А тот, наивный, думал, что впереди у него обеспеченная и долгая жизнь, что он вернется домой, доложит о выполнении задания, помоется в душе, ляжет спать, а завтра с утра начнет проматывать гонорар с полной уверенностью, что скоро поступит новый заказ и точным выстрелом из кабины автомобиля он снова уложит кому-то неугодного человека.
Я, судорожно сглатывая, еще раз посмотрел на распростертое на полу тело. Рана от моего выстрела подсохла, и вокруг нее расползлась малиновым пятном гематома. Следователи будут долго ломать голову над ее происхождением и наверняка очень быстро закроют это дело, выдав привычное для нашего времени резюме: жертва очередной мафиозной разборки. И, в общем-то, будут правы.
Кто-то быстро привыкает к смерти. Я не могу. За прошедшую неделю рядом со мной погиб четвертый человек. Меня преследовало чувство, что я выпачкан в чужой крови с ног до головы, что за мной все время следят киллеры. Я медленно поднимался по лестнице, почти явственно ощущая, как мне в спину смотрит черный зрачок ствола. Когда же очередь дойдет до меня? Пот струйками стекал по телу и щекотал между лопаток. Я едва сдерживался, чтобы не вынуть из рюкзака «ТТ».
По колодцу с тихим воем заскользила кабина — кто-то вызвал лифт. Труп или уже обнаружили, или сейчас обнаружат. Поднимется шум, нагрянет милиция. Оперативная бригада станет осматривать подъезд, двор, прилегающую к дому улицу, задерживая подозрительных лиц. А я очень, очень подозрительное лицо.
Я замер, прижавшись к стене, и затаил дыхание. Было слышно, как на первом этаже раскрылись створки лифта, возникла недолгая пауза, затем по ступеням неторопливо зацокали каблуки. Это женщина. Сейчас она закричит, поднимет тревогу, вызовет милицию. Сколько у меня осталось времени? Минут пять от силы?
С первого этажа не доносилось ни звука. Я не слышал скрипа входной двери. Значит, женщина еще не вышла. Что она делает около трупа? Неужели рассматривает его?
Любопытство оказалось сильнее чувства предосторожности. Я начал медленно спускаться вниз. Кроссовки соприкасались с бетонными ступенями совершенно бесшумно. Придерживаясь руками за стену, я медленно приблизился к тому месту, где лежал Лепетиха, и одним глазом заглянул за угол. Рядом с трупом никого не было. Я сделал еще шаг, проскочил мимо дверей лифта и посмотрел на лестницу, ведущую к выходу. Молодая женщина в черном коротком сарафане и широкополой шляпе сделала какое-то движение рукой у почтовых ящиков, закрыла замок-«молнию» на сумочке, похожей на саквояж, повернулась на каблуках-шпильках и быстро вышла на улицу. Я мельком увидел ее бледное лицо и ярко накрашенные губы. Откуда она вышла, из какой квартиры? Куда пошла в такое позднее время? Может быть, проститутка от клиента? Очень похоже. Вот потому она вела себя так тихо — поднимать шум ей совсем некстати.
Я опять пошел наверх. Четвертый этаж. Шестнадцатая квартира. Без семи минут полночь. Я стоял перед дверью, обитой черным ледерином, сжимая во влажной ладони связку ключей, и, подавляя в себе желание побежать вниз, выскочить из этого дома в ночь и раствориться в ней, приставил ключ к замочной скважине.
Замок, как мне показалось, слишком громко клацнул. Я стиснул зубы, мысленно матеря его. Будь что будет, отступать поздно. Зашел в темную прихожую и неслышно прикрыл за собой дверь. Приложился к замочной скважине ухом. Тихо.
Через кухонное окно в коридор проникал свет уличного фонаря, и я видел очертания шкафа, дивана и телевизора в комнате. Чтобы не налететь сослепу на какой-нибудь предмет, я выставил вперед руки и зашел в комнату. Телефон я нашел сразу — он стоял на журнальном столике, и на его панели светились красные цифры: 23-57. Это встроенные часы. Система знакомая — что-то вроде «Панасоника». Верхние желтые кнопки — вызов памяти исходящих и приходящих номеров. Чтобы не оставить отпечатков, я коснулся ногтем кнопки «FIRE». Высветился телефонный номер, но не тот, который был мне нужен. Я принялся «листать память». На шестом или седьмом по счету номере я остановился. Вот он: 90-00-04.
Я возвратил индикатор в режим часов, подошел к окну и посмотрел вниз. У подъезда по-прежнему безлюдно и тихо. Время — полночь. Лепетиха верил, что в это время ему позвонит все та же незнакомая женщина и он доложит ей о выполнении задания. Нет, не позвонит по этому телефону Милосердова. Она уверена, что Лепетиха, как и я, убит. Все концы, значит, обрублены. Все следы смыты. И душа Милосердовой спокойна.
Я вернулся к телефону и, будто играясь, стал набирать: девять, ноль, ноль, еще ноль, еще… Дал сброс. Баловство. Еще не до конца утраченная детская жажда к хулиганству. Очень, конечно, хочется ей позвонить, но что я скажу? Вешайся, тварь, я тебя раскусил? И что потом? Я буду клацать зубами в трубку от бессильной злобы. Видит око, да зуб неймет. Трудно, очень трудно дотянуться до нее.
В прихожей я некоторое время стоял у двери, прислушиваясь к тишине. Потом открыл замок и, уже не оглядываясь, не прислушиваясь, не таясь, быстро вышел на площадку и побежал по ступеням вниз.
Как только я очутился на бульваре, где-то вдалеке завыла сирена. Ее звук нарастал с каждым мгновением. Пучки голубого света выхватили из темноты деревья и кусты. Я кинулся в ближайшие заросли, сел на землю, дожидаясь, когда две милицейские машины промчатся мимо меня. Значит, женщина в черном все-таки вызвала милицию.
Остаток ночи я провел на пляжном топчане.
28
Вернулся я в Судак, когда только начало светать. Улицы еще были пустынны, и от автовокзала я шел пешком, не беспокоясь, что меня случайно увидит Дима Моргун. Он наверняка был уверен, что меня уже нет в живых, и мне не хотелось разубеждать его в этом. Я хорошо понимал Эльвиру Милосердову: когда окружающие полагают, что ты отдал Богу душу, то жить при этом становится намного проще: словно стал невидимым. В самом деле, смерть — безупречное алиби. Пусть Моргун, Гурули и Милосердова считают, что Лепетиха выполнил задание и отправил меня на тот свет. В этом случае мой последующий шаг будет для них неожиданным, а внезапность, непредсказуемость — большое преимущество.
Я зашел в подъезд своего дома, вынул из почтового ящика свежую газету и, поднимаясь по лестнице, просмотрел заголовки. Вот это номер! На первой полосе — портрет мужчины с короткими седыми волосами, крупным носом и тонкими усиками. Может быть, фотообъектив немного исказил реальность, но самой заметной и крупной деталью портрета был мясистый, горбатый нос. Кажется, этого господина я видел на похоронах.
Я развернул газету и прочел заголовок. «ВИКТОР ГУРУЛИ: Я СУМЕЮ ВОЗРОДИТЬ „МИЛОСЕРДИЕ“ НА ЧЕСТНОЙ И СПРАВЕДЛИВОЙ ОСНОВЕ».
У меня едва хватило терпения на то, чтобы войти в квартиру, скинуть в прихожей кроссовки и рюкзак. Я сел в кресло и вонзил взгляд в газету.
«Дорогие крымчане, вкладчики АО „Милосердие“! Благодаря вашим усилиям, волне протеста, всколыхнувшей всю общественность, всех честных людей, с меня снято обвинение, и я на свободе. Пользуясь предоставленной мне газетной трибуной, я хочу однозначно заявить: убийство Эльвиры Милосердовой — а я по-прежнему убежден, что это заказное политическое убийство, — санкционировано нынешним руководством республики, верными ей силовыми структурами и осуществлено тесно связанными с ними мафиозными структурами. Эти, так сказать, борцы за справедливость не смогли смириться с тем, что благосостояние народа, вкладчиков АО, росло не благодаря „мудрой политике“ нынешних руководителей, а вопреки ей. Авторитет и всеобщая любовь, которые по праву заслужило „Милосердие“, стали костью в горле наших „отцов“. И они подло убили честнейшую женщину — Эльвиру Милосердову, всем смыслом жизни которой было служение своему народу.
Я заявляю, что никакие угрозы со стороны УВД республики не заставят меня сойти с пути, начатого Эльвирой, и объявляю о своем решении приступить к воссозданию акционерного общества «Милосердие». В ближайшее время я намерен взять под залог недвижимости у братских российских банков ссуду и начать выплату вкладчикам денег. В первую очередь будут обслужены ветераны Великой Отечественной войны, пенсионеры, инвалиды и многодетные семьи. Одновременно с этим АО «Милосердие» возобновляет прием вкладов от населения под высокие гарантированные проценты и продажу ценных бумаг.
Помыслы мои чисты и благородны! «Милосердие» возродится!
Генеральный директор АО «Милосердие» Виктор Гурули».
У меня даже дух перехватило от осознания масштабности надувательства и цинизма мошенников. Я расстелил газету на столе, стал резать на ней хлеб, колбасу и сыр, попутно еще раз просматривая текст. «Самое грустное заключается в том, — думал я, — что подавляющее большинство людей поверят этому Гурули и снова понесут деньги. Потом он набьет чемоданы валютой и тоже исчезнет — „утонет“, „помрет“ от пули наемного убийцы или уже без всякой маскировки помашет ручкой из-за границы. На его место встанет третий борец за благосостояние народа… Так будет продолжаться до тех пор, пока наш народ не поумнеет, не перестанет быть таким доверчивым. Но возможно ли это — перестать верить в мессию, в благотворительность, в милосердие? Если не верить, то что тогда останется? Зачем тогда жить?»
Я ходил по комнате, жуя бутерброд. Я знаю многое, знаю почти все об этих мошенниках, называющих себя акционерным обществом. Но у меня практически нет доказательств. Я знаю, что Моргун причастен к убийству на Диком острове, к «самоубийству» капитана яхты Караева, но не могу это доказать. Я знаю, что Милосердова живёт на бывшей номенклатурной даче в районе Барсучьей поляны, но не располагаю доказательствами этого. Я знаю, что Гурули и Милосердова наняли киллера, чтобы убить меня, и Лепетиха стрелял в моего гипсового двойника, но даже это также нуждается в доказательстве.
Доказывать каждую версию по отдельности можно до конца века. Я должен был найти оригинальный, непредсказуемый ход, который поставил бы Милосердову в безвыходное положение, вынудил бы ее поднять лапки кверху и раскрыть себя. Когда выяснится, что Эльвира жива-здорова, то сразу встанет вопрос: а кого в таком случае хоронили с такой помпой? Следственная группа обязательно проведет эксгумацию и начнет выяснять личность убитой. Причастность Эльвиры к этому убийству будет установлена без особых затруднений. А следом за ней потянутся и Гурули, и Моргун, и все остальные «шестерки», которые выслеживали, подставляли, убивали…
Оригинальный, непредсказуемый ход. Легко сказать — найти, но где его найдешь? Я знаю номер телефона — этого вроде бы достаточно, чтобы найти дачу, где сейчас скрывается Милосердова. А что дальше? Я никогда не видел Милосердову, разве что на фотографии школьных лет. Что я скажу молодой женщине, живущей на той даче? Здравствуйте, я знаю, что вы не умерли, вы — живая. В лучшем случае она вызовет «Скорую психиатрическую помощь». В худшем — ее телохранители закопают меня на территории дачи с дыркой в черепе.
Идея витала где-то рядом, но мне все никак не удавалось за нее ухватиться. Для начала надо выяснить адрес дачи. Я, не откладывая дела в долгий ящик, тотчас позвонил в справочную.
— Девушка! — сказал я, когда мне ответили. — Телефон есть, а вот адреса не знаю.
— Миллион двести тысяч купонов, — прогундосила телефонистка.
— Простите? — не понял я.
— Стоить это будет миллион двести! — нервно пояснила девушка.
«Хорошенькие у вас расценки», — подумал я, но все же согласился.
— Называйте номер вашего телефона и номер, по которому ищете адрес.
Я продиктовал.
— Ждите, я позвоню, — ответила девушка. Ждать пришлось недолго.
— Алло! — услышал я в трубке. — Вы заказывали адрес по телефону девяносто три ноля четыре?.. Адреса нет, этот номер закрыт и в справочнике не значится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Я, судорожно сглатывая, еще раз посмотрел на распростертое на полу тело. Рана от моего выстрела подсохла, и вокруг нее расползлась малиновым пятном гематома. Следователи будут долго ломать голову над ее происхождением и наверняка очень быстро закроют это дело, выдав привычное для нашего времени резюме: жертва очередной мафиозной разборки. И, в общем-то, будут правы.
Кто-то быстро привыкает к смерти. Я не могу. За прошедшую неделю рядом со мной погиб четвертый человек. Меня преследовало чувство, что я выпачкан в чужой крови с ног до головы, что за мной все время следят киллеры. Я медленно поднимался по лестнице, почти явственно ощущая, как мне в спину смотрит черный зрачок ствола. Когда же очередь дойдет до меня? Пот струйками стекал по телу и щекотал между лопаток. Я едва сдерживался, чтобы не вынуть из рюкзака «ТТ».
По колодцу с тихим воем заскользила кабина — кто-то вызвал лифт. Труп или уже обнаружили, или сейчас обнаружат. Поднимется шум, нагрянет милиция. Оперативная бригада станет осматривать подъезд, двор, прилегающую к дому улицу, задерживая подозрительных лиц. А я очень, очень подозрительное лицо.
Я замер, прижавшись к стене, и затаил дыхание. Было слышно, как на первом этаже раскрылись створки лифта, возникла недолгая пауза, затем по ступеням неторопливо зацокали каблуки. Это женщина. Сейчас она закричит, поднимет тревогу, вызовет милицию. Сколько у меня осталось времени? Минут пять от силы?
С первого этажа не доносилось ни звука. Я не слышал скрипа входной двери. Значит, женщина еще не вышла. Что она делает около трупа? Неужели рассматривает его?
Любопытство оказалось сильнее чувства предосторожности. Я начал медленно спускаться вниз. Кроссовки соприкасались с бетонными ступенями совершенно бесшумно. Придерживаясь руками за стену, я медленно приблизился к тому месту, где лежал Лепетиха, и одним глазом заглянул за угол. Рядом с трупом никого не было. Я сделал еще шаг, проскочил мимо дверей лифта и посмотрел на лестницу, ведущую к выходу. Молодая женщина в черном коротком сарафане и широкополой шляпе сделала какое-то движение рукой у почтовых ящиков, закрыла замок-«молнию» на сумочке, похожей на саквояж, повернулась на каблуках-шпильках и быстро вышла на улицу. Я мельком увидел ее бледное лицо и ярко накрашенные губы. Откуда она вышла, из какой квартиры? Куда пошла в такое позднее время? Может быть, проститутка от клиента? Очень похоже. Вот потому она вела себя так тихо — поднимать шум ей совсем некстати.
Я опять пошел наверх. Четвертый этаж. Шестнадцатая квартира. Без семи минут полночь. Я стоял перед дверью, обитой черным ледерином, сжимая во влажной ладони связку ключей, и, подавляя в себе желание побежать вниз, выскочить из этого дома в ночь и раствориться в ней, приставил ключ к замочной скважине.
Замок, как мне показалось, слишком громко клацнул. Я стиснул зубы, мысленно матеря его. Будь что будет, отступать поздно. Зашел в темную прихожую и неслышно прикрыл за собой дверь. Приложился к замочной скважине ухом. Тихо.
Через кухонное окно в коридор проникал свет уличного фонаря, и я видел очертания шкафа, дивана и телевизора в комнате. Чтобы не налететь сослепу на какой-нибудь предмет, я выставил вперед руки и зашел в комнату. Телефон я нашел сразу — он стоял на журнальном столике, и на его панели светились красные цифры: 23-57. Это встроенные часы. Система знакомая — что-то вроде «Панасоника». Верхние желтые кнопки — вызов памяти исходящих и приходящих номеров. Чтобы не оставить отпечатков, я коснулся ногтем кнопки «FIRE». Высветился телефонный номер, но не тот, который был мне нужен. Я принялся «листать память». На шестом или седьмом по счету номере я остановился. Вот он: 90-00-04.
Я возвратил индикатор в режим часов, подошел к окну и посмотрел вниз. У подъезда по-прежнему безлюдно и тихо. Время — полночь. Лепетиха верил, что в это время ему позвонит все та же незнакомая женщина и он доложит ей о выполнении задания. Нет, не позвонит по этому телефону Милосердова. Она уверена, что Лепетиха, как и я, убит. Все концы, значит, обрублены. Все следы смыты. И душа Милосердовой спокойна.
Я вернулся к телефону и, будто играясь, стал набирать: девять, ноль, ноль, еще ноль, еще… Дал сброс. Баловство. Еще не до конца утраченная детская жажда к хулиганству. Очень, конечно, хочется ей позвонить, но что я скажу? Вешайся, тварь, я тебя раскусил? И что потом? Я буду клацать зубами в трубку от бессильной злобы. Видит око, да зуб неймет. Трудно, очень трудно дотянуться до нее.
В прихожей я некоторое время стоял у двери, прислушиваясь к тишине. Потом открыл замок и, уже не оглядываясь, не прислушиваясь, не таясь, быстро вышел на площадку и побежал по ступеням вниз.
Как только я очутился на бульваре, где-то вдалеке завыла сирена. Ее звук нарастал с каждым мгновением. Пучки голубого света выхватили из темноты деревья и кусты. Я кинулся в ближайшие заросли, сел на землю, дожидаясь, когда две милицейские машины промчатся мимо меня. Значит, женщина в черном все-таки вызвала милицию.
Остаток ночи я провел на пляжном топчане.
28
Вернулся я в Судак, когда только начало светать. Улицы еще были пустынны, и от автовокзала я шел пешком, не беспокоясь, что меня случайно увидит Дима Моргун. Он наверняка был уверен, что меня уже нет в живых, и мне не хотелось разубеждать его в этом. Я хорошо понимал Эльвиру Милосердову: когда окружающие полагают, что ты отдал Богу душу, то жить при этом становится намного проще: словно стал невидимым. В самом деле, смерть — безупречное алиби. Пусть Моргун, Гурули и Милосердова считают, что Лепетиха выполнил задание и отправил меня на тот свет. В этом случае мой последующий шаг будет для них неожиданным, а внезапность, непредсказуемость — большое преимущество.
Я зашел в подъезд своего дома, вынул из почтового ящика свежую газету и, поднимаясь по лестнице, просмотрел заголовки. Вот это номер! На первой полосе — портрет мужчины с короткими седыми волосами, крупным носом и тонкими усиками. Может быть, фотообъектив немного исказил реальность, но самой заметной и крупной деталью портрета был мясистый, горбатый нос. Кажется, этого господина я видел на похоронах.
Я развернул газету и прочел заголовок. «ВИКТОР ГУРУЛИ: Я СУМЕЮ ВОЗРОДИТЬ „МИЛОСЕРДИЕ“ НА ЧЕСТНОЙ И СПРАВЕДЛИВОЙ ОСНОВЕ».
У меня едва хватило терпения на то, чтобы войти в квартиру, скинуть в прихожей кроссовки и рюкзак. Я сел в кресло и вонзил взгляд в газету.
«Дорогие крымчане, вкладчики АО „Милосердие“! Благодаря вашим усилиям, волне протеста, всколыхнувшей всю общественность, всех честных людей, с меня снято обвинение, и я на свободе. Пользуясь предоставленной мне газетной трибуной, я хочу однозначно заявить: убийство Эльвиры Милосердовой — а я по-прежнему убежден, что это заказное политическое убийство, — санкционировано нынешним руководством республики, верными ей силовыми структурами и осуществлено тесно связанными с ними мафиозными структурами. Эти, так сказать, борцы за справедливость не смогли смириться с тем, что благосостояние народа, вкладчиков АО, росло не благодаря „мудрой политике“ нынешних руководителей, а вопреки ей. Авторитет и всеобщая любовь, которые по праву заслужило „Милосердие“, стали костью в горле наших „отцов“. И они подло убили честнейшую женщину — Эльвиру Милосердову, всем смыслом жизни которой было служение своему народу.
Я заявляю, что никакие угрозы со стороны УВД республики не заставят меня сойти с пути, начатого Эльвирой, и объявляю о своем решении приступить к воссозданию акционерного общества «Милосердие». В ближайшее время я намерен взять под залог недвижимости у братских российских банков ссуду и начать выплату вкладчикам денег. В первую очередь будут обслужены ветераны Великой Отечественной войны, пенсионеры, инвалиды и многодетные семьи. Одновременно с этим АО «Милосердие» возобновляет прием вкладов от населения под высокие гарантированные проценты и продажу ценных бумаг.
Помыслы мои чисты и благородны! «Милосердие» возродится!
Генеральный директор АО «Милосердие» Виктор Гурули».
У меня даже дух перехватило от осознания масштабности надувательства и цинизма мошенников. Я расстелил газету на столе, стал резать на ней хлеб, колбасу и сыр, попутно еще раз просматривая текст. «Самое грустное заключается в том, — думал я, — что подавляющее большинство людей поверят этому Гурули и снова понесут деньги. Потом он набьет чемоданы валютой и тоже исчезнет — „утонет“, „помрет“ от пули наемного убийцы или уже без всякой маскировки помашет ручкой из-за границы. На его место встанет третий борец за благосостояние народа… Так будет продолжаться до тех пор, пока наш народ не поумнеет, не перестанет быть таким доверчивым. Но возможно ли это — перестать верить в мессию, в благотворительность, в милосердие? Если не верить, то что тогда останется? Зачем тогда жить?»
Я ходил по комнате, жуя бутерброд. Я знаю многое, знаю почти все об этих мошенниках, называющих себя акционерным обществом. Но у меня практически нет доказательств. Я знаю, что Моргун причастен к убийству на Диком острове, к «самоубийству» капитана яхты Караева, но не могу это доказать. Я знаю, что Милосердова живёт на бывшей номенклатурной даче в районе Барсучьей поляны, но не располагаю доказательствами этого. Я знаю, что Гурули и Милосердова наняли киллера, чтобы убить меня, и Лепетиха стрелял в моего гипсового двойника, но даже это также нуждается в доказательстве.
Доказывать каждую версию по отдельности можно до конца века. Я должен был найти оригинальный, непредсказуемый ход, который поставил бы Милосердову в безвыходное положение, вынудил бы ее поднять лапки кверху и раскрыть себя. Когда выяснится, что Эльвира жива-здорова, то сразу встанет вопрос: а кого в таком случае хоронили с такой помпой? Следственная группа обязательно проведет эксгумацию и начнет выяснять личность убитой. Причастность Эльвиры к этому убийству будет установлена без особых затруднений. А следом за ней потянутся и Гурули, и Моргун, и все остальные «шестерки», которые выслеживали, подставляли, убивали…
Оригинальный, непредсказуемый ход. Легко сказать — найти, но где его найдешь? Я знаю номер телефона — этого вроде бы достаточно, чтобы найти дачу, где сейчас скрывается Милосердова. А что дальше? Я никогда не видел Милосердову, разве что на фотографии школьных лет. Что я скажу молодой женщине, живущей на той даче? Здравствуйте, я знаю, что вы не умерли, вы — живая. В лучшем случае она вызовет «Скорую психиатрическую помощь». В худшем — ее телохранители закопают меня на территории дачи с дыркой в черепе.
Идея витала где-то рядом, но мне все никак не удавалось за нее ухватиться. Для начала надо выяснить адрес дачи. Я, не откладывая дела в долгий ящик, тотчас позвонил в справочную.
— Девушка! — сказал я, когда мне ответили. — Телефон есть, а вот адреса не знаю.
— Миллион двести тысяч купонов, — прогундосила телефонистка.
— Простите? — не понял я.
— Стоить это будет миллион двести! — нервно пояснила девушка.
«Хорошенькие у вас расценки», — подумал я, но все же согласился.
— Называйте номер вашего телефона и номер, по которому ищете адрес.
Я продиктовал.
— Ждите, я позвоню, — ответила девушка. Ждать пришлось недолго.
— Алло! — услышал я в трубке. — Вы заказывали адрес по телефону девяносто три ноля четыре?.. Адреса нет, этот номер закрыт и в справочнике не значится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70