— громко говорил он, приближаясь к маленькому мужчине.
— Ничего страшного! — ответил ему человек из службы безопасности. — Маленькая формальность…
То, что произошло потом, трудно было расставить в последовательности. Кажется, сначала в зале погас свет, затем раздался пистолетный выстрел, а следом за этим — оглушительный визг женщин, стоящих в очереди.
Я схватил Анну в охапку и вместе с ней упал на кожаный диван.
— Стоять! — раздался чей-то крик, кажется, это был голос Моргуна. — Всем оставаться на своих местах.
Топот ног, короткие выкрики:
— Дверь на засов!
— Они пошли! Готовь первую голову!..
— Не подниматься на ноги!
— Заткнись!
Где-то рядом с жутким звоном разбилось большое витринное стекло.
— Пожалуйста! Пожалуйста!.. — нечеловеческим голосом визжала какая-то женщина. Левее главного входа прозвучала короткая автоматная очередь, визг оборвался, и на мгновение стало тихо.
Я приподнял голову. По сумрачному залу, пробиваясь сквозь жалюзи, бегали полосатые световые пятна. По углам, на полу, за пальмами замерли фигуры людей. Те, кто минуту назад стоял в очереди у кассового окна, сейчас сидели на корточках, сбившись в кучу, словно стадо овец. С улицы доносился душераздирающий вой сирены. Несколько легковых машин с зажженными фарами стояли напротив окон банка, разбрызгивая «мигалками> красные и синие снопы света. Присев на одно колено, по всей длине тротуара выстроилась цепочка омоновцев в бронежилетах, касках и масках на лицах. Омоновцы смотрели в окна банка через автоматные прицелы.
Кто-то, низко пригибаясь, пробежал мимо дивана, на котором мы лежали, схватил за волосы парня, что стоял за нами в очереди, и рывком поднял его на ноги.
— Иди-ка сюда, тинэйджер! На всех окнах опусти шторы! Быстро, все делать быстро! И чтоб не было щелей!
Парня ударили прикладом в спину. Оцепенев, он медленно брел по залу, не зная, с какого окна начать и с какой стороны его прошьет автоматная очередь. Один наушник у него вывалился и болтался на груди, как амулет. Едва слышно пищала ритмичная музыка. Парень подошел на слабых ногах к центральному окну, внешнее стекло которого было выбито омоновцами, потянул за веревку, опуская объемные французские шторы.
— Быстрей! — орал из темноты его палач. Медленно, чтобы не привлечь внимания, я сел на диван. Анна стала поправлять волосы. Этого лучше было не делать. Мы еще не до конца поняли, что произошло.
— Руки! — закричал ей из-за кассовой стойки человек с квадратной фигурой. — Не двигаться!
С треском распахнулась короткая дверца стойки, и к нам подлетело что-то темное, тяжело дьшащее, пахнущее потом. Я попытался вскочить на ноги, но сильный удар прикладом в лицо свалил меня опять на диван. Перед глазами словно разорвалась световая бомба. Ослепленный болью, я yичего не видел. В голове шумело, будто я опустился под воду.
Когдй я отнял ладони от лица, они были липкие от крови. За моей спиной возился со шторами парень, закрывая последнее окно.
— Врубай! — крикнул кто-то из глубины зала.
Вспыхнул свет. Мне стало больно, будто меня удалили снова. Щурясь и вытирая с разбитой брови кровь, я стал искать глазами Анну.
У выхода лицом вниз в темно-вишневой луже лежал маленький мужчина, который представился сотрудником службы безопасности. В нескольких шагах от него, у самого окна — женщину в синем плаще. Глаза ее были открыты, правая рука с сумочкой прикрывала рот, будто женщина боялась закричать. В левой руке, откинутой в сторону, она все еще сжимала несколько долларовых купюр, которые так и не успела пересчитать.
Все окна в зале уже были закрыты белыми волнистыми шторами. На противоположной стороне кассовой стойки, рассредоточившись на всю длину зала, стояли боевики с автоматами. Анна была в группе заложников. Крупнотелый парень, ударивший меня прикладом, стоял перед ними, широко расставив ноги, и водил из стороны в сторону стволом автомата.
— Руки всем опустить! — визгливо кричал он. — Не двигаться! А то, бля, всех сейчас на пол положу! Кому жизнь, к ебеням собачьим, надоела, спрашиваю?!
Анна стояла, опершись о стойку, и спокойно смотрела на меня. Опустила голову, раскрыла сумочку, вынула из нее платок и, отстранив стоящего впереди себя мужчину, пошла ко мне. Крупнотелый и я отреагировали на это одновременно и почти одинаково — оба кинулись к Акке.
— Стоять, сука! — завизжал он Анне, замахиваясь на нее прикладом.
Я прыгнул на крупнотелого, обрушился на него, отталкивая в сторону, замахнулся кулаком, но ударить не успел — тот въехал коленкой мне в живот. Я согнулся пополам, сдерживая стон и ожидая выстрела в голову, но кто-то властно остановил крупнотелого:
— Отставить, Секач! Не распускай руки!
Я почувствовал близость Анны. Она пыталась поднять меня.
— Ты можешь встать? — спросила она. — Обопрись о мое плечо.
Я тяжело выдохнул, с трудом распрямился и схватился руками о стойку.
— А-а, иуда! — произнесла Анна.
Я поднял голову. Перед нами стоял Леша. Он смотрел на нас из-под тяжелых надбровных дуг. Глаза были глубоко спрятаны, я их не видел.
— Вы сами виноваты, — сказал он.
— Жаль, что я не пристрелил тебя в Судаке, — сказал я, прижимая платок к глазу.
— Чем тише вы себя будете вести, тем лучше, — негромко произнес Леша.
— Пошел в зад, советчик, — вздохнула Анна и отвернулась.
Леша перевел взгляд на Секача.
— Этих двоих — в дальний угол, — приказал он. — Остальных поставь вдоль окна лицом к стеклу… Господа! — обратился он ко всем заложникам. — Мы не причиним вам вреда, если вы будете выполнять наши требования. А с ОМОНом мы договоримся.
— Хлопцы, родненькие! — неожиданно громко завыла молодая дебелая женщина в спортивных брюках с лампасами, в босоножках и кожаной куртке. — Договоритесь с ними, пожалуйста! Не губите нас, Бога ради! У меня в Жмеринке трое детей!
— Молчать! — огрызнулся Секач и повел стволом. — Щас будем проводить занятие по строевой подготовке. У окна в одну шеренгу ста-а-ановись!.. Вот бараны!..
Дебелая, расталкивая остальных, первой кинулась к окну, встала лицом к нему и вдруг начала проявлять активность.
— Да побыстрее, господа! Сказано, в одну шеренгу — значит, в одну. Растягивайтесь, — махала она руками, — растягивайтесь! По одному, по одному!
Мы с Анной продолжали стоять у кассового окошка. Секач взглянул на нас и скривился:
— А вам что, особое приглашение требуется? В угол, бегом!
— Пойдем, — сказала Анна и взяла меня под руку. — А то этот невротик выстрелит — обидно молодой умереть.
Секач услышал, приоткрыл рот, полный стальных зубов, подвалил к нам.
— Чиво мне послышалось? Это кого ты назвала невротиком, курица облезлая? Тебя что, никогда не насиловали? Или, наоборот, — слишком много раз и потому такая храбрая? А? Не слышу ответа!
Я потащил Анну за собой. Она упиралась, ей хотелось достойно ответить Секачу, она действительно не боялась его, но отсутствие страха было сейчас опаснее всего.
Мы встали в углу лицом в зал. Шеренга из заложников уже выстроилась перед шторами, растянувшись от нашего угла до красной двери. Секач, прохаживаясь за их спинами, кривлялся, как дебил.
— Кто будет шевелиться, чесаться, ковырять в носу, тот будет немножко расстрелян и чуть-чуть умрет…
Из красной двери вышел Моргун, на мгновение остановился у портрета Васильевой, усмехнулся, взял его и, с улыбкой рассматривая, подошел к нам. Глаза его превратились в тонкие щелочки, усики, похожие на мохнатую гусеницу, растянулись в стороны.
— Ну, здравствуй, дружочек. Значит, вычислил меня? — спросил он, глядя кошачьими глазами то на меня, то на портрет. — Напрасно. А ведь я предупреждал тебя, чтобы не совал нос в чужие дела. А ты не внял умному совету.
Он сел на диван.
— Надо же, — произнес он, глядя на портрет, лежащий у него на коленях. — И кто-то же такую дрянь рисовал, холст, краски переводил.
Моргун поднял голову.
— А ведь ты все время думал, что это Лешка ее замочил, так ведь? Правильно делал, что так думал. Лешка у нас козлом отпущения работает. Мы на него всех собак вешаем, и он за это деньги получает… Э-эх! — вздохнул Моргун. — И чего, спрашивается, тебе не хватало в жизни? И бабу себе хорошую завел, и хата на побережье есть, и деньги имел. Острых впечатлений захотелось?.. Что ж, получишь.
Моргун перевернул картину и надавил пальцем на холст. Ткань с хрустом прорвалась. Он показал нам изуродованный портрет. Изо рта Васильевой торчал палец Моргуна, словно длинный язык.
— Смешно, правда? — спросил он, ударил рамку о колено и кинул обломки нам под ноги.
К Моргуну подошел Леша, что-то шепнул ему на ухо.
— Все они там полковники! — ответил Моргун. — Надо еще разобраться, кто его уполномочил. А как он связался с Германом?
— Позвонил ему в кабинет.
— Герман передал ему условия?
— Нет, шеф хочет поговорить с ним с глазу на глаз.
— Что ж, запускай этого парламентера, посмотрим, что за птица. Два ствола направить ему в лоб, остальные — в затылок заложникам… Включая и этих молодоженов, — добавил он, кивнув на нас с Анной. — Обыскать его, поставить вровень с остальными у шторы. А потом будем разговаривать.
Леша кинул на нас с Анной быстрый взгляд и отошел.
— Дима, — сказал я, — ты казался мне умным человеком.
— Уже не кажусь? А что так?
— Неужели ты еще надеешься, что вам удастся уйти?
— Надеюсь? Я? — переспросил он и задумался. — Я не люблю это слово. Надежда — это тупая вера в чудо. А я знаю, что чудес не бывает. Есть законы, есть расчет, есть умные ходы. И мы будем эти ходы делать. Все остальное будет зависеть от того, насколько наше любимое государство ценит ваши жалкие жизни. К сожалению, на этот товар цена нынче стремительно падает. Так что даже не знаю, не знаю…
Он задумался, достал платок, высморкался.
— Да, — продолжал он. — Брать в заложники надо людей влиятельных. Желательно членов правительства. А еще лучше — президента. — Моргун рассмеялся. — А вы кто? Мелочевка, расходный материал. В Чечне такие, как вы, сотнями под артобстрелом гибнут. И ничего. А горстка этих жалких людишек, — он кивнул на заложников, стоящих перед окном, — кому нужна? Мамам да нам. Больше никому. Потому-то, дружочек, нет никакой надежды.
— Пойдете ва-банк? — спросил я.
— А что нам, злодеям, остается делать? Воровская разборка, от нее не уйдешь. Кодекс чести! — И он развел руками.
— О чем ты говоришь? — не понял я. — При чем тут воровская разборка?
Моргун снова растянул губы в улыбке и прищурил глазки.
— Эх, Кирюша! Взгляд твой чист, как у младенца или кретина. Ты думаешь, что те бравые ребята с закрытыми лицами, —он кивнул на окно, — готовятся восстановить справедливость и наказать зло? Нет. Они всего лишь устраняют конкурентов. Герман, если бы пришел к власти, раздавил бы нынешних правителей, как клубок дождевых червей. А народ бы при этом кричал «браво» и рукоплескал. Они, —он снова кивнул на окно, — такие же честные, благородные, как и мы. Эта мафия ухватила самую лакомую сферу влияния — сферу власти— и не хочет передела. Это ее право —держать власть. А наше— отбирать ее. Все в порядке вещей.
— Ты говоришь: «Если бы Герман пришел к власти». Неужели ты считаешь, что вы столь могущественны? Да вся ваша афера едва не треснула по швам еще три недели назад, когда ты плыл с Дикого острова на берег и под водой чуть не наткнулся на меня. Всего на метр ближе— и я узнал бы тебя.
Моргун усмехнулся.
— Я, между прочим, так и решил, что ты меня узнал. И потому быстренько придумал фокус с белой накидкой и запиской в кармане.
— Постой! — не понял я. — Ты придумал этот фокус до того, как мы едва не столкнулись под водой, или после?
— После, дружок, после!
— Но ты ведь привез на остров накидку заранее и заранее подкинул ее в мою лодку!
Моргун отрицательно покачал головой. рюша. Накидки в ней никогда не было. Этот белый кожаный плащик хранился в моей мастерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70