Ветром вперемешку со снежной крупой уносило два клочка соломы.
2
Трой жила в Холбедзе всего пять дней, но уже успела проникнуться броским великолепием дома и его несколько вызывающей атмосферой. Когда она появилась здесь, чтобы написать портрет владельца, Хилари обронил два-три намёка на необычность обслуживающего персонала. Сперва Трой решила, что это всего лишь неудачный розыгрыш, однако вскоре поняла свою ошибку.
За ланчем им прислуживали Казберт, к которому Хилари обращался как к дворецкому, и второй лакей, Найджел.
Казберт был лысым человеком лет шестидесяти, с громким голосом, большими руками и постоянно потупленным взором. Обязанности свои он выполнял безупречно, как и его помощник, но в целом оба держались несколько напряжённо, вернее, натянуто. Они как бы старались стушеваться, как можно меньше попадаться на глаза, причём создавалось впечатление, что стоит обратить на них внимание, и они тут же затрясутся от страха. Их манеры так и подмывало назвать вороватыми. Трой не смогла решить, насколько в таком впечатлении повинны намёки хозяина, а насколько её непосредственные наблюдения, но в любом случае ей было непросто привыкнуть к слугам, набранным из числа убийц.
Казберт, например, убил любовника своей жены, симпатичного молодого парня. Хилари пояснил, что благодаря наличию смягчающих обстоятельств смертную казнь заменили пожизненным заключением, которое, в свою очередь, сократили до восьми лет за примерное поведение.
По словам Хилари, Казберт — безобиднейшее создание в мире. Просто молодчик, которого он накрыл в постели со своей женой, обозвал его рогоносцем и плюнул в лицо. Тут любой бы не выдержал.
Бывшего художника-оформителя Мервина осудили, кажется, за то, что он убил вора с помощью так называемой “детской ловушки”. “Знаете, — говорил Хилари, — его, честное слово, совершенно напрасно обвинять в случившемся. Он же не собирался никого убивать, а просто хотел задержать того, кто попробует проникнуть в дом. Человек всего-навсего неверно оценил потенциальную энергию старой железки, пристроенной на верхушке двери. Вполне понятно, что приговор просто сразил Мервина, и бедняга повёл себя настолько неудовлетворительно, что был переведён в Вэйл”.
Двое остальных слуг тоже совершили по убийству. Повара звали -Уилфредом, но среди своих он носил прозвище Киски-Ласки за любовь к кошкам.
“Он, собственно говоря, и учился на повара, — рассказывал Хилари, — просто оказалось, что он мужчина не на все сто процентов, потому и попал в тюрьму. А там ему в один несчастный день попался стражник, который терпеть не мог кошек и плохо обращался с ними. Из-за этого они с Уилфредом подрались. Первым напал Уилфред. Получилось так, что тюремщик сильно ударился головой о стену камеры и умер. Меру наказания, понятное дело, значительно утяжелили”.
Второй лакей Найджел долгое время работал конюхом, а затем формовщиком восковых изделий, пока не свихнулся на религиозной почве. Хилари говорил, что бедняга попал в секту каких-то фанатиков, не выдержав тягот жизни. Однако никакого облегчения не последовало, вот его разум и не выдержал, и в припадке умоисступления Найджел убил одну особу, о которой до сих пор говорит не иначе как о “грешной леди”. Его отправили в Бродмур, где — хотите верьте, хотите нет — он исцелился.
— Надеюсь, я не покажусь ему грешной? — спросила Трой.
— Нет-нет, даю вам слово. Вы относитесь к совершенно другому типу женщин, да и Найджел полностью пришёл в себя. Он стал очень уравновешенным человеком, только иногда плачет, когда вспоминает о своём преступлении. Кстати, у него дар скульптора. Если на Рождество будет снег, я попрошу его слепить что-нибудь для нас из снега.
Наконец, в поместье служил садовник Винсент. После завершения разбивки парка предполагалось нанять целый штат садовников, а пока обходились одним Винсентом и временными рабочими.
— Фактически, — говорил Хилари, — он не убийца. Он пал жертвой нелепого недоразумения по поводу небрежного обращения с препаратом мышьяка и более дурацкого, чем обычно, состава присяжных. Однако удачно поданная апелляция несколько поправила положение, правда, после мучительного интервала. В общем, Винсент — прирождённый неудачник.
— Но каким образом вам удалось так подобрать слуг? — поинтересовалась Трой.
— Уместный вопрос! Видите ли, купив Холбедз, я решил не только восстановить его былой вид, но и возродить прежние обычаи. Однако мне не улыбалось сносить угрюмое ворчание деревенской карги или маяться с супружеской парой каких-нибудь неаполитанцев, которые сперва продержат меня пару недель на макаронах, а потом испарятся без предупреждения. С другой стороны, порядочные слуги, особенно те, которых можно найти в данной местности, меня тоже не устраивали. Поразмыслив, я решил нанести визит своему будущему соседу, начальнику тюрьмы Вэйл. Его зовут майор Мачбенкс. Я изложил ему своё дело и добавил, что, по моему мнению, из всех категорий преступников приятнее всего убийцы. Разумеется, убийцы определённого сорта. Тут я провожу чёткое различие. Громилы, которые стреляют, колотят полицейских и так далее, совершенно не подходят. Такие люди просто опасны. Зато бедолаги, осуждённые за последствия одного-единственного взрыва эмоций в самых провоцирующих к нему обстоятельствах, как правило, отличаются примерным поведением. Мачбенкс полностью поддержал мою теорию. Мы немного посовещались и наконец пришли к соглашению, что по мере освобождения подходящих персонажей я получу право первого выбора. С точки зрения администрации тюрьмы моё предложение — неплохая форма социальной реабилитации бывших заключённых. Ну, и поскольку я богат, то мог гарантировать щедрую оплату.
— И на примете у майора были подходящие личности?
— Мне пришлось подождать. Первое время я жил очень просто, в четырех комнатах в восточном крыле, только с Казбертом и Киски-Ласки. Затем снабжение постепенно наладилось. Вэйл — не единственный мой источник. Скрабс и, как в случае с Найджелом, Бродмур также внесли свой вклад. Учтите, кстати, что моё начинание вовсе не так уж оригинально. Идея возникла ещё в викторианскую эпоху у небезызвестного Чарльза Диккенса, а доработана до удобоваримого состояния сэром Артуром Вингом. Я просто приспособил её к обстоятельствам и довёл до логическою завершения.
— Мне кажется, — робко заметила Трой, — что существует небольшая вероятность… Видите ли, Рори, мой муж, в принципе мог участвовать в аресте одного или нескольких ваших слуг. Они не…?
— Вам совершенно не из-за чего волноваться. Во-первых, они не знают о том, что вы замужем за суперинтендантом, а во-вторых, это не имеет для них никакого значения. Насколько мне известно, у них нет никаких претензий к полиции, быть может, за исключением Мервина, бывшего художника-оформителя, если помните. Он считает, что было не совсем справедливо так сурово наказывать,его за устранение одного из представителей общественного слоя, на борьбу с которым должны быть направлены усилия полиции. Впрочем, он гораздо больше зол на прокуратуру и суд, чем на арестовавших его офицеров. — Что свидетельствует о присущем ему великодушии, — пробормотала Трой Подобные беседы имели место во время первых сеансов. Теперь, спустя пять дней, Хилари и Трой вполне освоились друг с другом. Работа над портретом продвигалась. Трой писала непривычно быстро, почти без поправок. Все шло хорошо.
— Я так рад, — сказал Хилари, — что вы остаётесь на Рождество. Хорошо бы ваш муж мог присоединиться к нам!… Думаю, мои действия не оставили бы его равнодушным.
— Он в Австралии.
— Ваша временная утрата — моя большая удача, — галантно произнёс Хилари. — Чем мы займём сегодняшний вечер? Может быть, ещё сеанс? Я целиком к вашим услугам.
— Прекрасно! Тогда ещё часок, пока светло, а потом мне бы хотелось побыть одной, — ответила Трой, глядя на своего хозяина глазами художника. Колоритная фигура, но как же легко, перенося её на полотно, сбиться на карикатуру. Этот овальный лоб, пышная шевелюра, поразительно голубые глаза и вечно приподнятые уголки неулыбчивого рта… Впрочем, разве любое изображение не является в той или иной степени карикатурой?
Трой очнулась от размышлений, обнаружив, что Хилари разглядывает её не менее внимательно.
— Послушайте, — довольно резко заговорила она, — вы случайно не разыгрываете меня? Я имею в виду слуг и так далее.
— Нет.
— Нет?
— Уверяю вас, нет.
— О'кей. Тогда займёмся делом. Я минут десять отдохну, соберусь с мыслями, а затем продолжим, если вы, конечно, станете позировать.
— О чем разговор? Это доставляет мне огромное удовольствие.
Трой вернулась в библиотеку. Её кисти, как всегда, были отмыты скипидаром, но сегодня их дополнительно обернули прекрасной чистой тряпкой. Испачканный краской рабочий халат аккуратно повешен на спинку стула. Рядом со скамейкой появился дополнительный столик, покрытый бумагой.
— Снова Мервин, — промелькнуло в голове у Трой. — Бывший оформитель, погоревший на любви к детским ловушкам.
И тут же, словно вызванный этой мыслью, в комнате появился Мервин: насторожённый, с тёмной щетиной на впалых щеках.
— Извините, — произнёс он, добавив чуть погодя “мадам”, словно только что вспомнил о правилах вежливости, — не нужно ли ещё чего-нибудь?
— Ничего, огромное вам спасибо. Все чудесно, — ответила Трой с несколько наигранным энтузиазмом.
— Мне показалось, — пробормотал Мервин, не сводя глаз с портрета, — что вам может понадобиться дополнительное место…, мадам.
— Да, так будет удобнее. Спасибо.
— Вам было тесновато.
— Да, но теперь все в порядке.
Мервин больше ничего не добавил, но и не ушёл. Он продолжал глядеть на портрет. Трой, которая терпеть не могла обсуждать свои неоконченные работы, повернулась к нему спиной и начала готовить палитру. Обернувшись, она едва не вскрикнула, обнаружив его рядом с собой.
Однако Мервин всего-навсего решил подать ей рабочий халат. Он держал его кончиками пальцев, как вышколенный лакей держит ценное манто. Трой не ощутила его прикосновения, когда он помогал одеться.
— Огромное вам спасибо, — повторила она как можно отчётливее, стараясь, чтобы это не прозвучало неприветливо.
— Благодарю вас, мадам, — отозвался Мервин; как всегда при обмене подобными любезностями, Трой с трудом подавила искушение спросить: “За что?” (“Неужели за то, что обращаюсь с ним, как со слугой, хотя знаю, что он убийца?” — мысленно ответила она себе на невысказанный вопрос.) Мервин удалился, деликатно прикрыв за собой дверь.
Вскоре после этого вошёл Хилари, и около часа Трой работала над его портретом. Затем спустились су мерки. Хозяин проронил, что ждёт звонка из Лондона. Трой сказала, что, пожалуй, пойдёт прогуляться. Она чувствовала, что им пора отдохнуть друг от друга.
3
Неровная дорожка пересекала пустошь, которой по замыслу Хилари предстояло превратиться в нечто необыкновенно приятное. Тропинка вела мимо развалин оранжереи к вспаханному полю на склоне, видному из окна комнаты Трой.
Вот и пугало, которое так причудливо дёргается под порывами зимнего ветра: набитая соломой ветошь на неустойчивой палке, воткнутой в землю. Одеянием служили эдвардианский фрак и пара чёрных брюк. Голову изображала пузатая сумка, на которую натянули колпак. На концах поперечной перекладины уныло болтались и хлопали от ветра сморщенные перчатки. Звук напоминал призрачное эхо театральной овации. Трой не сомневалась, что Хилари лично приложил руку к сотворению этого подобия стража полей.
Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шёлком, отчистить панели, воссоздать прежний вид потолков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
2
Трой жила в Холбедзе всего пять дней, но уже успела проникнуться броским великолепием дома и его несколько вызывающей атмосферой. Когда она появилась здесь, чтобы написать портрет владельца, Хилари обронил два-три намёка на необычность обслуживающего персонала. Сперва Трой решила, что это всего лишь неудачный розыгрыш, однако вскоре поняла свою ошибку.
За ланчем им прислуживали Казберт, к которому Хилари обращался как к дворецкому, и второй лакей, Найджел.
Казберт был лысым человеком лет шестидесяти, с громким голосом, большими руками и постоянно потупленным взором. Обязанности свои он выполнял безупречно, как и его помощник, но в целом оба держались несколько напряжённо, вернее, натянуто. Они как бы старались стушеваться, как можно меньше попадаться на глаза, причём создавалось впечатление, что стоит обратить на них внимание, и они тут же затрясутся от страха. Их манеры так и подмывало назвать вороватыми. Трой не смогла решить, насколько в таком впечатлении повинны намёки хозяина, а насколько её непосредственные наблюдения, но в любом случае ей было непросто привыкнуть к слугам, набранным из числа убийц.
Казберт, например, убил любовника своей жены, симпатичного молодого парня. Хилари пояснил, что благодаря наличию смягчающих обстоятельств смертную казнь заменили пожизненным заключением, которое, в свою очередь, сократили до восьми лет за примерное поведение.
По словам Хилари, Казберт — безобиднейшее создание в мире. Просто молодчик, которого он накрыл в постели со своей женой, обозвал его рогоносцем и плюнул в лицо. Тут любой бы не выдержал.
Бывшего художника-оформителя Мервина осудили, кажется, за то, что он убил вора с помощью так называемой “детской ловушки”. “Знаете, — говорил Хилари, — его, честное слово, совершенно напрасно обвинять в случившемся. Он же не собирался никого убивать, а просто хотел задержать того, кто попробует проникнуть в дом. Человек всего-навсего неверно оценил потенциальную энергию старой железки, пристроенной на верхушке двери. Вполне понятно, что приговор просто сразил Мервина, и бедняга повёл себя настолько неудовлетворительно, что был переведён в Вэйл”.
Двое остальных слуг тоже совершили по убийству. Повара звали -Уилфредом, но среди своих он носил прозвище Киски-Ласки за любовь к кошкам.
“Он, собственно говоря, и учился на повара, — рассказывал Хилари, — просто оказалось, что он мужчина не на все сто процентов, потому и попал в тюрьму. А там ему в один несчастный день попался стражник, который терпеть не мог кошек и плохо обращался с ними. Из-за этого они с Уилфредом подрались. Первым напал Уилфред. Получилось так, что тюремщик сильно ударился головой о стену камеры и умер. Меру наказания, понятное дело, значительно утяжелили”.
Второй лакей Найджел долгое время работал конюхом, а затем формовщиком восковых изделий, пока не свихнулся на религиозной почве. Хилари говорил, что бедняга попал в секту каких-то фанатиков, не выдержав тягот жизни. Однако никакого облегчения не последовало, вот его разум и не выдержал, и в припадке умоисступления Найджел убил одну особу, о которой до сих пор говорит не иначе как о “грешной леди”. Его отправили в Бродмур, где — хотите верьте, хотите нет — он исцелился.
— Надеюсь, я не покажусь ему грешной? — спросила Трой.
— Нет-нет, даю вам слово. Вы относитесь к совершенно другому типу женщин, да и Найджел полностью пришёл в себя. Он стал очень уравновешенным человеком, только иногда плачет, когда вспоминает о своём преступлении. Кстати, у него дар скульптора. Если на Рождество будет снег, я попрошу его слепить что-нибудь для нас из снега.
Наконец, в поместье служил садовник Винсент. После завершения разбивки парка предполагалось нанять целый штат садовников, а пока обходились одним Винсентом и временными рабочими.
— Фактически, — говорил Хилари, — он не убийца. Он пал жертвой нелепого недоразумения по поводу небрежного обращения с препаратом мышьяка и более дурацкого, чем обычно, состава присяжных. Однако удачно поданная апелляция несколько поправила положение, правда, после мучительного интервала. В общем, Винсент — прирождённый неудачник.
— Но каким образом вам удалось так подобрать слуг? — поинтересовалась Трой.
— Уместный вопрос! Видите ли, купив Холбедз, я решил не только восстановить его былой вид, но и возродить прежние обычаи. Однако мне не улыбалось сносить угрюмое ворчание деревенской карги или маяться с супружеской парой каких-нибудь неаполитанцев, которые сперва продержат меня пару недель на макаронах, а потом испарятся без предупреждения. С другой стороны, порядочные слуги, особенно те, которых можно найти в данной местности, меня тоже не устраивали. Поразмыслив, я решил нанести визит своему будущему соседу, начальнику тюрьмы Вэйл. Его зовут майор Мачбенкс. Я изложил ему своё дело и добавил, что, по моему мнению, из всех категорий преступников приятнее всего убийцы. Разумеется, убийцы определённого сорта. Тут я провожу чёткое различие. Громилы, которые стреляют, колотят полицейских и так далее, совершенно не подходят. Такие люди просто опасны. Зато бедолаги, осуждённые за последствия одного-единственного взрыва эмоций в самых провоцирующих к нему обстоятельствах, как правило, отличаются примерным поведением. Мачбенкс полностью поддержал мою теорию. Мы немного посовещались и наконец пришли к соглашению, что по мере освобождения подходящих персонажей я получу право первого выбора. С точки зрения администрации тюрьмы моё предложение — неплохая форма социальной реабилитации бывших заключённых. Ну, и поскольку я богат, то мог гарантировать щедрую оплату.
— И на примете у майора были подходящие личности?
— Мне пришлось подождать. Первое время я жил очень просто, в четырех комнатах в восточном крыле, только с Казбертом и Киски-Ласки. Затем снабжение постепенно наладилось. Вэйл — не единственный мой источник. Скрабс и, как в случае с Найджелом, Бродмур также внесли свой вклад. Учтите, кстати, что моё начинание вовсе не так уж оригинально. Идея возникла ещё в викторианскую эпоху у небезызвестного Чарльза Диккенса, а доработана до удобоваримого состояния сэром Артуром Вингом. Я просто приспособил её к обстоятельствам и довёл до логическою завершения.
— Мне кажется, — робко заметила Трой, — что существует небольшая вероятность… Видите ли, Рори, мой муж, в принципе мог участвовать в аресте одного или нескольких ваших слуг. Они не…?
— Вам совершенно не из-за чего волноваться. Во-первых, они не знают о том, что вы замужем за суперинтендантом, а во-вторых, это не имеет для них никакого значения. Насколько мне известно, у них нет никаких претензий к полиции, быть может, за исключением Мервина, бывшего художника-оформителя, если помните. Он считает, что было не совсем справедливо так сурово наказывать,его за устранение одного из представителей общественного слоя, на борьбу с которым должны быть направлены усилия полиции. Впрочем, он гораздо больше зол на прокуратуру и суд, чем на арестовавших его офицеров. — Что свидетельствует о присущем ему великодушии, — пробормотала Трой Подобные беседы имели место во время первых сеансов. Теперь, спустя пять дней, Хилари и Трой вполне освоились друг с другом. Работа над портретом продвигалась. Трой писала непривычно быстро, почти без поправок. Все шло хорошо.
— Я так рад, — сказал Хилари, — что вы остаётесь на Рождество. Хорошо бы ваш муж мог присоединиться к нам!… Думаю, мои действия не оставили бы его равнодушным.
— Он в Австралии.
— Ваша временная утрата — моя большая удача, — галантно произнёс Хилари. — Чем мы займём сегодняшний вечер? Может быть, ещё сеанс? Я целиком к вашим услугам.
— Прекрасно! Тогда ещё часок, пока светло, а потом мне бы хотелось побыть одной, — ответила Трой, глядя на своего хозяина глазами художника. Колоритная фигура, но как же легко, перенося её на полотно, сбиться на карикатуру. Этот овальный лоб, пышная шевелюра, поразительно голубые глаза и вечно приподнятые уголки неулыбчивого рта… Впрочем, разве любое изображение не является в той или иной степени карикатурой?
Трой очнулась от размышлений, обнаружив, что Хилари разглядывает её не менее внимательно.
— Послушайте, — довольно резко заговорила она, — вы случайно не разыгрываете меня? Я имею в виду слуг и так далее.
— Нет.
— Нет?
— Уверяю вас, нет.
— О'кей. Тогда займёмся делом. Я минут десять отдохну, соберусь с мыслями, а затем продолжим, если вы, конечно, станете позировать.
— О чем разговор? Это доставляет мне огромное удовольствие.
Трой вернулась в библиотеку. Её кисти, как всегда, были отмыты скипидаром, но сегодня их дополнительно обернули прекрасной чистой тряпкой. Испачканный краской рабочий халат аккуратно повешен на спинку стула. Рядом со скамейкой появился дополнительный столик, покрытый бумагой.
— Снова Мервин, — промелькнуло в голове у Трой. — Бывший оформитель, погоревший на любви к детским ловушкам.
И тут же, словно вызванный этой мыслью, в комнате появился Мервин: насторожённый, с тёмной щетиной на впалых щеках.
— Извините, — произнёс он, добавив чуть погодя “мадам”, словно только что вспомнил о правилах вежливости, — не нужно ли ещё чего-нибудь?
— Ничего, огромное вам спасибо. Все чудесно, — ответила Трой с несколько наигранным энтузиазмом.
— Мне показалось, — пробормотал Мервин, не сводя глаз с портрета, — что вам может понадобиться дополнительное место…, мадам.
— Да, так будет удобнее. Спасибо.
— Вам было тесновато.
— Да, но теперь все в порядке.
Мервин больше ничего не добавил, но и не ушёл. Он продолжал глядеть на портрет. Трой, которая терпеть не могла обсуждать свои неоконченные работы, повернулась к нему спиной и начала готовить палитру. Обернувшись, она едва не вскрикнула, обнаружив его рядом с собой.
Однако Мервин всего-навсего решил подать ей рабочий халат. Он держал его кончиками пальцев, как вышколенный лакей держит ценное манто. Трой не ощутила его прикосновения, когда он помогал одеться.
— Огромное вам спасибо, — повторила она как можно отчётливее, стараясь, чтобы это не прозвучало неприветливо.
— Благодарю вас, мадам, — отозвался Мервин; как всегда при обмене подобными любезностями, Трой с трудом подавила искушение спросить: “За что?” (“Неужели за то, что обращаюсь с ним, как со слугой, хотя знаю, что он убийца?” — мысленно ответила она себе на невысказанный вопрос.) Мервин удалился, деликатно прикрыв за собой дверь.
Вскоре после этого вошёл Хилари, и около часа Трой работала над его портретом. Затем спустились су мерки. Хозяин проронил, что ждёт звонка из Лондона. Трой сказала, что, пожалуй, пойдёт прогуляться. Она чувствовала, что им пора отдохнуть друг от друга.
3
Неровная дорожка пересекала пустошь, которой по замыслу Хилари предстояло превратиться в нечто необыкновенно приятное. Тропинка вела мимо развалин оранжереи к вспаханному полю на склоне, видному из окна комнаты Трой.
Вот и пугало, которое так причудливо дёргается под порывами зимнего ветра: набитая соломой ветошь на неустойчивой палке, воткнутой в землю. Одеянием служили эдвардианский фрак и пара чёрных брюк. Голову изображала пузатая сумка, на которую натянули колпак. На концах поперечной перекладины уныло болтались и хлопали от ветра сморщенные перчатки. Звук напоминал призрачное эхо театральной овации. Трой не сомневалась, что Хилари лично приложил руку к сотворению этого подобия стража полей.
Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шёлком, отчистить панели, воссоздать прежний вид потолков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34