Пигмалион - драгоценность, которой пытаются завладеть очень состоятельные люди... Не надо убеждать меня в кризисе вашего метода и усталости души. Нам вовсе не важно, сколько продержится вылепленная вами маска, и что станет через годы с её владельцем. Одноразовыми шприцами работать куда удобнее - использовал и, - в корзину. Закон сангигиены - отсутствие следов и нежелательных последствий.
Давайте смотреть на вещи здраво: вы ошиблись, но ещё есть время для перемен, для пересмотра... Мы готовы платить вам очень много. Вы сможете просто-напросто купить себе привязанность любой Антонии Браун...
- Вон! - выдохнул Йохим. Воздушный поток со свистом распахнул окно, унося подхваченные с подоконника бумаги. Визитер исчез, растворился в сумерках, как и положено нечистой силе. Динстлер притворил створки, зябко запахнул ворот своей неизменной куртки и возвратился к столу.
Значит, ему нет прощения. Волна ненависти к самому себе, какой-то судорожной брезгливости захлестнула Йохима. Он чувствовал, как превращается в жуткое насекомое, омерзительное, страшное. Все, сделанное Пигмалионом, казалось до отвращения преступным. А эксперименты с собственной дочерью недопустимым смертным грехом.
"Ты права, права, моя девочка, - бубнил он себе под нос, беспорядочно открывая ящики стола и доставая какие-то бумаги. - Я - чудовище, мразь. Ты должна была растоптать меня, стереть с лица земли... Мне нет и не может быть прощения..."
Наконец он нашел и извлек из кобуры старый "Браунинг". Прикосновение холодного, тяжелого металла придало ему силы. Как некогда начинающий хирург-стажер, Динстлер вмиг рассчитал ход операции и почувствовал прилив сил от ясной и непростой цели.
"Динстлер исчезнет, но прежде он должен уничтожить Пигмалиона. Необходимо, по меньшей мере, три дня, чтобы не осталось и следа от сатанинских идей Майера и деятельности его преступного последователя. Прежде всего, ликвидировать архивы, затем виварии, лаборатории. Йохим плотно задернул на окнах шторы и разжег камин. Его знобило, будто тянуло в затылок сыростью из глубокого подземелья. Протянутые к огню пальцы, пальцы дьявольского "скульптора", чуть дрожали. А прямо под окном, среди опустевшей лужайки, одиноко трепетал на ветру выгоревший полотняный зонт и наполнялся летучим, черемуховым цветом который год пустующий, поросший сорной травой, голубой бассейн.
Уезжая из "Каштанов", Тони знала, что покидает эти места навсегда. Негодование клокотало, требуя мести. Динстлер даже не пытался отрицать обвинения, что-то мямлил про угрозу и вынужденность своего поступка. "А я? Мои бедные волосы, губы, нос? Если даже догадки Жулюноса справедливы, и Динстлер собственноручно преобразил приютскую сиротку в дитя Алисы, как мог он теперь уничтожать это лишь только потому, что получил другой "заказ"!" Антония выжимала предельную скорость, предвкушая момент, когда предъявит обвинения Остину. Господи, ведь она же так любила его и мать, так доверяла им! Ка жестоко, как опрометчиво распорядились её судьбой эти люди...
...На Острове, на самом причале Тони поджидал Артур.
- С утра караулю тебя, делаю вид, что ловлю рыбу, черт бы её побрал! - он отбросил в камыш удилище и присмотрелся к Тони. - Боялся, что ты наделаешь глупостей, хотел попридержать. Но вижу - опоздал.
- Я говорила с Динстлером. Он признался во всем. Посмотрим, что скажет на это месье Браун! - Тони рванулась вверх по ступенькам, оставив слугу с чемоданами дожидаться лифта.
Несколько лет назад Остин построил здесь подъемник, следовавший от бухточки до парадного входа в дом целых две минуты. Этот путь показался сейчас Тони бесконечно долгим. Перескакивая через две ступеньки, она неслась вверх. Артур едва поспевал за ней, а нагнав, резко схватил за руку:
- Постой! Успеешь ещё начать судилище. - Он тяжело дышал, торопясь убедить её. - Не стоит рубить сплеча. Мы же договорились хорошенько проверить россказни Кассио. Ведь ты не хочешь попасть в ловушку?
Тони позволила увести себя в аллейку сада и усадить на скамейку, спрятанную в кустах олеандра. Приступ гнева утихал, но она упрямо молчала, теребя носовой платок.
- Расскажи мне все по порядку, голубка. Что сказал тебе принц? По-видимому, он не долго упирался. - Артур говорил мягко и вкрадчиво, как опытный психотерапевт.
- Принц действительно родился в России. Но он не преступник и не шпион. Викторию очень любит, вернее, любил - его убедили, что она давно погибла. Я не стала пока разубеждать Макса (это его европейское имя), хотя ужасно хотелось порадовать... Знаешь, он действительно, жутко влюблен... И вообще - очень милый. Хотя, конечно, мальчишка.
- Все мы были когда-то мальчишками. Не скажу, чтобы это было плохое время. Во всех отношениях. Молодость - недостаток, который проходит сам собой.
- Философствуешь, как домохозяйка, начитавшаяся популярных журналов... А Динстлер не отрицал, что вредил мне. Правда, говорил, что его вынудили к этому какие-то мрачные силы. К тому же он знает, что Остин - не мой отец... И граф Бенцони тоже. Это я уже сама проверила, заехала во Флоренцию, не терпелось начать дознание...Там ещё беседовала с одним давним другом матери, так тот вообще утверждает, что я - сирота!
Артур недоуменно нахохлился:
- Как это, "вообще"?
- Убеждал, что Алиса не могла иметь детей и Динстлер, по уши в неё влюбленный, "вылепил" меня из какой-то беспризорной девчонки. Вот так-то, Артур. Понял, наконец, с кем имеешь дело?
- Кажется, понимаю... Кое-что все-таки сходится. Не нравился мне всегда этот хлипкий докторишко. Скользкий какой-то, кого-то или чего-то боится, все время темнит... - Артур задумался.
Сообщение о Динстлере взволновало его куда больше, чем он позволил себе показать Тони. Уж если этот "скульптор" так легко распоряжается человеческими жизнями, что стоит ему навредить девушке, которая является помехой в его игре?. Оберегать и мстить - это мужское дело. Теперь-то Артур не станет тратить лишних слов и постарается не промахнуться. А Тони надо успокоить и попридержать.
- Глупости, детка. Ты вовсе не сирота, у тебя есть я, - попробовал пошутить Артур. - Но мне кажется, тебе лучше отложить разговор с отцом ведь Остин был им и будет независимо от биологического факта. Господину Брауну в эти дни сильно нездоровится. Опять плохо с сердцем. Известия о событиях в Венеции и твой неожиданный отъезд с принцем очень встревожили его. Не знаешь, почему он так прореагировал на дружбу с Дали Шахом?
- Как почему? Именно по той причине, что и я - Остин беспокоится, что я выйду на след Виктории и докопаюсь до подлинной роли в этом деле Динстлера.
- Ах, нет! Голубка, ты просто свихнулась, у тебя мания преследования. Остин не враг тебе! Он и Алиса всей душой любят тебя - это же ясно, как божий день!
Артур поднял с дорожки плоский камешек, рассмотрел его со всех сторон и с силой метнул в сторону моря.
- Не долетел... Но ведь что-то скрывается за всем этим! Хотелось бы знать, что! Прошу тебя, девочка, не поднимай шум. Побеседуй потихоньку с матерью. Алиса не станет лгать. Я почему-то уверен, что в ближайшие дни многое прояснится. - Глаза Артура блеснули сталью. Он обаятельно улыбнулся и бодро поднялся. - А вот как раз и твой багаж прибыл!
Слуга старательно выносил из лифта набор дорожных сумок Антонии со скромным значком "Кристиан Диор".
Перепоручив Антонию мадам Алисе, Артур спешно отбыл в Париж улаживать дела А. Б. с летними контрактами. Он и вправду занялся делами, но прежде пригласил к себе невзрачного человека, предпочитающего одеваться в серое, пользоваться отмычками и надеяться на свою память.
Покидая через час Шнайдера, серый человек механически твердил неуклюжее имя Йохим-Готтлиб Динстлер и вполне простой адрес "Каштаны".
Динстлер рассчитал с щедрыми "отпускными" научных сотрудников, дал наставления заместителю по поводу текущих дел в клинике, объяснив, что собирается отдохнуть у сестры Изабеллы.
Правда, он избегал смотреть в глаза прислуге, а камин в кабинете горел целую ночь. К тому же увез в неизвестном направлении здоровых обезьян, а три трупа павианов были сожжены садовником на хозяйственных задворках.
Пока пылали в камине личные бумаги, Йохим вновь перелистал серую папку секретного архива специального научного отдела "третьего Рейха" под кодовым названием "Крысолов". С нее-то все и началось, если не считать ту ночь в приюте св. Прасковеи, когда глаза девятнадцатилетнего Йохима встретились с последним взглядом умирающего Майера. Вот тут-то, наверно, и пометила его судьба. Вирус фантастической авантюры проник в юную, доверчиво распахнутую душу, чтобы через десять лет пробудиться и полностью завладеть ею.
"Прощай, Майер! Прощайте, мечты и надежды! Прощай, Йохим "собиратель красоты". И будь проклята твоя одержимость, твоя неукротимая страсть к совершенству".
Серая папка полетела в огонь, но долго не хотела гореть. Языки пламени лизали твердый картон, обходя металлические уголки, застежки и словно не решаясь завладеть её содержимым. Наконец, огонь победил сопротивление, оставив после жаркой расправы горстку седого пепла. Йохи задумчиво развеял его кочергой - все, пустота, никаких следов. И так будет со всем, что живет, радуется, мечтает, плодоносит... Со всеми, кто подличает и убивает - все равны перед Вечностью. Но нет прощения погрязшим в гордыне.
Покончив с архивом и личными бумагами, Динстлер окончательно проверил пустые ящики письменного стола, затем на убранном поле зеленого сукна появился листок бумаги, странно одинокий и беспомощный, последний. Порывшись в книжном шкафу, он достал фотографию и стерев ладонью пыль, поставил перед собой. Полуторагодовалая крошка - лысая, большеротая, таращила безбровые светлые глазенки. Тони, рожденная Вандой. Дочь, которую он не смог, не сумел полюбить...
Обращаясь к ней, Йохим начал писать завещание. Он часто прерывался, рассматривая чужое детское лицо и понимая: здесь, в этой самой точке начался путь преступлений и бед. Не дерзкие фантазии Майера, а гордыня Пигмалиона завела в тупик любимых им людей.
Ах, как бы теперь радовала его девочка, выросшая в точную копию Ванды! И ничего бы не было, ничего! Ни тайн, ни угрызений совести, ни потерь... Лишь майский вечер с тучками мошкары над бассейном, столик под белым зонтиком и две яркие блондинки в шезлонгах - мать и дочь, Ванда и Тони... Господи, за что? Почему?
Йохим готовил себя в последний путь и путь этот пролегал рядом с Богом. Увы, он не стал верующим, не проникся светом понимания высшей истины. Как хотелось бы, как очень хотелось бы... Он так и остался стоять где-то совсем рядом, не осененный всемилостивой дланью - неугодный пасынок, плохой ученик. Йохим не испытывал потребности в покаянии и формальном отпущении грехов. Вмешательство церкви в финальной сцене научало и отвращало. Но он знал, что должен ещё раз увидеть монастырь, Изу, и... Тори. Остин сказал, что Виктория была в опасности, а теперь надежно спрятана, а значит - она там.
Странным образом, окольным путем, невостребованная отеческая любовь стремилась к излиянию, а мастер-Пигмалион, приговоренный Динстлером, молил если и не понимания, то снисхождения. Виктория - его лучшее создание. Она же - Тони, Алиса, Юлия. Она - то, что должно существовать вечно - Красота, которой отдал свою нелепую жизнь Йохим-Готтлиб Динстлер.
Придавив исписанные листы рамкой с детским портретом, Йохим запер кабинет. Слуга, поджидавший его визу у голубого "опеля-седана", вопросительно осмотрел на хозяина. "Вы свободны, Гуго. А багаж мне не потребуется... Да...". - Йохим уже завел мотор и хотел что-то сказать бестолково моргавшему толстяку, проработавшему у него двадцать пять лет... Вспомнил: "Будь добр, старина, проследи, чтобы к июню бассейн был в полном порядке".
Гуго кивнул, жалобно смотря вслед уносящемуся навсегда автомобилю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75