снова раздалась мелодия «Парень из Шилейлы». Теперь мотив звучал немного печальней, пока Брамбелл закрывал ящик с вещественными доказательствами и возвращался в свою койку.
Остров Десоласьон
10 часов
Макферлейн стоял в центре связи у замерзшего окна и рукой протаивал на нем просвет. Над Пастью Генуксы висели тяжелые облака, набрасывавшие темный покров на острова у мыса Горн. Позади него Рочфорт, сосредоточенный больше обычного, стучал по клавиатуре графопостроителя.
В последние полчаса наблюдалась лихорадочная активность. Прикрывавшая метеорит постройка из рифленого металла была убрана в сторону, а поверхность метеорита очищена до мельчайшей соринки – темно-коричневый шрам на сказочной белой стране снегов. Занятая каким-то странным делом, там суетилась небольшая армия рабочих. Переговоры по радио, полные непонятных технических терминов, наводили на мысль о вавилонском столпотворении.
Басовито выл ветер. Макферлейн чувствовал, как у него ускоряется пульс.
Распахнулась дверь, появилась Амира с широкой улыбкой на лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64