За окном совсем потемнело — вечер, да и дождь собирается.
«Пора приступать к главному, — думает Яков Григорьевич, постукивая металлическими зубами о край кружки. — Пора, пора! Сейчас…»
«Еще один от них, — с холодком страха в груди, но еще больше с раздражением рассуждает про себя русский живописец в изгнании. — Лаже не скрывает, откуда он. Вернее, почти не скрывает. А вот тот, первый, в Стокгольме, выдавал себя за немецкого импресарио Макса Видрашку. Конспираторы, будьте вы прокляты!»
Тогда, в Швеции, Николай Константинович принял Исаака Линкольна-Требича за агента ВЧК и после месяца раздумий, уже из Лондона, дал ему телеграмму на берлинский адрес:
«Я, РЕРИХ, ОТКАЗЫВАЮСЬ, ГОСПОДИН ВИДРАШКУ, ОТ ВАШЕГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ»
Но потом от«них» было еще несколько «инициатив». 25 января 1920 года Рерих писал художнице Тенишевой: «Деятельность большевиков и их агентов усилилась. Мне предлагали крупную сумму, чтобы войти в интернациональный журнал. Все на почве искусства и знания. С этими козырями они не расстаются… И есть надежда, что что-нибудь, совершенно неожиданное, может повернуть наши события. Думаю, что будет что-то совсем новое».
Две последние фразы более чем туманны. В них можно обнаружить некий смысл, если иметь в виду, что «совсем новое» происходит — или вот-вот произойдет — не во внешних «наших событиях», а в голове художника и философа: в ней возникает новый грандиозный план. Вернее, концепция. Николай Константинович на пути к ней. Ее, эту концепцию, угадали в Москве, на Лубянке, — там собирается разнообразная информация о художнике, ее скрупулезно анализируют, а здесь, в туманном Альбионе, за ним пристально наблюдают — и негласно, и демонстративно открыто.
«Он почти готов. Надо только подтолкнуть», — с такими напутствиями отправился в Лондон агент Рик.
— У меня, Николай Константинович, — нарушил молчание Блюмкин, — есть к вам предложение.
— От кого? — перебил Рерих.
— От правительства России.
— Интересно…
— Только, пожалуйста, не подумайте, что я собираюсь вас агитировать:
«Возвращайтесь на Родину, мы вам создадим все условия для творчества…» — и прочее такое. Во-первых, уж простите, я вынужден вам это сказать… Вы еще не осознали, какая Россия возникла после Октября семнадцатого года?..
— Какая же? — нервно, с плохо скрытым раздражением перебил художник.
— Сейчас поясню. Но сначала — «во-вторых». Возможно, сейчас вам действительно не следует возвращаться в Россию. Вас там многие, особенно в учреждении товарища Дзержинского, считают убежденным врагом Советской власти.
— Вот как! — с сарказмом воскликнул Рерих, подумав: «Господи! Какое счастье, что мы в Лондоне!»
— Что поделаешь, — молодой соотечественник горько усмехнулся, на миг обнажив свои вставные металлические зубы, и живописец подумал: «Черт знает что! У Видрашку вместо зубов во рту была черная отвратительная дыра, а у этого…» — Что поделаешь, Николай Константинович!.. На данном этапе приходится констатировать: так оно и есть. Судите сами. Ваш брат Владимир служит в белогвардейских войсках, и вы с ним состоите в переписке, хотя, естественно, и нерегулярной. Вы сотрудничаете с колчаковской и вообще с белоэмигрантской прессой. Как вы недавно обозвали руководителей нашей страны в достаточно подлой газетенке «Голос свободной России», которую издает в Париже некто Варфоломеев? Цитирую по памяти: «Наглые монстры, которые врут человечеству». Я не исказил вашу мысль?
Рерих молчал.
— Или вот в конце прошлого года в Берлине вышел сборник «Frieden und Arbeit»33, который издал так называемый Русский освободительный комитет. Там ваша статья. Позвольте только одну выдержку, — Константин Константинович извлек из кармана пиджака листок бумаги, развернул его и прочитал не без удовольствия, с выражением: «Вульгарность и лицемерие. Предательство и продажность. Извращение святых идей человечества. Вот что такое большевизм», — листок опять исчез в кармане пиджака. — Сильно сказано!
Рерих уже полностью овладел собой, стал сосредоточенным и холодно-внимательным: «Здесь я в безопасности, — наивно думал художник, — они ничего не могут мне сделать». И спокойно спросил:
— Вы меня шантажируете?
— Нисколько! — агент ВЧК Рик негодующе всплеснул руками. — Нисколько, Николай Константинович! Я только констатирую печальный факт: пока между нами нет взаимопонимания. Пока! Мы просто убеждены, что все недоразумения развеются, как только вы детально ознакомитесь с нашей культурной программой. Ее иначе, как всемирной культурной революцией, не назовешь!..
— У вас есть культурная программа? — с явным изумлением перебил молодого человека Рерих.
— Безусловно, есть! И Анатолий Васильевич Луначарский просил меня хотя бы тезисно ознакомить вас с ней.
— Я вас внимательно слушаю.
— Спасибо! Итак, Николай Константинович… Мы убеждены, что справедливое всемирное общество может быть построено только просвещенными народами земного шара…
«С этим трудно не согласиться», — подумал Рерих.
— Просвещение народных масс, свет знаний, культура и еще раз культура — вот путь ко всеобщему человеческому счастью. А культура — это искусство, творчество гениев литературы, музыки, живописи. Плюс, конечно, и все прочие знания, как технические, так и гуманитарные. Но Николай Константинович, прежде всего — искусство, которое обращено к сердцу человека, к его чувствам! И, согласитесь, в культуре и искусстве есть объединяющее всех людей земли начало…
«Согласен! Безусловно, есть!»
— Вот и надо в культуре и искусстве разных народов мира искать эти объединяющие начала! На этой животворной основе могут исчезнуть… Так мы надеемся… Могут исчезнуть вражда, национальная рознь, даже классовая ненависть. И — кто знает? — может быть этот путь поведет нас к мирному строительству коммунистического общества на всей Земле!
«Если это общество без веры, без Бога… Ведь все вы атеисты… Сомневаюсь!» — подумал Рерих и промолчал.
— Мы намереваемся, Николай Константинович, разослать по всему свету своих мирных эмиссаров вот с этой благородной миссией: поиски сближения народов на базе культуры, просвещения, искусства. Мы будем поддерживать во всех странах выдающихся деятелей искусства и культуры, которым близка эта наша программа или, повторюсь, мирная культурная революция. Может быть, со временем мы создадим всепланетарный Интернационал деятелей интеллектуального; художественного труда, который разработает концепцию будущего государства всей нашей планеты… Как бы вы его назвали, Николай Константинович? Всемирное государство культуры, искусства и знаний? — Глаза Якова Григорьевича Блюмкина сверкали неподдельным восторгом. — Разве вы не хотели бы принять участие в работе такого Интернационала?
«Я хотел бы возглавить работу такого конгресса», — эта внезапная мысль на мгновение ослепила и ужаснула Рериха.
Он взял себя в руки. И сказал холодно:
— Помните у поэта? «Мечты, мечты, где ваша сладость?»
Спустился на грешную землю и агент Рик.
— Передаю вам, Николай Константинович, — сказал он буднично и даже сухо, — предложение нашего наркома просвещения: не согласитесь ли вы быть одним из наших культурных эмиссаров?.. — Была выдержана внушительная пауза.-…Скажем, в Индии?
Рерих промолчал. Только на скулах заходили желваки и бледность покрыла лицо.
— Кстати! Если у вас не преодолены трудности с визами в эту сказочную страну, можем посодействовать.
— Благодарю. С визами у меня все в порядке, — солгал живописец почти инстинктивно, рефлекторно.
— И прекрасно! Позавидовать можно, — хмурая тучка набежала на лицо Константина Константиновича и тут же исчезла. — Какое замечательное путешествие вас ждет! Отправляйтесь с Богом! Однако над нашим предложением подумайте. И не торопитесь с ответом, посоветуйтесь с супругой. Елена Ивановна у вас мудрая и дальновидная женщина. Если что решите в ближайшее время, сообщите в наше торговое представительство здесь, в Лондоне, — перед художником на столе возник квадратик плотной бумаги. — Товарищу Будяго Евгению Харитоновичу. Он в курсе. Да и вообще… Мало ли какая помощь потребуется — с теми же визами… Англичане коварны. Я просто убежден, Николай Константинович: наши пути и. интересы в конце концов окончательно сойдутся. А теперь разрешите откланяться — неотложные дела.
Легко поднявшись со стула, Константин Константинович Владимиров протянул руку. Ее пожатие было крепким, энергичным и дружеским.
Он исчез так же бесшумно, как и появился.
Рерих некоторое время неподвижно сидел в глубокой задумчивости.
«Сейчас, сейчас…»
И ошеломляющий вывод воплотился во внутреннем восклицании великого художника: «Да это же они украли у меня! Это моя идея! Только она не была мной сформулирована так четко, сконцентрированно… У меня — разбросано по статьям, отдельные высказывания… Я еще не определился окончательно… Канальи! Большевистские воры! Ну, хорошо… Хорошо! Может быть, какое-то время пойдем вместе. Еще не знаю… Но может быть…»
Донесение (после расшифровки)
Главная цель достигнута: Р. и членам его семьи в «Управлении индийскими территориями» МИДа Великобритании во въездных визах в Индию отказано. Правда, предполагаемая сумма расходов на эту акцию почти утроилась. Мы руководствовались вашей установкой: идти на любые расходы. Финансовый отчет прилагается и завизирован тов. Будяго Е.Х. Я остаюсь в Лондоне еще дней на десять: необходимо понять, что в возникшей ситуации предпримет Р.
Есть угроза, что Р. попытается получить визы в посольствах государств, граничащих с Индией или близких от нее, — Пакистан, Китай, Бирма, Цейлон. И тогда мы можем потерять его след. Поэтому считаю: необходимо запускать «американский вариант».
Теперь о Р. в связи с нашей основной задачей. Я проштудировал все написанное им об Индии и России. Много интересного. Остановлюсь на двух основных выводах.
Первый: попав в Индию, Р. обязательно организует экспедицию с целью достичь Шамбалы. Может быть, не одну экспедицию — объект упорен и будет действовать в этом направлении, пока поиски не увенчаются успехом. О Шамбале, естественно, я Р. не обмолвился и словом.
Второй вывод: Р. обязательно пойдет на сотрудничество с нами. Идея всепланетарного культурного Интернационала более чем близка ему. И тут есть еще над чем подумать. Главное — не разрушить в сознании Р. этот наш миф.
И последнее: где бы в ближайшее время не оказался Р. — в Европе или Америке, — считаю, что в его непосредственное окружение необходимо внедрить несколько наших людей.
РИК
30.V.1920
Лондон
«И все-таки надо попробовать…— решился через несколько дней Николай Константинович, вертя в руках бумажный квадратик с номером телефона в торговом представительстве Советской России. — Странная фамилия… И вообще новое словосочетание коробит: „Товарищ Будяго Евгений Харитонович“. Нет, сначала посоветуюсь с Ладой».
Елена Ивановна одобрила решение мужа: — Иди. Ведь мы в болоте. Кругом трясина. С ними нельзя резко. Лучше сотрудничать, делая свою игру. Может быть, у них действительно есть возможность…
— Хорошо, дорогая, я так и сделаю.
Он ушел в свою мастерскую поднял трубку телефона, набрал номер.
— Здравствуйте! — Мужчина в советском торгпредстве говорил по-английски. — Я вас слушаю.
— Мне бы…— слегка замешкавшись, сказал Николай Константинович по-русски, — товарища Будяго… Евгения Харитоновича.
— Я к вашим услугам. — Русский язык у товарища Будяго был тоже безукоризненный, а голос показался знакомым. — Представьтесь, пожалуйста.
— Я — Рерих, художник…
— А! Николай Константинович! Очень приятно. Итак…
— Мне бы подробно поговорить…— «Боже мой! Неужели? Не может быть!» — А по телефону…
— Понимаю… Вот что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93