Быстро переглянулись и одновременно сели за столик лицом друг к другу. Мюриэл пришлось на минуту уставиться в пол, чтобы не рассмеяться. Курила она только во время судебных заседаний, но в сумочке у нее оказалась пачка сигарет. Ларри взял у нее зажженную сигарету, затянулся один раз и вернул.
— Надеюсь, ты обратила внимание, что я не упоминал о Толмидже.
— До сих пор.
Ларри опустил к груди подбородок, чтобы придать себе инквизиторский вид.
— Ты выходишь за него замуж, так ведь?
Было уже два часа ночи. И Ларри, кем бы он ни был в ее жизни, заслуживал только правды. Она уже девятнадцать лет меняла мужчин. Примеряла их, словно платья, постоянно надеясь, что когда-нибудь взглянет в зеркало и одобрит себя. Ей это надоело. Теперь она хотела другой жизни — детей, стабильности, сознания, что достойна любви видного человека. Толмидж ее волновал. Он вел такую жизнь, что Мюриэл мечтала войти в нее. Она разделяла его потребность действовать с размахом, с далеко идущими последствиями. Он был веселым. Богатым. Симпатичным. И влиятельным — весьма.
Мюриэл взглянула на сидящего напротив. Ее всегда потрясало сознание, что Ларри ей так небезразличен. Что тут не только чувственность, но и симпатия, родство душ. И знание. Основной их общей чертой была интуиция, настолько одинаковая, словно они были созданы по одному образцу. Через несколько лет, поняла Мюриэл, она сочтет, что приняла решение в эту минуту.
— Да, это наилучший вариант.
Ларри снова откинулся на черную стенку кабинки. Он только что сказал, что она собирается делать, однако выглядел удивленным.
— Ну, что ж, — произнес он наконец, — девочки всегда достаются богатым.
— Ларри, думаешь, тут дело в богатстве?
— Думаю, тут все вместе: Толмидж богатый, значительный, могущественный. Может многое для тебя сделать.
Разговор с самого начала принял неприятный оборот. Мюриэл, не отвечая, отвернулась.
— Не говори, что нет.
— Нет, — ответила она.
По мимике на широком лице Ларри было видно, что он силится сдержаться. И все-таки он хотел сказать что-то, но тут появился Джон, принес им по бифштексу с яичницей. Спросив, не будут ли они против, взял сигарету из лежавшей на столе пачки Мюриэл и курил, пока они ели. Он все не успокаивался, дергал себя за серьгу, кусал ногти и никак не мог перестать задавать вопросы. Осваивался с мыслью, что убийца наконец-то схвачен. Казалось, беспокоит его главным образом то, что это не какой-то вылезший из канализации вампир, а человек, которого он часто здесь видел.
— Знаете, мне никак не дает покоя, что Гас считал этого человека смешным. Он был несносным. Но отцу доставляло какое-то удовольствие выгонять его. Помнится, как-то отец погнался за ним с мясницким ножом и гамбургером. Дал ему гамбургер, а потом сказал, что убьет его, если увидит здесь еще хоть раз. Это было состязание. Для них обоих. Этот тип — Гэндолф? — смотрел в окно, здесь ли отец, потом неторопливо заходил по-хозяйски и удирал со всех ног, если Гас появлялся из глубины зала. Такое происходило здесь каждую неделю.
Джон все не унимался, Мюриэл и Ларри осторожно пытались объяснить, что все произошло по чистой случайности.
— Послушай, легче от этого не станет, — сказал Ларри, — но знаешь, твоему отцу, видимо, нравился этот человек. И если б Шланг не принял большую дозу дури, не увидел женщину своей мечты, сидящую здесь, все кончилось бы обычной сценой. Но в ту ночь Шлангу захотелось всего, что было всегда недоступно, и он вышел из себя. Это все равно, как если б газовая труба взорвалась под рестораном. То есть это нелепо, но это так, Джон: это жизнь. В ней не всегда все правильно.
Мюриэл заметила, что при этих словах он украдкой бросил взгляд на нее.
* * *
Из ресторана они вышли почти в четыре часа. Ларри от усталости казалось, что он бредит. К нему уже начинали подкрадываться сутулые демоны и невидимые призраки. Напротив ревело большое шоссе. В такую рань люди пускаются в путь по срочной необходимости — водители грузовиков, спешащие проехать через город, организаторы срочных сделок, мечтающие о заокеанских рынках, любовники, покинувшие чужую постель среди ночи, чтобы попасть домой до утра. Эта вселенная частных нужд стремительно проносилась по эстакаде.
В ресторане Ларри всеми силами старался утешить Джона, чтобы самому обрести покой. Ничего не вышло. Джон все рассказывал о преступниках, которых осаживал его отец, — шантажистах, хотевших заставить его покупать у них столовое белье, гангстерах, пытавшихся его ограбить, — и, стоя на улице с Мюриэл, Ларри все никак не мог подавить раздражение.
— Мюриэл, — произнес он печальным тоном, — мне нужно поговорить с тобой.
— О чем?
— О Толмидже. — Он досадливо махнул рукой. — Обо всем.
— Я не хочу говорить о Толмидже.
— Нет, выслушай меня.
От усталости Ларри испытывал головокружение, легкую тошноту, но самым мучительным было душевное состояние. Он несколько дней старался понять, почему бьется над этим делом, словно врач, пытающийся оживить покойного. Наконец понял. Ради Мюриэл, черт возьми. Но, даже поняв это, не понял всего. Ему было мало обмениваться с ней блестящими фразами. Или заниматься любовью. Нет, в его сентиментальном подростковом воображении разыгрывалась ковбойская сцена. Он арканил злодея, и тут Мюриэл понимала, что лучше его ей не найти. Отказывалась от Толмиджа и от пути к славе. Осознав свои планы так ясно и слишком поздно, Ларри чувствовал себя как в воду опущенным. «Тоже мне великий детектив», — подумал он.
— Мне нужно, чтобы ты выслушала.
Машины их находились на стоянке, неподалеку от места, где Гасов «кадиллак», автомобили Луизы и Пола целый день раскалялись под июльским солнцем, пока владельцы лежали в морозилке. «Хонда» Мюриэл стояла поближе, и они сели на переднее сиденье. Мюриэл не отличалась аккуратностью. Место между сиденьями она использовала как мусорный ящик — там валялись обертки от еды, пластиковые пакеты, личные письма, приходившие в прокуратуру.
— Знаешь, как в юности все твердят тебе, что нужно повзрослеть? — спросил Ларри. — Ты слушаешь, и эта мысль кажется неплохой, но думаешь — а что это такое, черт возьми? Что мне, черт возьми, делать? Тебе советуют посерьезнеть, а ты даже не можешь понять, чего хочешь.
Говоря, Ларри смотрел на торцовую кирпичную стену перед собой. Несколько лет назад там нарисовали рекламу прохладительного напитка, и призрачные очертания протягивающей стакан молодой женщины все еще были видны в свете уличных фонарей.
— Я всегда недоумевал, как это выяснить. Ты же, думаю, всегда понимала, чего хочешь, и стремишься к этому все время, сколько я тебя знаю. Хочешь стать знаменитостью. А я другой. Понятия не имею, чего хочу, разве что возникнет угроза этого лишиться. Как в тех случаях, когда Нэнси говорит: «Что скажешь, если ребята останутся со мной?» Пока утрата не станет реальной.
Ларри зрительно представил себе сыновей, и его охватила буря чувств. Они виделись ему ходящими следом, будто щенята, когда он шлифует стену из сухой кладки, кладет кафельную плитку, старательно отделывает купленные дома. Дети любили бывать там с ним. У Даррелла была пила, которую он таскал за собой по пыльным половицам, а Майкл, держа двумя руками молоток, постоянно забивал под всевозможными углами гвозди в какую-нибудь толстую палку. Ларри постоянно присматривал за ними и все равно внезапно просыпался среди ночи в страхе, уверенный, что был недостаточно внимателен и кто-то из них мог причинить себе серьезный вред.
Ларри стиснул пальцами нос в надежде, что, сосредоточась на боли, не расплачется. Он был подвержен слабости определенного типа людей, зачастую встречающихся теперь в полиции: мужчин и некоторых женщин, которые поддаются всем обывательским чувствам, потому что были очень суровы на улице. Они способны пролить потоки слез из-за смерти своего попугая, однако несколько часов назад даже не покачали головой из-за сбитого машиной ребенка. Ларри считал, что способен держать себя в руках, способен сказать себе то, что пытался внушить Джону, — это мучительно, но такова жизнь.
— Вот такой я дурак. Что имею, не храню, потерявши, плачу, — сказал Ларри. — И таких много, я не единственный.
В темноте он смутно видел лицо Мюриэл, различал блеск глаз и очертания профиля. Она прислонялась головой к водительской дверце, короткие кудряшки ее стояли торчком, наводя на мысль о тревоге.
— К чему это ты?
Мюриэл оставалась сама собой. Ей требовалось опережать всех. Насколько мог судить Ларри, она происходила из простой, непритязательной семьи. Но расчетливой, видимо, была еще в материнской утробе. Подобно коровам, неизменно знающим кратчайший путь к дому, Мюриэл обладала собственной системой ориентировки, всегда указующей путь к наибольшей выгоде. Даже ее зачастую проявлявшаяся любезность казалась несколько запоздалой, словно она какую-то секунду обдумывала, выгодно ли так вести себя.
Собираясь с духом, чтобы ответить, Ларри опустил взгляд и с удивлением увидел грязь у себя под ногтями. Накануне он был в одном домике в Пойнте, на своем нынешнем объекте. Сажал ели, пока не кончился сезон осенней посадки. Мать всегда твердила ему, что руки должны быть чистыми, и Ларри поразился, что не замечал грязи до сих пор. Это говорило о том, как он был сосредоточен на Шланге после того, как проснулся почти сутки назад.
— Я хочу сказать, что мне надоела собственная глупость, — ответил он. — Надоело искать какой-то лучшей жизни. Я начал кое-что понимать. — Показал свои ногти. — Я садовничаю.
— Садовничаешь?
— Да. Мне нравится растить деревья. Для тебя это может иметь смысл?
— Ларри, — произнесла она.
— Кажется, я знаю, что мне нужно в жизни. А что касается наших отношений, мы оба никогда не были особенно честными. Существует много такого...
— Существует, — сказала Мюриэл. И взяла его за руку. — Только вот что, Ларри. — Теперь затруднения возникли у нее. Она выдвинулась в полосу света, и он видел ее глаза: суровые, мерцающие от нервного напряжения. — Думаю, продолжать не имеет смысла. Я не могу. Мыслями я сейчас не здесь.
Ларри снова получил удар, пожалуй, еще более сильный, чем в ресторане, и ощутил жар в груди. «Черт побери, — подумал он. — Какой я болван. Строю куры, хотя женщина сказала, что выходит замуж за другого».
— Я буду чувствовать себя сущим ослом, — сказал он, — если расплачусь.
Мюриэл подалась вперед и погладила его по затылку.
— Оставь, Ларри. Господи. Мы ведь никогда не собирались быть неразлучными. Оставь.
— О том и речь, — сказал он. — Жаль, что не собирались.
— Ларри, нам было хорошо. Во всех смыслах. Но это было развлечением. Как нам того и хотелось. Мы встречались тайком. Трахались до упаду. Нельзя же это считать чем-то серьезным. Я хочу сказать, меня такое положение вещей вполне устраивало. Это было великолепно.
Мюриэл засмеялась, в ее непринужденном смехе звучало наслаждение этим воспоминанием. Она обняла Ларри за плечи и приблизила лицо к его лицу.
— Мы отлично проводили время, — сказала она и в напоминание положила вторую руку ему между ног. Ларри смахнул ее, Мюриэл вернула руку на место. Так они проделали со смехом несколько раз, обоим нравилась эта борьба и приносимое ею облегчение. Наконец Ларри схватил ее за руку, она сняла другую с его плеч и расстегнула ему «молнию» на брюках. Он оттолкнул ее.
— Мюриэл, мне не нужно прощальное катание на русских горках.
— А мне нужно, — ответила она, как всегда храбро, и положила руку на прежнее место. Ларри думал, что она не сможет возбудить его, но ошибся. Мюриэл опустила лицо к его паху, и он несколько секунд наслаждался этим, потом мягко ее отстранил.
— Господи, мы же на стоянке.
Мюриэл вставила ключ в замок зажигания и поехала за угол, держа свободную руку на его возбужденном члене и время от времени поглаживая его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67