Но разве не стоило все это одного такого дня, такой ночи и этого утра, когда совершенно нагая, белокожая Ева бежала перед ним сквозь цветущие заросли, чтобы встретить восход поднимавшегося из морской синевы солнца?!
Обнаженные и прекрасные, они стояли на вершине холма, ожидая, когда появится над притихшей гладью огромный раскаленный диск.
Солнце всплывало, заливая все вокруг золотым сиянием, и Антония поняла, что эту минуту она будет вспоминать до конца своей жизни.
... - Послушай меня очень серьезно, Тони. - Бейлим повернул к ней торжественное божественно прекрасное лицо и крепко обнял за плечи. - Я буду твоим мужем, что бы не случилось в этом мире. Ничего не может остановить меня. Понимаешь - ничто и никто. Клянусь солнцем!
Тони не ответила, покоренная значительностью момента. Чтобы не значили слова юноши, сейчас он принадлежит ей, только ей и отдал бы за неё каплю за каплей всю сою кровь.
- А если я захочу, ты кинешься в волны с этого утеса? - лукаво глянула она сквозь прищуренные ресницы. Принц сверкнул глазами и молча подошел к краю.
- Стой! Сумасшедший! - Тони схватила его за руку. - Верю, верю! Всему верю... любимый!
Она обняла его смуглые плечи и после того, как перевела дух о бесконечного поцелуя, спросила:
- Обещаешь всегда говорить мне правду?
Вместо ответа он вытянул в сторону солнца руку со скрещенными пальцами и Тони удивилась, как широко, не мигая, смотрят на огненный диск его огромные глаза.
Только вечером Антония приступила к волнующей теме. Весь этот день Бейлим был таки нежным, преданным, пылким, что сама мысль выведать у него тайну, казалась Антонии гаденькой и ненужной. Но она заставила себя прояснить чертовы вопросы, тем более, что уже совершенно не верила в какую-либо причастность принца к заговорам и авантюрам.
- Милый, ты обещал быть откровенным. Скажу честно, мне кое-что нашептали твои враги... какие-то странные вещи... Ответь, пожалуйста, кто твои настоящие родители?.. Поверь, это не имеет для меня никакого значения... Но я не хочу тайн.
- Я родился в маленьком российском городке. Мою мать звали Светлана. Отец любил её, когда был в гостях, но не имел права жениться. Все мои сестры и братья от других матерей погибли в авиакатастрофе. Отец остался один, не имея возможности завести ребенка. У него был сильный стресс. Тогда из Росси привезли меня. Мне было двенадцать лет, но я очень быстро полюбил свою страну и своего отца... - Принц выпалил все разом, как заученный урок, и нежно погладил Атонию по щеке. - Я не стану предупреждать тебя, что разглашение этой тайны может стоить мне жизни. Подданные этой страны не захотят иметь господина с нечистой кровью... Но если хочешь, - убей меня... Все равно я уже никогда не смогу быть настолько счастливым... Вообще, когда перестанешь любить меня, обязательно скажи. Я уйду сам. Я не стану жить без тебя...
- Боже, какой у меня романтический возлюбленный! Просто XVIII век... Нет, нет, я не смеюсь. Напротив - ещё больше люблю тебя! - Антония с легкость распоряжалась словом, вышедшим из её лексикона после истории с Уорни. Но этот мальчик так искренне, так пылко шептал о любви, что все другие слова отступали, пристыженные победным величием этого великолепного "люблю".
- Ты очень похож на своего отца. А что дала тебе русская мать? спросила она, перебирая его смоляные кудри.
- Страсть к авантюрам, веселый нрав и нос. Да, да - нос. Этот (Бейлим коснулся своего породистого носа) мне "вылепил" некий европейский профессор, которого ты хорошо знаешь, - принц испытывающе посмотрел на Тони.
- Доктор Динстлер? Я знаю, он знаменит своими чудесами. Особенно, в изменениях женской внешности... Кажется, у него была тогда же ещё одна пациентка из России... По имени... что-то вроде Вирджинии...
- Виктория, - поправил принц. - Это моя сестра. Нас вместе привезли из России и я до сих пор так и не знаю, что произошло с ней... Мне было тогда двенадцать лет и я перенес перелет хорошо, а у сестры что-то произошло с головой - какая-то травма черепа при взлете. Мне ничего толком не объяснили... Доктор Динстлер пытался помочь ей... Но Виктории становилось все хуже, она даже не узнала меня, когда я последний раз попал к ней в палату... Правда, потом я совсем коротко говорил с ней по телефону... Постой, ты должна была знать Вику - ведь она жила у вас на Острове после того, как покинула клинику Динстлера. Но вскоре я узнал о её гибели. - Бейлим задумчиво обрывал лепестки с огромного цветка, похожего на лотос.
- Это цветок кактуса. Он появляется один раз в триста лет... А таких, как Вика, не будет больше никогда...
- Ты действительно уверен, что она погибла?
- Нет. У меня слишком много потерь - мама, папа-Алексей, Виктория. Я никого не видел мертвым, и если бы я поверил в их смерть по-настоящему... ну, когда знаешь, что надежды нет, я наверно стал бы совсем больным, злым или глупым... В общем, не смог бы жить нормально. Радоваться, любить тебя... - Бейлим притянул Антонию к себе, проводя кончикам пальцев по её лицу, шее, плечам, груди. - Какое чудо родиться прекрасной! Просто прекрасной - как море, солнце, небо... Это великий дар!
- Ты сам - совершенство, милый. И не важно, над чем поработал здесь наш профессор. Мы все - произведения человеческой мощи, - мощи тела, духа, его рук или... - Тони выразительно посмотрела на символ мужественности своего возлюбленного. - А что, твоя сестра была похожа на тебя?
- Да нет же. У нас вообще были разные родители. Она светлая, рыженькая, длинноногая... Такая, знаешь, неуклюжая дурнушка, как эта Барбара Стрейзанд... Но... я очень любил Викошку. И буду любить все равно всех тех, кого у меня отобрали, - непримиримо заявил он.
- А как же со смирением: "На все воля Аллаха"?
- Не знаю. Вот когда буду совсем старый, седой, больной и мудрый, может быть тогда пойму и смирюсь... Но не сейчас. Сейчас не хочу верить в жестокость, несправедливость. Ну как я могу жаловаться, как могу роптать на что-то, если рядом со мной - ты! И разве мог бы смириться с жизнью без тебя?
...Амир появился неожиданно. Вырос среди кустов азалий как Рыцарь тьмы на средневековой гравюре. Белые одеяния не делали радостной его неподвижную фигуру, скорбно возвышающуюся над возлежащими в траве любовниками. Голова принца покоилась на коленях девушки среди вороха цветов, из которых она плела длинные гирлянды, довершая сходство с Идиллией. Венки прикрывали от солнца их головы, ожерельем свешивались на грудь и уже была почти готова первая набедренная повязка из лоз плюща, расцвеченного лиловыми звездочками.
Появление советника произвело на Бейлима удручающее впечатление. Он побледнел, будто увидел призрак, и смиренно прошептал:
- Уже пора?
Амир почтительно поклонился Антонии, жестом приостановив её порыв изменить позу. Повернувшись в задумчивости к морю, он ровным голосом сообщил:
- Мы обезвредили негодяев, посмевших совершить нападение Они немедля предстанут перед судом. надеюсь, вы здесь не очень скучали. Телевизор в доме, насколько мне известно, берет все американские программы и большинство европейских. Вчера транслировали великолепный концерт Поваротти из Ла Скала...
Заметив краем глаза, что молодые люди накрылись шелковыми покрывалами, Амир обратился к гостье:
- Во дворце все готово к отъезду мадемуазель Браун. Надеюсь, вы окажете честь отобедать с нами?.. И ещё одно приятное известие. (Советник не мог удержать вздоха.) - Вашему высочеству предстоит провести дома пару месяцев. Эмиру угодно совершить длительное путешествие по странам Латинской Америки. Все это время руководить страной будете Вы.
Амир глубоко поклонился принцу, чтобы не видеть отчаянных взглядов, которыми, он это знал, обменивались сраженные его сообщением молодые люди.
Часть III. "Да будет так!"
Глава I. Ласковая смерть
"Привет, старик! Сдается мне, ты совсем зачах над своими крысами и уродливыми барышнями, мечтающих убраться на тот свет с носиком Катрин Денев. Махнул бы к нам на недельку! Здесь шумно, весело, постоянный гудеж крутая компания подобралась. Шеф говорит, будем снимать весь июнь - ох, и забавная работенка попалась! Позавчера Олдес на "Хонде" свернул себе шею. Ну, не совсем, конечно, пока пофорсит в гипсе. Я пыхчу. И знаешь, когда с моста в воду через левый борт и прямо под брюхом вертолета с камерой - это только у меня выходит. Со мной даже режиссер здоровается. Когда снимаем, весь берег полон народу, на меня глазеют. Вечером девчонки у отеля ждут. Но я - крепкий орешек, хотя в этом деле и не промах.
Прости, старина, что не писал. Время нет, а звонить как-то глупо. Ты бы хоть по аллейкам трусцой бегал, а? Или найди на чердаке мои детские тренажеры. Приеду - проверю твои спортивные достижения. Но скоро не обещаю, после Калифорнии махнем в Сахару, вот где будет интересно!
Ну, смотри там, не слишком перегружай башку, больше работай бицепсами. И пошли всех крыс пофигу.
Малышка-Кристи."
Йохим внимательно рассмотрел открытку с изображением голливудских холмов и уставился в окно, полное раннего весеннего пробуждения.
Он постарался внушить себе, как прекрасно это бодрое утро природы, припомнить вкус радости, неизменно возникавший прежде, стоило лишь покрыться жасмину белой россыпью бутонов и вытянуть сирени тугие еще, едва лиловеющие свечи. Но ничего не почувствовал, кроме досады и пустоты, вдвойне глухой, когда вокруг радость начала - а ты торчишь один, пень-пнем, словно патрульный карабинер в карнавальной толпе.
- "Старик" - к нему ли обращался этот юноша, считающий слишком старомодным и выспренным слово "отец", а научные старания Пигмалиона скучноватым чудачеством? Его ли мальчик носится на съемках какого-то идиотского триллера, рискуя каждую минуту покинуть столь забавляющую его и так мало оберегаемую жизнь...
Странно... Необременительна, неосязаема и безрадостна нить родства. Всего лишь условность, атавистическая память плода о материнской пуповине, формальность плоти. Динстлер положил открытку в стол, где уже собралось с десяток подобных. За пять лет. Нет, конечно же он заскакивал в "Каштаны" один или с друзьями, неожиданно, как снег на голову и так же исчезал. Не успев заронить в тоскующую душу отца искру привязанности. Он даже не вспомнил, когда "старику" исполнилось пятьдесят.
Может быть, от значительности даты, а скорее всего от дождливых туч, портящих майский день, Динстлер понял, что потерпел полное фиаско. Жизнь ушла, оставив горечь непростительных ошибок, несбывшихся надежд и обидных разочарований.
После того, как он в беспамятстве "вылепил" из русской девушки новую копию Алисы, Йохим стал догадываться, что сошел с ума. Вернее - был безумен всегда. Нес печать инородности, бесовства с самого рождения. Поэтому и прилипло к нему дьявольское клеймо Майера, оттого и глумилась над ним судьба, лишив Алисы, дочери, а затем Ванды, сделав единственного сына неинтересным ему чужаком. Оглядываться на прожитую жизнь было страшно. Позади, как исковерканное взрывами, усеянное трупами поле брани, темнело прошлое. Впереди зияла насмешливая пасть пустоты. Одинокий, мрачный "старик", обреченный на муки совести и ад воспоминаний.
"Крис, Крис, мальчик ты мой! Жизнерадостный, бесшабашный оболтус... Будь счастлив, как сумеешь. Я не сумел." - Йохим извлек из ящика послания сына и, мелко изорвав, бросил в корзину.
Покинув Милан, Жан-Поль поторопился нанести визит Динстлеру, он хотел получить информацию из первых рук. Уже подъезжая к "Каштанам", засомневался, не лучше ли было начать странный разговор с отцом - уж наверняка ближайший друг Пигмалиона в курсе его проблем, а если и не проговориться, то подскажет, куда не следует лезть с вопросами любопытному сыну. Но жребий брошен - автомобиль Жан-Поля свернул в аллею, ведущую в усадьбу. Сколько раз он приезжал сюда, и все последние годы - с тайной надеждой встретить здесь Тони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75