Пожилая учительница медленно брела по дорожке вниз. Кто-то чуть не придавил меня венком «От благодарных вкладчиков-симферопольцев». Я старался не потерять учительницу из виду. У главного входа что-то произошло. «Волга» беспрерывно сигналила и медленно откатывалась назад. Милиционеры, стоящие в заслоне, взялись за руки. Над головами толпы замельтешили руки со сжатыми кулаками.
Я увернулся от очередного венка и вышел на дорожку. Кроссовки и джинсы до колен были выпачканы в глине, но отряхивать их не было времени. Я догнал учительницу и взял ее под руку.
— Простите меня, — сказал я, встретив ее встревоженный взгляд. — Я был очень тронут вашим выступлением. Не знаю, к месту ли сейчас моя просьба, но мне очень хочется больше узнать об Эльвире.
Женщина прикрыла глаза и молча покачала головой.
— Не сейчас, — едва слышно произнесла она. — Я не могу. У меня просто нет сил.
— Но где я смогу вас найти потом?
— Вы из газеты? Я кивнул.
— Обязательно напишите об Эльвире… Вы правы, эта девочка заслуживает того, чтобы о ней знали все. Напишите о ее замечательных качествах, о ее человеколюбии. Слышите? О человеколюбии! Вы, газетчики, совсем уже не пишете на эту тему… Я учитель русского языка и литературы, меня зовут Наталья Ивановна. Вы можете найти меня в двадцать третьей школе. Но потом — когда в школе начнутся занятия.
Снизу донеслись крики, свист. Машина словно попала в бурный водоворот. Толпа обступила ее со всех сторон, многие били кулаками по бортам, стеклам и крыше. В руках милиционеров замелькали резиновые дубинки. Толпа закачалась и взорвалась криком. Вокруг милиционеров образовался вакуум. Люди кинулись во все стороны. У ворот началась давка.
Я опять взял учительницу под руку и повел ее в другую сторону.
— Там вы не выйдете, — сказал я. — Идемте через боковой вход.
«Убийцы! Убийцы!» — скандировала толпа. Милиционеры от обороны перешли в наступление. Замелькали над головами дубинки. Второй волной толпа хлынула к шоссе. Милиционеры выхватывали из толпы самых медлительных, сбивали их с ног и обрушивали на возмутителей кладбищенского спокойствия град ударов. Черная «Волга» наконец смогла вырваться из плена, вырулила на полосу и с воем сирены помчалась в город. Брызгая вспышками света, к воротам кладбища неслись несколько милицейских «уазиков». Митингующие кидали плакаты и транспаранты, толкали друг друга и бежали прочь, спасаясь от преследования. Одна милицейская машина, уже битком набитая бунтовщиками, понеслась в сторону города.
— Господи, что же они делают! — прошептала учительница, оглядываясь назад. Я старался увести ее от места побоища как можно дальше, но женщина все время останавливалась и поворачивала голову. — Посмотрите, посмотрите!.. Сначала убили девочку, а теперь избивают людей, которые так ей верили!.. Нет, я уже давно не верю нашей власти. Я никому уже не верю. Была у меня только Эльвирочка, так и ее душегубы убили.
— Вы тоже вкладывали деньги в «Милосердие»?
— А как же! Конечно, конечно. Никогда, ничего и никуда не вкладывала, а в «Милосердие» — сам Бог велел. Я знала, что Эльвирочка не обманет свою учительницу. А видите, как жестоко поступили с ней?
Омоновцы быстро расчищали подступы к главному входу, крики тающей прямо на глазах толпы становились все слабее и слабее, и над кладбищем снова поплыла музыка Вивальди. Мы с учительницей дошли до бокового выхода, с которого уже сняли оцепление, а оттуда — до автобусной остановки.
* * *
Леша, что меня приятно удивило, ровно в одиннадцать тридцать стоял под башенными часами железнодорожного вокзала — в том месте и в то время, которые я указал в записке.
— Ты исправляешься, — сказал я ему, пожимая руку.
— Ну, рассказывай! — нетерпеливо проговорил Леша. — Народ только и обсуждает похороны. Говорят, там даже было небольшое побоище?
Мы медленно шли к стеклянному «барабану» автостанции. Я думал не о побоище.
— Он тысячу раз прав, — сказал я. —Кто?
— Тот певец, который утверждал, что мы живем в стране дураков.
— Ты только что это понял? — усмехнулся Леша.
Пронзительно горланя, уличная торговка предлагала пирожки с картошкой. Я почувствовал, как в желудке засосало, но не остановился рядом с ней.
С платформы на привокзальную площадь хлынул поток приезжих. Это были белокожие люди с отпечатком настороженности на лицах. К ним, словно волки на стадо баранов, кинулись «жучки», позвякивая ключами от автомашин.
— Кому на Ялту, Алушту, Гурзуф?
— Судак, Феодосия, с ветерком!
— Десять человек беру на Ялту, Алушту. Уже отправляемся! Совсем недорого!
— Одно место на Евпаторию!..
Кое-кто шарахался от частников как от прокаженных, кто-то проявлял интерес и прикидывал цену. Те, для кого отпуск только начался, с деньгами расставались легко.
— По кружке пивка? — предложил Леша.
— С удовольствием.
На солнце наползла тучка, и сразу повеяло прохладой. Мы с Лешей окунули губы в пену. Пиво пахло морем и протухшей рыбой. Я почувствовал, что уже успел соскучиться по морю, по своей даче, по Старой крепости. По Анне.
— Ну, чего молчишь, словно пива в рот набрал? — скаламбурил Леша. — Там тебя случайно дубинкой по горбу не огрели?
— Нет, пронесло.
— Жалко людей. Особенно стариков. Копили, копили себе на старость, потом поменяли деньги на акции, стали подсчитывать прибыль, мечтать о новой одежонке, обуви, и вдруг — на тебе! Все надежды вместе с Милосердовой ушли в могилу. Представляешь, сколько в той могиле людской надежды и веры в будущее?
Мне понравилось это сравнение.
— Ты, наверное, к самой могиле не смог протиснуться? — спросил Леша.
— Смог, — ответил я.
К нам ковылял какой-то ободранный бомж с безобразным лицом. «Сейчас деньги станет просить», — понял я, вспоминая, в каком кармане у меня лежат купюры помельче.
— И фотографию Милосердовой видел? — удивился Леша.
— Да я рядом с гробом стоял! — похвастал я.
— И как, интересно, эта наркоманка выглядела при жизни?
— Нормально. Вполне симпатичная девочка… Только не Милосердова меня сейчас волнует.
— А кто же?
Я отпил глоток и, не дожидаясь, когда бомж станет вымогать деньги, протянул ему смятую купюру.
— Кто волнует? — переспросил я. — Та, кого на самом деле сегодня похоронили.
24
Конечно, я пижон. Я люблю выглядеть эффектно. Мне нравится удивлять людей, огорошивать их каким-нибудь неординарным поступком. Но в данном случае я вообще не думал о том, какое впечатление произведу на Лешу. Я сам был шокирован неожиданным выводом, к которому пришел. Так, оба пребывая в шоке, мы сидели на бордюре у «барабана» автостанции и с деланным вниманием изучали днища своих пивных кружек.
— Так, значит, что ж это получается? — наконец выдал Леша.
— Помнишь, мы перечисляли людей, которым была бы выгодна смерть Милосердовой? — спросил я. — Мы назвали несколько имен, но самого главного человека забыли. Смерть Милосердовой выгоднее всего была самой Милосердовой, потому что смерть — блестящее, ни с чем не сравнимое по убедительности алиби. Мертвому деньги не нужны, он в могилу с собой их не унесет. И Эльвира Леонидовна приговорила саму себя к высшей мере. Сегодня с почестями, музыкой Вивальди, под плач тысяч осиротевших вкладчиков она похоронила свое имя, свой образ, имидж преуспевающей бизнесменши, которая намеревалась сделать человечество богатым и счастливым.
— Ты уверен, что гроб был пустым?
Я взглянул на Лешу как на человека, который нарочно прикидывается дурачком.
— Неужели ты не догадываешься, кого в нем похоронили? — спросил я.
Леша смотрел на меня, губы его силились произнести имя, но он боялся ошибиться.
— Да— Да, — пришел я ему на помощь. — Смелее, не надо шептать по буквам. Похоронили ту самую девушку-наркоманку, Татьяну Васильеву, которую убили и обезобразили на Диком острове. А Милосердова, дружище, живет, здравствует и пересчитывает свой капитал.
— Ты говоришь страшные вещи.
— А страшные вещи уже стали нормальным атрибутом нашей жизни. Пора привыкнуть к ним и даже чувствовать дискомфорт, когда долгое время не происходит ничего страшного.
Леша пытался понять, шучу я или говорю серьезно.
— И кто, по-твоему, это сделал?
— Организатор и идейный вдохновитель преступления — Эльвира Леонидовна. Она, полагаю, щедро заплатила убийце, который растерзал ее светлый образ. В тот день, девятнадцатого августа, она, несомненно, на яхту не поднималась и скорее всего вообще была далеко от моря. Пассажирами «Ассоли» были только два человека — Татьяна и ее любовник, поставлявший ей наркотики. Они отправились на Дикий остров — место достаточно безлюдное, но рядом с которым в тот день ловил крабов один болван по имени Кирилл. Возможно, любовник предварительно накачал Татьяну омнополом, подавив ее волю, после чего на живописном берегу расколол ей булыжником череп.
Леша вскочил с бордюра и принялся ходить передо мной взад-вперед, беспрестанно плюясь, словно только что прожевал пучок полыни.
— Но кто, кто первый поднял шум, что убили Милосердову? — нервно выкрикнул он. — При чем тут вообще Милосердова, если убили совсем постороннюю девушку? Откуда всплыло имя Эльвиры?
— Слушай дальше, — как ни в чем не бывало ответил я. — Убийца раздевает труп Татьяны, нечаянно обронив на камни «фенечку», ее выпачканные в крови шорты и майку топит в море, а тело переносит на борт яхты. Он идет по грудь в воде, отмывается сам и отмывает свою несчастную жертву. На борту он надевает на тело заранее приготовленный костюм Милосердовой, в карманах которого могли быть документы, в том числе и паспорт. Белую накидку Эльвиры он подкидывает мне в лодку, которую сталкивает в воду.
— Чудовищно, — произнес Леша. — Все это выглядит очень правдоподобно. Я хорошо представляю, как все это было, и не вижу несостыковок. — Он сделал паузу. — Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Я не только подозреваю. Я почти с уверенностью могу назвать имя убийцы.
— Блеск! — Леша восхищенно покачал головой. — Ты превзошел самого себя. Я в восторге… И ты можешь назвать мне этого человека?
Я колебался. Фамилия Моргуна ничего Леше не скажет — он не был знаком с ним и мог видеть начальника лодочной станции лишь эпизодически, случайно. Зато теперь, назови я его, Леша при любом удобном случае станет пялиться на Диму, как на экзотическое животное. А это может насторожить и даже спугнуть Моргуна.
— Пока нет. Боюсь ошибиться. Я суеверный.
— Но скажи хотя бы, кто он? Откуда? — настаивал Леша. Я распалил в нем любопытство.
— В некотором роде мой давний приятель. Леша кивнул.
— Я догадываюсь, о ком ты. Тот белобрысый мент. Володя, кажется, его зовут?
Я отмахнулся, словно прогонял от себя бешеную пчелу.
— Ты что, спятил? При чем тут Кныш? Леша усмехнулся краешком губ.
— Странно, что ты думаешь иначе. Я уверен, что не ошибаюсь.
— Глупость какая! — поморщился я. — С какой стати Кныш должен убивать эту девчонку?
— А с какой стати следственная бригада закрыла дело? Значит, милиция и Милосердова действуют заодно. Ты думаешь, что, имея такие огромные бабки, ей трудно купить с потрохами твоего лейтенанта?
— Да, ей нетрудно нанять киллера, но что ты привязался к лейтенанту?
— Подозрительный он парень, вот в чем дело, — ответил Леша.
Такой разговор мне не нравился. Мне вообще не нравился всякий разговор, который крушил во мне какие-либо устоявшиеся убеждения. В этом смысле работать в одиночку намного легче — никто не сбивает с толку.
Пока мы ехали в автобусе, я недолго думал над словами Леши и незаметно уснул. Где-то в районе Грушевки, когда мы мчались уже не по унылой степи, а среди пологих покрытых лесами гор, Леша растолкал меня и сунул мне под нос газету.
— Читай! — сказал он, тыкая пальцем в небольшую заметку.
Буквы плясали и двоились перед моими глазами, и я не столько читал, сколько рассматривал буквы и слова, не особенно вникая в смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70