Мне кажется, что на дикий пляж его влекли те же чувства, что и мартовского кота — на крышу.
Я доверял Леше в той же степени, что и приятному попутчику в поезде, с которым случайно встретился и через недолгое время расстанусь навсегда. То есть ему можно было доверить едва ли не самое сокровенное.
4
Леша отказывался от грога до тех пор, пока я не рассказал ему о том, что увидел на Диком острове. Он молча выслушал меня, после чего не торопясь осушил кастрюлю с напитком, вытер усы тыльной стороной ладони и снова сел на стул.
Из открытой двери повеяло сыростью. Шел тихий ночной дождь. Редкие капли разбивались о листья виноградника и терялись в незрелых мелких гроздьях. Утром от этого дождя не останется следов — ни луж, ни ручьев, ни росы на траве. Леша смотрел в черный дверной проем, и мне казалось, что он думает именно об этом.
— К чему ты прикасался, когда был на яхте? — тихо спросил он, не поворачивая головы.
— К ручке двери, к ручке трюмного люка.
— Название яхты не запомнил?
— «Ассоль».
— Отпечатки хорошо стер?
— Старался.
— А ты уверен, что видел труп, а не куклу? Я от возмущения так дернулся, что пролил на пол немного грога.
— Не принимай меня за идиота.
— Скверная история, — резюмировал Леша и, подумав, спросил: — Ты считаешь, что кто-то хотел кинуть на тебя тень?
— А ты разве считаешь, что нет?
— То, что твою лодку унесло в море, еще не говорит, что это сделано человеком и со злым умыслом.
Разговор с Лешей начал меня нервировать.
— По-твоему, — энергично жестикулируя, крикнул я, — лодка сама подползла к воде, сама плюхнулась в море и отчалила от острова?! И сделала она это вовсе не для того, чтобы заставить меня подняться на яхту, а из своих узколодочных интересов?
— Не кипятись, — попытался убавить мою энергию Леша. — Все проще. Лодку могло слизнуть волной.
— Не могло, — в тон ему ответил я. — Я оттащил ее метров на пять от воды.
— Кто же тогда это сделал? — вслух подумал Леша, теребя пальцами бородку. — И кто эта женщина?.. Послушай! А ты уверен, что ее убили? Это мог быть несчастный случай. Сорвалась со скалы или выбросило волной на камни.
— И после этого несчастную скидывают в трюм вместо того, чтобы положить на диван или на крайний случай на палубу? Нет логики.
— Нет, — согласился Леша. — Похоже, что ее действительно убили. И убийце, между прочим, как и тебе, не на чем было добраться до берега.
— Он мог остаться на острове, — мрачным голосом ответил я. — Мне все время казалось, что за мной следят.
— Не переживай, — сказал Леша, поднимаясь со стула. Он подошел ко мне, опустил руку на плечо. Я молча кивнул. Я был благодарен Леше за сочувствие и стремление помочь мне. Я был для него чужим человеком, он ничем не был обязан мне, он мог уже завтра утром уехать в свой Симферополь, отгородиться стерильными стенами операционной от моих проблем и забыть обо мне навеки — и был бы прав, и никто не смог бы упрекнуть его за это. — Не переживай, — повторил он. — Сегодня ночью яхту обязательно обнаружат пограничники, обыщут, найдут труп и передадут дело в прокуратуру. А там ребята разберутся, что к чему. Будем надеяться, что на острове никто тебя не видел, своих следов ты там не оставил. Мне кажется, что дело пустяковое, не стоящее твоих нервов.
— Странно, — ответил я, глядя на донышко опустошенного стакана. — А мне как раз показалось, что дело серьезное и запутанное. Опыт у меня небольшой, и потому я могу положиться только на интуицию. А она меня еще ни разу не подводила.
— Интуиция тоже не может появиться с воздуха, — ответил Леша. — Если ты чувствуешь, что дело запутанное, значит, заметил то, что тебя насторожило.
— Ты прав, — согласился я и принялся снова готовить грог. Портвейн, корица, гвоздика… — Меня насторожило, например, что женщина была одета в совершенно сухой и чистый деловой костюм… Спички подай, пожалуйста!
Я заметил, что Леша насторожился, словно охотничий пес, почуявший дичь. Он нахмурился и принялся расхаживать по кухне — от плиты к двери комнаты Анны.
— Сухой и чистый, — как эхо повторил он. — Ну и что? А каким он должен быть? Что-то я не могу уловить твою мысль.
— Женщину валят на гальку, прижимают ее голову к камням и разбивают череп булыжником. Остается кровавое месиво диаметром почти в метр. Ты можешь отчетливо представить себе эту картинку? И как смотрится на фоне всего этого идеально чистый костюм?
Леша настолько вошел в образ, что даже покраснел от избытка впечатлений.
— И что ты этим хочешь сказать? — спросил он, не поднимая глаз, словно стыдился своей недогадливости.
— А то, что женщину убивали либо в другой одежде, либо вообще голой, а костюм надели уже на труп. Причем сделали это на яхте, потому как невозможно было перенести ее, не замочив одежду.
— Любопытный вывод. Очень любопытный, — проговорил Леша. — Только мне неясно одно: а для чего нужны были все эти манипуляции с одеждой?
— Мне это тоже неясно, — ответил я. — Можно предположить, что убийца снял выпачканную в крови одежду, чтобы случайно не оставить следов на дверях, полу или стенах каюты. Но тут же напрашивается второй вопрос: зачем тогда ему понадобилось одевать ее снова? Сбросить в трюм можно было и голый труп.
Леша шумно выдохнул и покачал головой.
— Двенадцатый час ночи, а мы с тобой говорим о таких жутких вещах.
— Тебе страшно?
Леша как-то странно взглянул на меня.
— Не старайся уличить меня в трусости. Не могу сказать, чтобы вся эта история доставляла мне удовольствие, но падать в обморок и закатывать истерики я не собираюсь… Кстати, твое пойло кипит и выливается через край.
Склонившись каждый над своим стаканом, мы пили маленькими глотками грог и некоторое время молчали.
— Вот что я предлагаю, — сказал Леша, отставляя стакан в сторону. — На несколько дней, пока здесь не утихнет шумиха, тебе лучше уехать с побережья.
Он вопросительно посмотрел на меня, но я продолжал заниматься стаканом и никак не отреагировал.
— Могу поселить тебя в своей квартире в Симферополе, — уточнил Леша.
— А еще лучше, — злоречиво добавил я, — забраться в глухой лес и пожить там годик-другой, когда дело окончательно закроют, а в поселке вообще забудут, что здесь когда-то жил Кирилл Вацура.
Леша недоуменно посмотрел на меня и пожал плечами.
— Я разве предложил тебе что-то плохое? «Грубый ты человек, — подумал я про себя. — Обидеть друга — раз плюнуть».
Я взглянул на Лешу с теплой улыбкой. Он нормальный человек, типичный представитель современного общества, где законы соблюдают лишь самые бесправные, где правосудие вершат сила и деньги, а верить в справедливость может только идиот. Чему я удивляюсь? Леша нормально отреагировал — как можно быстрее спрятаться, затаиться, а не искать защиты у власти, не добиваться правосудия. Я прекрасно его понял и все-таки спросил:
— Леша, а почему я должен прятаться, если никого не убивал?
Он посмотрел на меня как-то странно, словно вдруг сам удивился тому, что предложил мне.
— Видишь ли, — медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом, произнес он. — Сейчас такие времена, такие люди. У преступников огромные возможности. И если тебя решили подставить, и продумали весь сценарий, и вложили в это дело деньги, и воспользовались связями, то так просто ты уже не выпутаешься. Ты попытаешься защититься, но только навесишь на себя новые улики.
— Если я сбегу, Леша, то это будет первой серьезной уликой, — ответил я.
— Возможно. Но ты сохранишь себе свободу и не вляпаешься в новую историю.
— Ты говоришь так, будто меня должны арестовать в самое ближайшее время. Но на основании чего? Отпечатков моих на яхте нет. Никто не видел меня на острове…
Неожиданно я поймал себя на мысли, что оправдываюсь перед Лешей, доказываю ему свою невиновность.
— Откуда ты сейчас можешь знать, какие еще улики против тебя сфабрикованы? — вкрадчиво спросил Леша. По-моему, грог крепко дал ему по мозгам, и мой рыжебородый анестезиолог стал агрессивным.
— Что значит — еще?
— Ладно! — махнул рукой Леша, уходя от ответа. — Отложим разговор до завтра. Умираю — хочу спать.
— Нет-нет! — Я взял его за локоть. — Договаривай до конца. Какие улики ты имел в виду?
— Кирилл, наш разговор теряет всякий смысл.
— И все-таки! — Я еще крепче сжал его локоть. — Раз сказал «а», то скажи и «б».
— Ты все равно меня не послушаешься.
— Но я приму к сведению твой совет.
— Ну, хорошо! — кивнул Леша. — Только отпусти мою руку. Мне больно, а наркоза с собой нет.
— Сначала ты скажи, какие улики имел в виду.
— По-моему, ты сильно пьян.
— Это тебе так кажется.
— Я имел в виду лодку.
Я разжал пальцы, тараща глаза на Лешу.
— А с чего ты взял, что лодка — это улика? Ведь Моргун, если я тебя правильно понял, объяснил пограничникам, что лодку сорвало с пирса.
— Объяснить он, конечно, объяснил, но не надо считать пограничников дураками. Когда далеко от берега находят лодку или, скажем, катер без людей — дело серьезное. Они, не афишируя, могли снять отпечатки пальцев с рукояток весел, найти под скамейками какие-нибудь вещественные доказательства… Ты не оставлял в лодке никаких вещей?
Я отрицательно покачал головой.
— Но мог случайно обронить пуговицу или расческу?
— Не мог, Леша! Не мог! — Я снова начал заводиться. — Все при мне. И пуговицы все на месте.
— Ты плыл в одежде?
— Да.
— И в обуви?
— Кроссовки я спрятал на острове.
Леша в сердцах ударил ладонью по краю стола..
— Ты же опытный человек! Директор сыскного агентства! А допускаешь такие грубые ошибки. Это же серьезная улика!
— По-твоему, я должен был плыть в кроссовках, а не в ластах? — огрызнулся я, хотя понимал, что Леша прав.
— Балда! — добавил Леша. — Где ты их спрятал?
— Утопил в холщовом мешке и придавил камнем. Даже собаки не найдут.
— Ерунда! — скривился Леша. — Чуть разыграется шторм, он твой мешок вместе с камнем выкинет на остров, как окурок.
— Черт возьми! — взревел я, вскакивая со стула, и, путаясь в полах халата, стал ходить по кухне, как несколько минут назад это делал Леша. Нечаянно задел пустой стакан, стоящий на столе. От звона Леша скривился, как от боли. — Черт возьми, Леша, этот вечный маразм, когда нормальный человек должен ломать голову в поисках доказательств того, что он не верблюд! Да я завтра же снова поплыву на этот дурацкий остров, поставлю там палатку и буду жить целый месяц, оставляя свои отпечатки пальцев и дерьмо всюду, где только возможно! И пусть только хоть одна дрянь заикнется об уликах! Нет против меня улик и быть не может, потому что нет главного — мотива. Именно с мотива я начинал раскручивать каждое преступление, за которое брался, и очень быстро выходил на след преступника. Мотив определяет смысл каждого преступления, исключая только поступки душевнобольного человека! Чем сильнее мотив, чем он ярче выражен, тем с большей жестокостью уничтожает преступник свою жертву. Это аксиома криминалистики, азбучная истина! А та несчастная баба — кто она мне? Откуда я мог ее знать? Какой смысл выслеживать ее, гнаться за яхтой на весельной лодке и в конце концов убивать?
— Ты все правильно говоришь, — ответил Леша, выслушав меня. — Дай Бог, чтобы так же думали и наши менты.
— Кстати, о ментах! — вспомнил я. — В нашем отделении работает мой приятель — Володя Кныш. Когда моя фирма процветала, он работал у меня, а как накрылась — снова ушел в отделение. Наверняка он будет в составе бригады, которой поручат это дело. Надо будет завтра рассказать ему, что со мной приключилось.
— Не торопись.
— Почему?
— Воспользуешься своими связями, когда тебе будет совсем плохо. А пока к ментам не ходи.
— Ладно, я подумаю об этом на свежую голову.
Мы вышли во двор. Дождь прекратился, на черном небе пятнами высыпали звезды.
— А где Анна? — спросил Леша.
— Спит, наверное.
Он вскользь глянул на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70