– Не-ет. Она принадлежит клиенту.
– Какому клиенту?
– Вы можете спросить в Национальном банке.
– Но я вас спрашиваю.
– Да, знаю. Но мы не обязаны вам говорить, если это не связано с преступлением, не так ли? Какое преступление вы расследуете?
Лицо его стало еще более дубовым.
– Вы отказываетесь давать информацию полиции!
– Вы правильно заметили. Предлагаю сделать следующее: вы предъявляете мне обвинение и мы предстаем перед судьей. Дадим ему возможность вас спросить: на основании чего вы выдвигаете обвинения паре невинных приезжих? А я призову банк в свидетели – хорошо?
Банк в Цюрихе совсем не Бог, но Бога вы в свидетели не призовете. И Линдеман должен помнить, что на кого бы мы ни работали, у него нет возможности открыть двери Национального банка без четверти восемь вечера.
Тем не менее он продолжал свои расспросы:
– В прошлый раз, когда здесь с вами произошел неприятный инцидент, – он жестко и официально взглянул на меня, – я вам велел покинуть Цюрих, но вы приехали снова.
– Вы наблюдательны, как всегда. Но у вас нет власти меня не пускать. Я полагаю, по закону Цюрихского кантона вы не можете мне это запретить, просто заявив:" – Вон отсюда и держись подальше».
– Вы приезжали раньше?
Вот это было опасно. Если он проверил журнал регистрации отеля, то знает, что я был здесь тем вечером. Теперь он приглашает меня солгать – а сам узнает, что тут что-то есть.
Поэтому я продолжал лгать.
– Да, пару раз. Я всегда езжу через Цюрих.
Это его потрясло, значит он знал, что я был здесь в ту ночь.
– Когда вы приехали?
– Пару дней назад – тогда я не оставался на ночь. И за несколько дней до того – тоже.
Элизабет смотрела на меня, слегка ошеломленная и весьма обеспокоенная.
– Вы знали человека по имени Анри Бернар – эксперта по искусству?
Я нахмурился, будто стараясь вспомнить, и посмотрел на Элизабет.
– Думаю, да. Француз, не так ли? Думаю, разок встречались.
– Он мертв.
– Да, кажется я читал где-то. Самоубийство?
– В ту ночь, когда вы были здесь, – очень твердо и многозначительно произнес он.
– Когда это произошло?
Он вздохнул.
– Давай, приятель, продолжай. Я его не убивал. На кой черт мне это было?
– Его ограбили.
– И?
– Мы полагаем, у него украли очень ценную картину.
Я изумленно уставился на него. Я никогда об этом не думал. То есть, я знал, что никакой картины не украли – но откуда они вообще могут знать о ее существовании? Хотя все выглядит достаточно логично: там был Анри, эксперт по искусству, с моим чемоданом размером с картину, и с небольшим количеством одежды, чтобы его заполнить – ну почему не сделать вывод, что кто-то украл у него картину? А вся моя проклятая хитрость – стащить его деньги – оказалась пустой тратой времени, и только. Они вероятно считали, что вор сделал это по той же причине, что была у меня: чтобы отвести подозрение от связи с искусством.
– Я картин не краду, – сказал я неуверенно.
Элизабет спросила ясным, бодрым голосом:
– О какой картине мы говорим?
– Мы пока не знаем, – хмуро процедил Линдеман.
– Разве у вас нет заявления о пропаже?
– Мы это проверяем.
– Ценные картины не пропадают так, чтобы кто-нибудь этого не заметил. И она не могла принадлежать Бернару, я его тоже немного знала – у него никогда не было таких денег. У экспертов – искусствоведов их никогда нет. Она, должно быть, принадлежала клиенту. Так, а на кого он работал?
– Мы не знаем.
– Боже мой, вы многого не знаете. Могу поспорить, там вообще не было картины.
– Фроляйн, мы должны проверить каждую возможность.
– Это как раз то, чего вы не делаете. Вы рассматриваете только одну возможность: что у него была картина, ее украли, и любой, кто хоть как-то связан с искусством и был здесь в ту ночь – преступник. Вы действительно детектив?
Он покраснел и напрягся, твердо держа стакан с пивом перед собой, как шпагу при салюте.
– Фроляйн, я требую, чтобы вы не говорили со мной подобным тоном.
Должно быть, пришло время вмешаться мне и осадить его.
– Так ведь это вы начали. Сидите здесь, обвиняя меня в убийстве, краже и еще Бог знает в чем. Считаете, мне это нравится?
– Я не обвиняю!
– Да вы дурака из меня делаете.
Он отхлебнул пива. А потом, когда голос снова стал ему повиноваться, заговорил:
– Вы возите контрабандой картины?
– Я торгую антиквариатом.
– Но тем не менее провозите и незаконный груз?
Я пожал плечами.
– Все возят контрабанду.
Конечно, он вышел на меня через таможню.
– Но вы делаете это постоянно, за деньги, – настаивал он.
– Ну и что? Я не нарушаю никаких швейцарских законов.
Разве только иногда провожу пистолеты калибра.22, или скрываю некоторые улики и умышленно направляю криминальную полицию по ложному следу…
– Итак, вы это делаете! – торжествующе воскликнул он.
– Не надо менять чужие законы. Что вы думаете насчет всего золота, что хранится в Швейцарии? Все оно добывается на золотых приисках вашей страны? Да половина этих сокровищ привезена нелегально – по другим законам. Вы собираетесь трясти всех контрабандистов золота? Черта с два вам это кто-нибудь позволит. Швейцария делает на этом хорошие деньги. Точно также извлекается прибыль и из искусства. Не надо раскачивать лодку, в которой сидишь.
Элизабет открыла огонь с фланга.
– Мы, конечно, должны будем сообщить об этом нашему работодателю. Он сам решит, обращаться ли ему к вашему начальству.
Итак, торжество Линдемана долго не продлилось. Он еще какое-то время хмуро рассматривал свой стакан с пивом, видимо пытаясь найти там полезные зацепки, потом кашлянул и спросил:
– Вы завтра едете в Вену?
– Да.
– Я хотел бы знать где вы там остановитесь.
– Мы этого не знаем. Но скоро я вернусь. Хотите, позвоню вам? Тогда вы снова могли бы задержать меня.
Он покосился на меня и встал.
– Я узнаю о вашем приезде. До свидания.
Слегка поклонившись Элизабет, он вышел.
Мы долго молчали. Я решил использовать паузу, чтобы заказать двойное виски, и никак не мог понять: голоден я по-прежнему или нет. Потом Элизабет сказала:
– В следующий раз, пожалуйста, не впутывайте меня в свои дела с полицией.
– Смешно но я собирался сказать совсем обратное. Мне необходимо, чтобы вы были рядом.
– Я не люблю полицейских, считающих, что они боги, жестко отрезала она.
– К сожалению, их не переубедить.
– Как вы считаете, он перестал вас подозревать?
– А он меня ни в чем и не подозревал. Просто гнал из страны на общих основаниях. Он ни за что не отпустил бы нас, будь у него хоть малейшая зацепка. Вообще, вряд ли он ведет дело Анри. Слишком он мелкая сошка.
Черт, я же хотел виски. Перекусить я могу и завтра. Где этот чертов официант?
– Зачем вы признались, что провозите контрабанду? – спросила Элизабет.
– Мои действия не противоречат местным законам. А он пусть считает меня профессиональным мошенником. Это отвлечет его от мысли о моей связи с Анри.
Элизабет рассеянно кивнула. Появился официант, я сделал заказ. Когда тот ушел, она спросила:
– А бизнес ваш не погорит из-за этого признания? Итальянские таможенники скажут французским, те голландским и так далее.
– Нет. Таможенные службы не ведут подобных переговоров, Их методы и законы слишком разные. Потом, таможня имеет доход от конфискованного имущества. Поэтому, когда везут контрабандный товар из Лондона в Италию через Францию и итальянцы знают об этом, они никогда не дадут столь ценной информации французам. Предпочтут подождать, когда груз прибудет в Италию и получат и золото, и славу.
Элизабет внимательно посмотрела на меня.
– Я думаю, что именно из этого вы извлекаете выгоду.
Она неожиданно зевнула и сразу извинилась:
– День был длинный и напряженный. Я действительно испугалась, когда они сняли вас с поезда.
– Да это просто часть моей работы.
Она кивнула с отсутствующим видом и встала.
– Увидимся завтра утром, Берт.
Я еще некоторое время посидел, раздумывая, голоден я или нет. Может, заказать еще виски? Но сил принять хоть какое-то решение не осталось, и я, с трудом передвигая ноги, пополз к своей постели.
Утро началось медленно и тоскливо. К тому времени, когда я окончательно проснулся, Элизабет уже куда-то ушла. И я решил заглянуть в Landesmuseum и рассмотреть Radschlosspistoles и Luntenschnapphahnschlosses. Странно, для меня немецкий звучит скорее как спецификация, чем как язык. Но надо отдать должное: в Цюрихе много хорошего старого огнестрельного оружия.
Элизабет нашла меня в баре «Централь» в половине первого, мы хорошо позавтракали и в половине третьего уже поехали в аэропорт.
31
В Вене нас ожидал Карлос во взятом напрокат или одолженном у кого-то «мерседесе-220». Он повез нас в город. Уже стемнело и огни на большом нефтеперегонном заводе высвечивали огромные геометрические фигуры, создавая ощущение, что мы находимся в холодном, заброшенном космическом пространстве.
– У вас были какие-то неприятности в Цюрихе? – спросил Карлос.
– Таможенники передали информацию полиции и нам пришлось немного поболтать с лейтенантом. Но все прошло гладко.
– Ладно, – задумчиво протянул он, – надеюсь, что это так. Но боюсь, это может стать последней покупкой и вам придется сделать только одну поездку.
Элизабет удивилась:
– Последняя? Но у нас осталось еще три миллиона долларов, не так ли?
– Да, но если капитан Паркер не ошибается, мы можем истратить их большую часть.
– Бог мой, это неплохо. У него есть гарантии?
– Но вы для того сюда и приехали, о стоимости вам судить.
Мы спускались по длинной прямой дороге, которая разрезала огромное кладбище, проходила под железной дорогой и затем уходила вверх к самой Рингштрассе. Я полагал, что мы поедем как раз по ней, так как большинство крупных отелей расположены вдоль городского кольца. Но мы поехали прямо и въехали в старый город, Я неплохо знаю Вену, но ночная мгла и несколько поворотов по узким улицам совсем сбили меня с толку. После очередных поворотов я спросил:
– Куда, черт возьми, мы едем?
– На квартиру капитана Паркера. Она сейчас свободна.
Элизабет подозрительно спросила:
– Мы что, должны там поселиться? Мы оба?
– Там много места, – успокоил Карлос. – И потом, это всего на пару ночей. Нам нужно тихое место, чтобы спокойно исследовать картину.
Она кивнула, очевидно покорившись.
Вообще-то я полагаю, что большинство художественных экспертиз в том и заключается, что вы просто живете с картиной, смотрите на нее, пока у вас не появится чувство: это она, или наоборот. Так же я поступаю и со старыми пистолетами.
Наконец мы остановились. Это была узкая, темная и пустынная улица с рядами огромных, мрачных, старых домов, и чуть ли не в единственном из них горел свет. Наш дом был точно такой же: с толстыми, как в старом замке стенами, с высокими окнами, прикрытыми ставнями. Входные ворота, через которые когда-то пропускали экипажи, были двойными. Карлос открыл небольшую дверь, врезанную в них, и мы прошли внутрь. Пройдя под аркой, мимо темной конторки привратника, мы оказались в маленьком, покрытом заледеневшим снегом дворике. Потом по широким каменным ступеням поднялись в открытую галерею, шедшую на уровне первого этажа. И опять никакого освещения.
– Здание признано негодным для жилья, – объяснил он, – его скоро снесут, поэтому только две квартиры заселены.
– А кто занимает вторую? – спросил я. – Дракула?
Элизабет вздрогнула:
– Пожалуйста, не надо.
– Не волнуйтесь, квартира капитана Паркера не такая мрачная. Вам здесь будет неплохо. Осторожней, на ступеньках снег.
Мы поднимались наверх.
– Где он, – спросил я.
– Его нет в Вене. Он уехал за границу.
У Австрии много границ, – шесть, я думаю – но только две считаются таковыми. Галантный капитан был в Чехословакии или в Венгрии. Обе они не далее часа езды из Вены, вниз по течению Дуная.
Карлос включил лампочку и мы пошли вдоль галереи к большой солидной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41