Все автобусные рейсы на Морское уже закончились, а ловить попутку на шоссе можно было до утра. К счастью, я выпил не много пива, а что касается крабов, то наесться ими до отвала можно только в том случае, если разобрать как минимум штук сто. Я не был ничем отягощен и находился в прекрасной спортивной форме. К тому же силы мне придавала вера в успех.
До Нового Света я доехал на автобусе и, распугивая отдыхающих, легкой трусцой побежал по тропе Голицына мимо живописных бухт и гротов. За час я добрался до мыса, откуда, уже не торопясь и прихрамывая, приплелся в поселок.
Дом номер триста находился достаточно далеко от моря, на горке, утыканной кипарисами, как шипами. Это был очень симпатичный двухэтажный особняк стального цвета с пористыми стенами, напоминающими срез свежего ржаного хлеба. Затемненные стекла надежно закрывали внутренность особняка от знойных солнечных лучей. Ограда из сетки-рабицы была плотно обвита виноградной лозой, отчего нельзя было рассмотреть двор и первый этаж особняка. Калитки я не нашел и постучал в большие двустворчатые ворота, предназначенные для въезда автомобилей.
Как и следовало ожидать, мне никто не открыл — дед, если он там был, не для того прятался, чтобы открывать кому попало на стук. Я дважды обошел особняк вдоль изгороди, всматриваясь в каждую дырочку, словно лис, пытающийся проникнуть в курятник, и точно выяснил только одно: сторожевой собаки нет.
У меня не было стопроцентной уверенности в том, что это в самом деле особняк Пикова. От ошибок не застрахован никто, в том числе и Илья Роменович. Проникновение в чужой дом сулило мне большие неприятности, но я привык рисковать не задумываясь и, убедившись, что за мной никто не следит, перемахнул через изгородь.
От особняка лучами расходились дорожки, выложенные цветными плитками. Между ними плотно росли цветы. Я обратил внимание на то, что земля на цветниках влажная, — значит, кто-то ее недавно поливал. Бесшумно приблизившись к входной двери, обитой черным дерматином, я нажал кнопку звонка.
Никакого результата.
Интуиция редко когда подводила меня, и я чувствовал, что кто-то стоит за дверями, смотрит на меня через глазок и прислушивается к моим шагам. Я двинул по двери кулаком и крикнул:
— Караев, открывай! Слышишь, дед? У меня важное дело к тебе! Открывай, я знаю, что ты дома.
Это сработало, как волшебное заклинание «сим-сим». Лязгнул замок, дверь приоткрылась, и показалось испуганное лицо Караева.
— Чего гремишь? — сиплым голосом спросил он, узнав меня. — Чего хулиганишь здесь? Что надо? Какое еще у тебя ко мне дело?
Я почувствовал запах спиртного: наверное, дед квасил в одиночку. Одет он был так же неряшливо, как всегда, — в застиранную тельняшку и старые военные брюки галифе. В его крепкой ладони, украшенной татуировкой фрегата, летящего под всеми парусами навстречу солнцу, дымилась трубка с тонким, сильно выгнутым мундштуком. Дед был небрит, его щеки и подбородок окутывал белый налет седой щетины.
— Я звонил твоему шефу, — с ходу придумывал я, потеснив старика и зайдя в дом. — И он сказал мне, где ты прячешься.
— С чего это я прячусь? От кого мне прятаться? — возразил Караев, придерживаясь руками за стены. — Я тут за домом приглядываю, пока хозяина нет. А какое дело у тебя? Что тебе надо?
Я мельком осмотрел прихожую. Видимо, Караев по комнатам не ходил и не поднимался на второй этаж, а жил здесь, спал на раскладушке и ел за узким кухонным столиком, заставленным десятком пустых винных бутылок и раскуроченными консервными банками.
— Я веду следствие, — сказал я, рассматривая этикетки на бутылках.
— Ну и веди себе, — спокойно отозвался Караев. — А я зачем тебе нужен?
«Караев ничего не знает о том, что произошло на его яхте, — понял я. — Может быть, это даже к лучшему. Если я расскажу ему об убийстве Милосердовой, то старика это известие может шокировать, испугать, и он ничего полезного мне не расскажет».
— Твои пассажиры в нехорошую историю вляпались, — сказал я. — Дело, конечно, пустячное, но все равно требует расследования.
— Какие еще пассажиры?
— Которых ты позавчера на Ай-Фока взял. Кто ж яхту незнакомым людям доверяет?
— Ты чего-то недоговариваешь, парень, — насторожился дед. — Угробили «Ассоль», что ли? Или наехали на кого?
Я кивнул, словно подтверждая слова деда, но сказал уклончиво:
— Об этом позже. Ты мне сначала ответь: кого ты на борт в тот день взял?
Дед вдруг проявил характер. Он сел на табурет, взял со стола пустой стакан, покрутил его и поставил на место.
— Мне хозяин не велел об этом распространяться. Ты ж не милиционер, чтобы я перед тобой отчитывался.
— Ты хочешь, чтобы я привел милиционера? Это очень просто, но милиция будет с тобой по-другому разговаривать.
— А ты меня не пугай. Я не в том возрасте, чтобы пугаться.
С Караевым надо было разговаривать как-то иначе. Я обнял его одной рукой, посмотрел в глаза.
— Дед, я тебе помогал? Жену твою в Институт онкологии устроил?
— Устроил, — кивнул Караев.
— Теперь ты мне помоги. Я многого от тебя не хочу. Расскажи: кому ты отдал «Ассоль», почему не поплыл вместе с ними, почему не идешь домой?
Дед расслабился, почесал затылок и снова взял пустой стакан.
— Тогда, может быть, ты сбегаешь за «Славянским»? Чего всухую беседовать?
— Договорились! — обрадовался я. — Рассказывай мне все подробно, и я бегу в магазин.
— К тому времени он закроется. Пятнадцать минут осталось.
Я боялся, что Караев после пары стаканов уже не будет способен внятно говорить.
— Давай так, — предложил я компромисс. — Сейчас за пять минут рассказываешь вкратце, а потом, когда я вернусь из магазина, — подробно. Идет?
Караев с тоской взглянул на стакан и произнес:
— Ну, что рассказывать?
— Кого ты посадил на мысе Ай-Фока?
— Бабу молодую.
— И все?
— Больше я никого не видел..
— Но не баба же управляла яхтой!
Караев усмехнулся и принялся набивать трубку табаком.
— Естественно, не баба. Но мужика я не видел. Баба встречала меня на мысе одна, я помог ей на корму запрыгнуть, иначе она бы точно в воду свалилась. И все время поторапливала: идите, мы сами, без вас разберемся. Или что-то в этом роде. Я точно не помню. Она вообще была странная.
— Что значит — странная?
— Ну, вроде как пьяная, но запаха не было. Глазищи огромные, взгляд плывет, и улыбка на лице какая-то клоунская.
— И ты вот так просто доверил яхту посторонним?
— Ну что ты! Разве без ведома хозяина посмел бы я отдать «Ассоль»?
— Пиков разрешил тебе сдавать яхту в прокат незнакомым людям?
— Не совсем так, — ответил Караев, подкуривая трубку и наполняя прихожую едким дымом. — Пиков дал мне телеграмму. — Он поднял лицо к потолку, прищурился, вспоминая ее текст. — «Живи на даче до моего приезда. Яхту сдай в прокат. Клиент найдет тебя сам».
— И как клиент нашел тебя?
— Да очень просто! Позвонил мне накануне домой и сказал, чтобы завтра я подогнал яхту к Ай-Фока, где меня встретит его мадам. Вот и все.
— Ты по голосу не узнал клиента? Караев отрицательно покачал головой.
— Как его узнаешь? Голос как голос. У всех такой.
— Он заплатил тебе за прокат?
— Нет. Сказал, что с Пиковым рассчитается сам… Слушай, пять минут осталось!
— Все, бегу!.. Последний вопрос: та баба была в черном костюме и туфлях?
— Чего? — удивился Караев. — В каких еще туфлях? В резиновых шлепанцах и шортах, таких, знаешь, высоко обрезанных, что задница голая сверкает, вот она в чем была.
— В шортах? — не поверил я и положил ладони себе на грудь. — А здесь?
— Здесь майчонка какая-то. В общем, не одежда, а так, одно название. Вся молодежь так по пляжу ходит… Ну, ей-богу, опоздаешь! Давай бегом! Две бутылочки прихвати, добро? И баночку консервов на закусь. Потом продолжим.
Я вышел к воротам, сдвинул в сторону засов, открыл одну створку и побежал вниз по улице к гастроному. «Что-то не то, — думал я, представляя директора акционерного общества в шлепанцах, коротких шортах и майке. — Даже если она собралась на морскую прогулку, то все равно оделась бы соответственно своему положению и возрасту. Не напутал ли чего дед? А может быть, Милосердова и мужчина поднялись на яхту позже, когда Караев уже ушел? Кто же тогда была эта баба во фривольной молодежной одежде?»
Перед дверью в гастроном я неожиданно вспомнил про «фенечку» — маленькую самодельную сумочку, какие носят на шее хиппи. Эту штуковину я нашел на острове недалеко от того места, где качалась на волнах яхта. Если во всей этой истории замешана еще одна женщина — «баба в коротких шортах и майчонке», то шейная сумочка могла принадлежать только ей.
«Две женщины и один мужчина, — думал я, заходя в торговый зал и отыскивая взглядом винную полку. — Классический любовный треугольник. Две женщины и один мужчина — самая взрывоопасная смесь, какую когда-либо знало человечество. И еще известно, что женщины убивают более жестоко, чем мужчины… »
Внезапная догадка обожгла мое сознание с такой силой, что продавщица трижды крикнула мне, прежде чем я пришел в себя:
— Закрываем, мужчина! Вы что, оглохли или деньги потеряли?
11
Я брел по улочке с двумя бутылками крепленого «Славянского» и банкой килек, не замечая никого вокруг и не ориентируясь в пространстве. Ноги сами собой вынесли меня на набережную, где на короткое время я пришел в сознание, повернул обратно и снова погрузился в мир своих мыслей.
«Для этой эмансипированной девушки в шортах дед был ненужным свидетелем, — думал я, — поэтому она старалась поскорее отправить его восвояси. Караев отметил, что она вела себя как-то странно, иными словами, она была возбуждена, о чем говорили ее расширенные зрачки и нервный смешок. Неопытные убийцы, готовя кровавую расправу, ведут себя приблизительно так же».
И еще одна фигура вызывает не меньше, а, может быть, даже больше вопросов. Кто этот «клиент», отправившийся на яхте с двумя женщинами на необитаемый остров, одна из которых — богатейшая коммерсантка побережья, а другая — скромно одетая хиппи?
Я едва не проскочил мимо дома во второй раз, вернулся к открытой створке ворот и зашел во двор.
— Эй, морской волк! — крикнул я, подходя к двери. — Есть предложение накрыть полянку во дворе. А то дома слишком душно.
Дед, должно быть, возился в шкафу с посудой и нечаянно сбросил на пол то ли миску, то ли кастрюлю. Уже смеркалось, и в полумраке немудрено было свернуть себе шею о косяк. Я остановился у входа в дом, всматриваясь в темную утробу прихожей.
— Эй! — позвал я. — Ты чего в темноте сидишь? Экономишь электроэнергию?
Дед не отозвался. Я поставил бутылки и консервы на бетонную ступеньку и зашел внутрь.
— Дедуля! — позвал я тише. — Ты что, вздумал со мной в прятки играть?
Я стоял посреди темной прихожей, всматриваясь в призрачные силуэты раскладушки, кухонного стола и лестницы, ведущей на второй этаж. Возбужденное настроение быстро сменилось недоумением и настороженностью.
— Дед! — еще раз позвал я, но уже совсем тихо.
Я стал шарить по стене в поисках выключателя. Мне показалось, что где-то в глубине дома скрипнула дверь. Ладонь легла на кнопку выключателя. Щелчок — и под потолком вспыхнула лампочка.
Щурясь от света, казавшегося нестерпимо ярким, я смотрел на ноги Караева в галифе с голубым кантом и в поношенных черных ботинках, выглядывающие из-под синего одеяла, которым он был накрыт с головой. Дед лежал на полу без движений, без храпа или сопения, которые выдали бы его сон, и я, уже предчувствуя беду, наклонился и потянул на себя край одеяла.
Из-под одеяла выпученными глазами на меня глянул мертвец с ужасным выражением на отечном лице. Его рот был приоткрыт, зубы оскалены, и между ними синел огромный, словно кляп, язык. Руки старика, напоминающие высохшие корявые ветки, лежали на шее, прикрывая проволоку, которую я не сразу заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
До Нового Света я доехал на автобусе и, распугивая отдыхающих, легкой трусцой побежал по тропе Голицына мимо живописных бухт и гротов. За час я добрался до мыса, откуда, уже не торопясь и прихрамывая, приплелся в поселок.
Дом номер триста находился достаточно далеко от моря, на горке, утыканной кипарисами, как шипами. Это был очень симпатичный двухэтажный особняк стального цвета с пористыми стенами, напоминающими срез свежего ржаного хлеба. Затемненные стекла надежно закрывали внутренность особняка от знойных солнечных лучей. Ограда из сетки-рабицы была плотно обвита виноградной лозой, отчего нельзя было рассмотреть двор и первый этаж особняка. Калитки я не нашел и постучал в большие двустворчатые ворота, предназначенные для въезда автомобилей.
Как и следовало ожидать, мне никто не открыл — дед, если он там был, не для того прятался, чтобы открывать кому попало на стук. Я дважды обошел особняк вдоль изгороди, всматриваясь в каждую дырочку, словно лис, пытающийся проникнуть в курятник, и точно выяснил только одно: сторожевой собаки нет.
У меня не было стопроцентной уверенности в том, что это в самом деле особняк Пикова. От ошибок не застрахован никто, в том числе и Илья Роменович. Проникновение в чужой дом сулило мне большие неприятности, но я привык рисковать не задумываясь и, убедившись, что за мной никто не следит, перемахнул через изгородь.
От особняка лучами расходились дорожки, выложенные цветными плитками. Между ними плотно росли цветы. Я обратил внимание на то, что земля на цветниках влажная, — значит, кто-то ее недавно поливал. Бесшумно приблизившись к входной двери, обитой черным дерматином, я нажал кнопку звонка.
Никакого результата.
Интуиция редко когда подводила меня, и я чувствовал, что кто-то стоит за дверями, смотрит на меня через глазок и прислушивается к моим шагам. Я двинул по двери кулаком и крикнул:
— Караев, открывай! Слышишь, дед? У меня важное дело к тебе! Открывай, я знаю, что ты дома.
Это сработало, как волшебное заклинание «сим-сим». Лязгнул замок, дверь приоткрылась, и показалось испуганное лицо Караева.
— Чего гремишь? — сиплым голосом спросил он, узнав меня. — Чего хулиганишь здесь? Что надо? Какое еще у тебя ко мне дело?
Я почувствовал запах спиртного: наверное, дед квасил в одиночку. Одет он был так же неряшливо, как всегда, — в застиранную тельняшку и старые военные брюки галифе. В его крепкой ладони, украшенной татуировкой фрегата, летящего под всеми парусами навстречу солнцу, дымилась трубка с тонким, сильно выгнутым мундштуком. Дед был небрит, его щеки и подбородок окутывал белый налет седой щетины.
— Я звонил твоему шефу, — с ходу придумывал я, потеснив старика и зайдя в дом. — И он сказал мне, где ты прячешься.
— С чего это я прячусь? От кого мне прятаться? — возразил Караев, придерживаясь руками за стены. — Я тут за домом приглядываю, пока хозяина нет. А какое дело у тебя? Что тебе надо?
Я мельком осмотрел прихожую. Видимо, Караев по комнатам не ходил и не поднимался на второй этаж, а жил здесь, спал на раскладушке и ел за узким кухонным столиком, заставленным десятком пустых винных бутылок и раскуроченными консервными банками.
— Я веду следствие, — сказал я, рассматривая этикетки на бутылках.
— Ну и веди себе, — спокойно отозвался Караев. — А я зачем тебе нужен?
«Караев ничего не знает о том, что произошло на его яхте, — понял я. — Может быть, это даже к лучшему. Если я расскажу ему об убийстве Милосердовой, то старика это известие может шокировать, испугать, и он ничего полезного мне не расскажет».
— Твои пассажиры в нехорошую историю вляпались, — сказал я. — Дело, конечно, пустячное, но все равно требует расследования.
— Какие еще пассажиры?
— Которых ты позавчера на Ай-Фока взял. Кто ж яхту незнакомым людям доверяет?
— Ты чего-то недоговариваешь, парень, — насторожился дед. — Угробили «Ассоль», что ли? Или наехали на кого?
Я кивнул, словно подтверждая слова деда, но сказал уклончиво:
— Об этом позже. Ты мне сначала ответь: кого ты на борт в тот день взял?
Дед вдруг проявил характер. Он сел на табурет, взял со стола пустой стакан, покрутил его и поставил на место.
— Мне хозяин не велел об этом распространяться. Ты ж не милиционер, чтобы я перед тобой отчитывался.
— Ты хочешь, чтобы я привел милиционера? Это очень просто, но милиция будет с тобой по-другому разговаривать.
— А ты меня не пугай. Я не в том возрасте, чтобы пугаться.
С Караевым надо было разговаривать как-то иначе. Я обнял его одной рукой, посмотрел в глаза.
— Дед, я тебе помогал? Жену твою в Институт онкологии устроил?
— Устроил, — кивнул Караев.
— Теперь ты мне помоги. Я многого от тебя не хочу. Расскажи: кому ты отдал «Ассоль», почему не поплыл вместе с ними, почему не идешь домой?
Дед расслабился, почесал затылок и снова взял пустой стакан.
— Тогда, может быть, ты сбегаешь за «Славянским»? Чего всухую беседовать?
— Договорились! — обрадовался я. — Рассказывай мне все подробно, и я бегу в магазин.
— К тому времени он закроется. Пятнадцать минут осталось.
Я боялся, что Караев после пары стаканов уже не будет способен внятно говорить.
— Давай так, — предложил я компромисс. — Сейчас за пять минут рассказываешь вкратце, а потом, когда я вернусь из магазина, — подробно. Идет?
Караев с тоской взглянул на стакан и произнес:
— Ну, что рассказывать?
— Кого ты посадил на мысе Ай-Фока?
— Бабу молодую.
— И все?
— Больше я никого не видел..
— Но не баба же управляла яхтой!
Караев усмехнулся и принялся набивать трубку табаком.
— Естественно, не баба. Но мужика я не видел. Баба встречала меня на мысе одна, я помог ей на корму запрыгнуть, иначе она бы точно в воду свалилась. И все время поторапливала: идите, мы сами, без вас разберемся. Или что-то в этом роде. Я точно не помню. Она вообще была странная.
— Что значит — странная?
— Ну, вроде как пьяная, но запаха не было. Глазищи огромные, взгляд плывет, и улыбка на лице какая-то клоунская.
— И ты вот так просто доверил яхту посторонним?
— Ну что ты! Разве без ведома хозяина посмел бы я отдать «Ассоль»?
— Пиков разрешил тебе сдавать яхту в прокат незнакомым людям?
— Не совсем так, — ответил Караев, подкуривая трубку и наполняя прихожую едким дымом. — Пиков дал мне телеграмму. — Он поднял лицо к потолку, прищурился, вспоминая ее текст. — «Живи на даче до моего приезда. Яхту сдай в прокат. Клиент найдет тебя сам».
— И как клиент нашел тебя?
— Да очень просто! Позвонил мне накануне домой и сказал, чтобы завтра я подогнал яхту к Ай-Фока, где меня встретит его мадам. Вот и все.
— Ты по голосу не узнал клиента? Караев отрицательно покачал головой.
— Как его узнаешь? Голос как голос. У всех такой.
— Он заплатил тебе за прокат?
— Нет. Сказал, что с Пиковым рассчитается сам… Слушай, пять минут осталось!
— Все, бегу!.. Последний вопрос: та баба была в черном костюме и туфлях?
— Чего? — удивился Караев. — В каких еще туфлях? В резиновых шлепанцах и шортах, таких, знаешь, высоко обрезанных, что задница голая сверкает, вот она в чем была.
— В шортах? — не поверил я и положил ладони себе на грудь. — А здесь?
— Здесь майчонка какая-то. В общем, не одежда, а так, одно название. Вся молодежь так по пляжу ходит… Ну, ей-богу, опоздаешь! Давай бегом! Две бутылочки прихвати, добро? И баночку консервов на закусь. Потом продолжим.
Я вышел к воротам, сдвинул в сторону засов, открыл одну створку и побежал вниз по улице к гастроному. «Что-то не то, — думал я, представляя директора акционерного общества в шлепанцах, коротких шортах и майке. — Даже если она собралась на морскую прогулку, то все равно оделась бы соответственно своему положению и возрасту. Не напутал ли чего дед? А может быть, Милосердова и мужчина поднялись на яхту позже, когда Караев уже ушел? Кто же тогда была эта баба во фривольной молодежной одежде?»
Перед дверью в гастроном я неожиданно вспомнил про «фенечку» — маленькую самодельную сумочку, какие носят на шее хиппи. Эту штуковину я нашел на острове недалеко от того места, где качалась на волнах яхта. Если во всей этой истории замешана еще одна женщина — «баба в коротких шортах и майчонке», то шейная сумочка могла принадлежать только ей.
«Две женщины и один мужчина, — думал я, заходя в торговый зал и отыскивая взглядом винную полку. — Классический любовный треугольник. Две женщины и один мужчина — самая взрывоопасная смесь, какую когда-либо знало человечество. И еще известно, что женщины убивают более жестоко, чем мужчины… »
Внезапная догадка обожгла мое сознание с такой силой, что продавщица трижды крикнула мне, прежде чем я пришел в себя:
— Закрываем, мужчина! Вы что, оглохли или деньги потеряли?
11
Я брел по улочке с двумя бутылками крепленого «Славянского» и банкой килек, не замечая никого вокруг и не ориентируясь в пространстве. Ноги сами собой вынесли меня на набережную, где на короткое время я пришел в сознание, повернул обратно и снова погрузился в мир своих мыслей.
«Для этой эмансипированной девушки в шортах дед был ненужным свидетелем, — думал я, — поэтому она старалась поскорее отправить его восвояси. Караев отметил, что она вела себя как-то странно, иными словами, она была возбуждена, о чем говорили ее расширенные зрачки и нервный смешок. Неопытные убийцы, готовя кровавую расправу, ведут себя приблизительно так же».
И еще одна фигура вызывает не меньше, а, может быть, даже больше вопросов. Кто этот «клиент», отправившийся на яхте с двумя женщинами на необитаемый остров, одна из которых — богатейшая коммерсантка побережья, а другая — скромно одетая хиппи?
Я едва не проскочил мимо дома во второй раз, вернулся к открытой створке ворот и зашел во двор.
— Эй, морской волк! — крикнул я, подходя к двери. — Есть предложение накрыть полянку во дворе. А то дома слишком душно.
Дед, должно быть, возился в шкафу с посудой и нечаянно сбросил на пол то ли миску, то ли кастрюлю. Уже смеркалось, и в полумраке немудрено было свернуть себе шею о косяк. Я остановился у входа в дом, всматриваясь в темную утробу прихожей.
— Эй! — позвал я. — Ты чего в темноте сидишь? Экономишь электроэнергию?
Дед не отозвался. Я поставил бутылки и консервы на бетонную ступеньку и зашел внутрь.
— Дедуля! — позвал я тише. — Ты что, вздумал со мной в прятки играть?
Я стоял посреди темной прихожей, всматриваясь в призрачные силуэты раскладушки, кухонного стола и лестницы, ведущей на второй этаж. Возбужденное настроение быстро сменилось недоумением и настороженностью.
— Дед! — еще раз позвал я, но уже совсем тихо.
Я стал шарить по стене в поисках выключателя. Мне показалось, что где-то в глубине дома скрипнула дверь. Ладонь легла на кнопку выключателя. Щелчок — и под потолком вспыхнула лампочка.
Щурясь от света, казавшегося нестерпимо ярким, я смотрел на ноги Караева в галифе с голубым кантом и в поношенных черных ботинках, выглядывающие из-под синего одеяла, которым он был накрыт с головой. Дед лежал на полу без движений, без храпа или сопения, которые выдали бы его сон, и я, уже предчувствуя беду, наклонился и потянул на себя край одеяла.
Из-под одеяла выпученными глазами на меня глянул мертвец с ужасным выражением на отечном лице. Его рот был приоткрыт, зубы оскалены, и между ними синел огромный, словно кляп, язык. Руки старика, напоминающие высохшие корявые ветки, лежали на шее, прикрывая проволоку, которую я не сразу заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70