Всего Глеб Бокий подвергался арестам двенадцать раз. Провел полтора года в одиночной камере, два с половиной года — в сибирской ссылке, от побоев в тюрьме получил травматический туберкулез. Но каждый раз, оказавшись на свободе, он вновь и вновь яростно включался в революционную борьбу. На протяжении двадцати лет (1897-1917) Глеб Иванович являлся одним из руководителей петроградского большевистского подполья.
Период с 1914 по 1915 год оказался для подпольщиков особенно трудным. Правительство, учитывая тяжкие уроки русской революции 1905 — 1907 годов, усилило репрессивные меры по отношению к революционным организациям. Чтобы оградить себя от участившихся провалов, петербургские большевики организовали так называемую «Группу 1915 года при ЦК», куда вошли самые надежные, много раз проверенные люди. В их числе был Бокий. Ужесточилась партийная дисциплина, самые серьезные требования предъявлялись к соблюдению конспирации. Именно тогда проявилось одно качество Бокия, которое безусловно учитывал Ленин, рекомендуя его на должность руководителя спецотдела.
Из воспоминаний старой большевички, члена партии с 1915 года Алексеевой:
При аресте Глеба Ивановича забирали и его по виду самые обыкновенные ученические тетради, исписанные математическими формулами, а на самом деле записями о подполъных делах, зашифрованными математическим шифром. Шифр этот являлся изобретением Глеба Ивановича, и ключ к нему был известен ему только одному. Лучшие шифровальщики, какими тогда располагала царская охранка, ломали головы над этими «формулами», подозревая в них шифр. Однако раскусить этот орешек они так и не смогли.
— Сознайтесь, — говорили Глебу Ивановичу следователи, — это шифр?
А Глеб Иванович невозмутимо отвечал:
— Если шифр, то расшифруйте.
С досадой следователь возвращал ему «загадочные тетради».
1916 год, декабрь — Бокий введен в состав Русского бюро ЦК РСДРП. Сразу после падения самодержавия он в Русском бюро возглавляет отдел сношений с провинцией.
1917 год, декабрь — Глеб Иванович Бокий — член петербургского военно-революционного комитета, один из руководителей вооруженного восстания.
1918 год, февраль-март — Брестский мир еще не подписан, немецкие войска наступают на всех направлениях; Глеб Бокий — член комитета революционной обороны Петрограда. С марта он заместитель петроградской ЧК.
После убийства председателя петроградской Чрезвычайки Моисея Урицкого в 1918 году его пост занимает Бокий, бескомпромиссный и жестокий. По решению ЦК партии он становится организатором красного террора в Петрограде и на всем европейском севере, где власть находится в руках большевиков.
1919 год — Г.И. Бокий возглавляет Особые отделы ВЧК Восточного и Туркестанского фронтов.
Наконец, в 1920 году он уже в Москве, работает в центральном аппарате ВЧК.
И теперь необходимо сказать об одной тайной страсти, которая завладела этим незаурядным человеком в дореволюционную пору, на заре самостоятельной жизни, когда он еще был студентом Горного института. И страсть эта не отпускала его всю жизнь, до смертного часа, и пожалуй, была даже сильнее главного дела жизни — профессиональной революционной работы (если это работа — все-таки замечу я в скобках).
Всю сознательную жизнь Глеб Иванович Бокий увлекался всякого рода тайными восточными учениями, мистикой и историей оккультизма. Его наставником в десятые годы в области эзотерических опытов стал Павел Васильевич Макиевский, врач, теософ, гипнотизер. Известный столичной публике как заведующий отделом философии научно-публицистического журнала «Русское богатство», он был членом масонской ложи мартинистов, куда в свое время рекомендовал, представьте себе, Александра Васильевича Барченко, и мистический ученый стал ее членом, правда, успев взойти лишь на низшую ступень посвящения.
Читатели уже знают, что к этой же ложе принадлежал Николай Константинович Рерих, накануне большевистского переворота занимая в ней одно из руководящих мест.
В 1909 году Макиевский ввел Глеба Ивановича Бокия, который вернулся в Петербург из очередной ссылки, в свою ложу, скорее всего таким образом надеясь отдалить молодого друга от «поганой», как он выражался, революции. В Глебе Ивановиче он усмотрел недюжинные способности эзотерического, оккультного плана. В этой связи интересен такой эпизод: в 1906 году полиция — в который раз! — арестовала студента Горного института Бокия, создавшего под прикрытием бесплатной столовой для студентов большевистскую явку. Макиевский внес за него залог в три тысячи рублей, после чего неутомимого молодого революционера выпустили на свободу.
Итак, до «Великого Октября» в петербургской масонской ложе мартинистов, пусть и с разными степенями посвящения, оказываются три основных персонажа нашей истории: Рерих, Барченко и Бокий. Опять случайное совпадение, скажете вы? Или «мир тесен»? Нет, дамы и господа! То промысел не высших божественных сил, а оккультно-мистических, где переплелись цели белой и черной магий.
Глеб Иванович Бокий живет в двух, внешне не пересекающихся мирах: реальном, физически и зримо существующем, в котором сейчас бушует революционная стихия, и в оккультно-эзотерическом, где выхода на материальную поверхность пока нет. До поры, до поры! Ждать осталось недолго. То есть миры, в которых существует наш герой, только внешне не пересекаются.
С такой двойственностью в душе входит Глеб Иванович Бокий в ленинский кабинет вечером пятого мая 1921 года.
Время 19 часов 45 минут…
— А! Вот и вы! — Ленин стремительно поднимается со стула, покинув письменный стол, на котором круг от настольной лампы под стеклянным колпаком освещает разбросанные листы бумаги, исписанные мелким неразборчивым почерком, кипу газет с абзацами и строками, сильно, раздраженно подчеркнутыми красным и синим карандашами, и быстро шагает навстречу Глебу Ивановичу, слегка набычив лысую голову. — Прошу! Жду вас, батенька, с нетерпением.
— Добрый вечер, Владимир Ильич…
— Добрый! Даже очень!
Хитрый прищур глаз, пронзительный, резкий взгляд, в котором недоверие смешалось с язвительной усмешкой. Крепкое рукопожатие с энергичным встряхиванием.
— Проходите! Проходите, товарищ Бокий! — Ленин слегка приобнял вечернего посетителя за плечи. Он кряжистый, крепкий, ниже Глеба Ивановича на полголовы, и если бы некто невидимый, находящийся сейчас в кабинете, наблюдал эту пару, могло бы возникнуть сравнение двух партийных функционеров с Дон-Кихотом и Санчо Пансой. Бокий, высокий, худой, с удлиненным бледным лицом — Дон-Кихот, Ленин — Санчо Панса. — И расположимся мы с вами вот здесь, на диванчике. Беседа у нас неординарная, без свидетелей…
Они садятся на уныло-казенный диван, обтянутый черной кожей, полуобернувшись друг к другу, и беседовать так не очень-то удобно.
— Что же, дорогой Глеб Иванович, прежде всего — поздравляю! С сегодняшнего вечера вы возглавляете спецотдел.
— Спасибо, Владимир Ильич. Приложу все усилия…
— Знаю, знаю! — перебивает коммунистический вождь. — И все у вас наипрекраснейшим образом получится. Ни я, ни другие товарищи… Мы в этом не сомневаемся. Статус нового отдела вам известен. Хотя он будет находиться в структуре товарища Дзержинского, непосредственное подчинение — ЦК партии и Политбюро…
«И лично вам», — мысленно перебивает Ленина Глеб Иванович.
«Совершенно верно!» — угадывает его мысли Владимир Ильич.
— И вот что еще, батенька. — Ленин вдруг проворно вскакивает с дивана и начинает быстро прохаживаться из угла в угол своего небольшого скромного кабинета, заложив руки за спину. — Круг ваших обязанностей и забот вам известен, вчера мы на сей счет подробно беседовали..
— Да, Владимир Ильич.
— Экий вы сегодня, Глеб Иванович, неразговорчивый… — Ленин останавливается напротив Бокия и смотрит на него пристально, напряженно, не мигая. — В связи с вашим новым назначением, Глеб Иванович, — главный коммунист Российской Федерации понижает голос, — у меня к вам будет поручение… Архиважное поручение. — Хозяин кремлевского кабинета опять садится на диван рядом с новоиспеченным начальником спецотдела. — И об этих наших с вами делах, — на словах «наших с вами» сделано ударение, — никто не должен знать. Ни одна живая душа. — (И мертвая тоже, следует добавить. Впрочем, воинствующий атеист Ленин не верит в бессмертие душ человеческих.) — Надеюсь, вы меня понимаете?
— Я не подведу вас, Владимир Ильич.
— Видите ли, — Ленин начинает явно волноваться и нервничать. — Древняя истина: власть развращает. Чистота наших рядов… Мы первое в мире и истории человечества пролетарское государство. Не запятнать… Архиважно не запятнать имена вождей, руководителей рабочих и крестьян. А человек слаб… Вы со мной, Глеб Иванович, согласны?
— Еще как согласен, Владимир Ильич! — Бокий уже понял, чего от него хочет новый владыка московского Кремля и России. — Слаб во все времена.
— Слаб! Слаб! — Ленин вдруг радостно, коротко рассмеялся. — И вот ведь в чем незадача: победить, побороть эту слабость чрезвычайно, немыслимо трудно! Архитрудно!
«Ее вообще невозможно победить», — думает Бокий.
«Вынужден с вами согласиться», — вновь угадывает ход его мысли Ленин.
— И еще, Владимир Ильич, в руководстве нашей партии, — тихо, но твердо говорит новый начальник спецотдела, — и в правительстве государства нельзя допускать интриг, раскола, соперничающих между собой группировок.
«Ни в коем случае, — Ленин вскакивает с дивана и быстро ходит из угла в угол кабинета. — Ни в коем случае не допускать… Но ведь уже… Постоянно… А сейчас?.. Демократический централизм… Рабочая оппозиция… Новые коммунисты…»
Вождь мирового пролетариата вдруг резко останавливается и медленно, осторожно приближается к письменному столу, садится на свой стул, наклоняет голову, и в блестящем лысом черепе отражается мертвенный свет настольной лампы. В кабинете повисает тягостное молчание. За окнами, на которых не задернуты шторы, темно-синий, поздний майский вечер, и в небе, кажущемся черным, мигают редкие весенние звезды.
— Вот мы с вами почти обо всем договорились, Глеб Иванович, — Ленин поднимает голову, и, наверно отражая стеклянный колпак лампы, глаза его, устремленные на Бокия, светятся зеленым светом. — Словом, специфика новой работы позволяет вам разными путями… Конечно, прежде всего, занимаясь главным делом… Позволяет собирать любую информацию… В том числе, вынужден подчеркнуть я, негативную информацию о первых лицах и партии, и государства… Во имя торжества коммунистической идеи, победы наших великих идеалов…
— Я выполню ваше поручение, Владимир Ильич! — страстно воскликнул товарищ Бокий. — Я его выполню!
— Я очень верю вам, Глеб Иванович. Абсолютно верю. И еще раз: этот наш разговор был…
— И его не было! — осмеливается перебить вождя начальник спецотдела при ВЧК.
Какой огромный смысл, оказывается, заключен в этом «при»…
Ленин легко рассмеялся, и это было полной неожиданностью.
— И прекрасно! Прекрасно! — Владимир Ильич, сорвавшись со стула, мгновенно оказался возле дивана. — По рукам.
На этот раз рукопожатие было долгим, по-прежнему крепким; рука казалась горячей, даже жаркой.
«Как будто он ее из печки вынул», — подумал в тот миг Глеб Иванович Бокий.
— Сейчас мы с вами, батенька, выпьем крепкого чайку с сухариками. Пойду распоряжусь, — Ленин направился к двери, но на полпути обернулся. — И давайте наше с вами тайное решение назовем так: «Черная тетрадь».
— Почему черная? — удивился Бокий.
— Ну… Вы заведете толстую общую тетрадь в черном переплете. Будете в нее заносить собранные сведения о товарищах, кои напроказничали. Может быть, в алфавитном порядке… По-моему, есть что-то революционно-романтическое в этом названии — «Черная тетрадь»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93