И если возникает агрессивная популяция сорняков, то что-то (или кто-то) обязан противостоять им, не так ли?
Я из глупости, любопытства или корысти, скорее из-за всего вместе, пожелал иметь мирную профессию - профессию добропорядочного европейского boy, отлично владеющего навыками ближнего боя с прекрасными женскими творениями, однако, боюсь, ситуация изменилась настолько, что понятие "жиголо" для меня приобретает совершенно другой смысл.
"Жиг" - на языке зоны означает "нож", предназначенный для пуска помойной кровянистой жижи сучей и предателей. То есть обстоятельства в нашей столь миролюбивой жизни складываются таким образом, что пора вплотную заняться именно кровопусканием из болезненного организма, чтобы принести ему хоть какое-то облегчение.
Я усмехнулся: жиг-жиг, кто на новенького? Полагаю, враг, понеся начальные потери, принял боевую стойку и теперь не так просто будет подрезать ему сонную артерию. Известно, кровь из неё садит фонтаном с таким примерно звуком: фак-фок-фуойк! То есть за несколько мгновений тело теряет весь свой энергетический, скажем так, запас, превращаясь в телесный мешок с будущей инвентарной биркой на синюшне-костлявой лапе. Неприятное зрелище все.
Но главное в этой мировой story, уметь увернуться от персонального фонтана имени "Дружба народов", тогда все будет в порядке: можно не тащить супруге хлопковый костюмчик мужа в химчистку. Зачем лишние хлопоты: как говорится, подрезал чужое горлышко, подумай о женушки и семейном бюджете.
Словом, все в твоих руках, сержант. Ты умеешь не только засаживать ножи в мишень и кидать гранитные гранаты на несколько десятков метров, у тебя, помимо этих необходимых бойцовских качеств, есть основное: принимать жизнь такой, какая она есть. И действовать по её законам. А закон один выжить в кровавой рубке, чтобы потом (лет через сто) пригласить на jig любимую женщину, и танцевать с ней в парке всю оставшуюся вечность под хрипатые звуки духового оркестра.
- Не скучаешь? - входила Александра с умытым и посему хрупким лицом.
- Скучать некогда, товарищ капитан, - и, подбросив вверх страницы, шлепнул их ладонью. - Будем давить гадину в её логове.
- О чем ты? - усмехнулась.
- Мафия бессмертна, да и у неё есть иголочка, - и заговорил скороговоркой, - которая в яйце, а то яйцо в березовом полене, а то полено в гусе, а тот гусь в сове, а та сова в волке, а тот волк в медведе, а тот медведь в блошиных человечках, а те человечки в дупле баобаба, где живет дьячок, а тот дьячок при деде, а дед тот совсем плох - на память оглох...
- Ох-ох, - вскричала Александра. - Прекрати этот народный каламбур.
- Любите народ, - назидательно проговорил, - и народ из вас вышибет последний дух.
- Вот именно. Каждый народ заслуживает то, что заслуживает.
- Все! О народе ни слова, - заявил я. - Будем говорить, хозяйка, чисто, конкретно, по нашему делу, да?
- А что говорить? - передернула плечами. - Ты все сказал.
- Это был романтический бред, - не согласился, поднимая с пола странички, - а теперь будет проза жизни, похожая на блевотинку пассажира "Боинга-747", который летит...
- ... в Майями! - взялась за голову.
- Нет, - отрезал. - Во Фл`ориду!
- Издеваешься! - и с кулачками набросилась на меня. - А я работала всю ночь, в смысле, утро!
- Про ночь - это правильно, а вот что было утром...
- Работала я, - топнула ногой.
- Верно, "работа налицо", - и уложил странички на свою зацелованную физиономию. - Смотри, "работа на лицо"!
- Лучше думай, где яйцо?
- Пардон, какое... э-э-э... яйцо?
- В котором иголка.
- Да? - дурачился, выглядывая из-за бумаги, как нашкодивший школяр высматривает из-за угла мать, возвращающуюся с родительского собрания.
- Дима, ты... ты... ребенок!
- Александра Федоровна, а вы... - смеялся от удовольствия, - фифочка.
Наш амурная забава закончилась в ту секунду, когда на журнальном столике прозвучал сигнал сотового телефончика; это случилось так неожиданно, будто до поры до времени рядом с нами дремала всеми забытая пичуга, и вот её время пришло, она пробудилась и потребовала к себе внимания.
Фьить-фьить! И недолгая иллюзия нашего мещанского счастья рассыпалась в труху повседневности.
По тому, как Александра принимала информацию, понял - ЧП с летальным исходом одного из действующих лиц нашей современной трагикомедии.
Лицо любимой старело, точно с него сдирали маску веселого циркового арлекина, губы сжались в производственно-строгое каре, глаза обледенели до цвета легированной стали бис-2000.
- Кто? - спросил я и после уточнил. - Кого?
... Через час мы с капитаном милиции уже находились в районе Измайловского парка. Знакомая мне пятиэтажка, где, не секрет, проживала молоденькая и ветреная секретарь "Russia cosmetic" Верочка, при дневном свете выглядела убогим богоугодным заведением, где затухали, как апатичные планеты, жизни бывших строителей коммунизма.
- Ты знал ее? - спросила Александра, когда ответила на мой вопрос.
- Да, - ответил я.
Более меня ни о чем не спросили. Наверное, я так и не научился скрывать свои чувства? Кажется, отцы-командиры не сумели до конца выжечь каленым железом мои душевые порывы и романтические переживания; вот в чем дело.
Любил ли я приятную во всех отношениях губастенькую дуреху и прелестницу с объемными формами и подвижной, скажем так, сутью? Вопрос риторический. Любил и любовь та была сладка, как рафинад из грязноватого черниговского буряка, и радостна, как экзальтированный праздник Независимости CША 4 июля, и бесконечна, как млечный путь в созвездии Гончих Псов, рвущих поводок из рук Всевышнего, невидимого и непостижимого для нашего нищего умишко.
Да, я её любил, даже несмотря на то, что использовал в своих корыстных интересах. Моя ошибка лишь в том, что так и не понял: если не мы будем немедленно вырезать червоточины из нашей среднерусской картофельной жизни, то враги наши будут резать нас и наших детей, и детей наших детей, как цукатных цыплят.
Итак, прибыв, выражаясь языком протокола, на место происшествия, мы обнаружили в подъезде и квартире тошнотворную суету оперативной группы, а во дворике - многочисленных зевак, включая уличных малолеток, уже познавших неспело-вишневый вкус клея БФ.
Я почувствовал раздражение, оно поднималось изнутри и делало меня слабым. Поначалу решил, что нервничаю по причинам вышеизложенным, потом понял - причина в другом. По соседству с домом импрессионил в малахитовой дымке бесплатного лета праздный Измайловский парк и там, на прогнивших досках эстрады, выкрашенной в отвратительный цвет цинковой зелени, репетировал духовой оркестр, в составе которого, был уверен, хороводили бравые отставники и прочие музыкальные старперы.
Конечно, можно было бы не обращать внимание на звуки этого вконец раздолбанного оркестрика, да дело в том, что он пытался воспроизвести одну и ту же мелодию: "Прощание славянки". Создавалось впечатление, что трубачи и прочие трухачи ни хера более не ведают в области национального репертуара, и шаркают одну и ту же до-ре-ми-фа-соль. И нестройные эти гаммы, прожигая шлакоблочные стены всех соседних домов, делают жизнь их обитателей вконец бессмысленной.
В этом смысле Верочке повезло: она не могла слышать зло искаженную мелодию, под которую уходила на фронт героическая российская армия образца 1914 года.
По утверждениям экспертов, жертва сама открыла дверь убийцам. Более того, была распита бутылочка французского вина, изготовленного полвека назад шинкарями чарующей Шампани. Не исключено, что жертва была протравлена клафелином. Зачем? А чтобы без проблем запустить "мясников" в квартиру, где и завершилась акция по расчленению доверчивой тютёхи, могущей слишком много знать.
Поскольку я был с капитаном милиции и выступал в качестве понятого, то мне дозволили заглянуть в ванную комнату. Если бы не моя армейская спецподготовка, то от увиденного... Я лишь поморщился от знакомого кисловатого запаха крови.
Тот, кто ещё сутки назад пребывал в состоянии любовной эйфории и беспредельного нетрезвого оргазма, был расчленен до ветошных кусков говядины, полузатопленных в ванной. У этой громадной чугунной посудины сидел на стуле старенький эксперт, похожий на профессора Первого Медицинского. Под его ногами цинковело десятилитровое ведро. Специалист по трупам рукой в прорезиненной перчатке ловил куски мяса в ванной и при этом мурлыкал мелодию "Прощание славянки", доносящуюся, напомню, из парка культуры и отдыха трудящихся и колхозных масс.
- Как дела, Абрам Борисович? - поинтересовался моложавый и вальяжный следователь Слепцов таким тоном, будто интересовался выпечкой калорийных булочек в соседней булочной.
- Нормально, Сема, - ответ эксперта был банален. - Накрошили вот... как на шашлык.
- А голова-то где? - вспомнил следователь.
- В холодильнике, где еще, - пробурчал Абрам Борисович, запуская вновь руку в киноварную жиж для очередного удачного цапа. - Таки ты её, Сема, не трогай - с ней я поработаю уж...
Я невольно хныкнул, представив такую жизненную картинку: законопослушная, но габаритная гражданка России отправляется в полночь на тараканью кухоньку свою, чтобы там втихую от благоверного навернуть холодных щец да заглотить клонированных тефтелек, приготовленных родной мамулей. И вот обжора грациозно шлепает танго будущего харчевого услаждения; и вот даже тарелка готова, и ложка готова, и вилка готова... и вот дверца холодильника ЗИЛа, лучшего, кстати, в мире, открывается... и что там Бог послал? А там, в арктическом холоде возлежит вилок промерзлой капусты... Впрочем, кажись, не капусты? И далеко не капусты. При ближайшем рассмотрении мерзлый вилок оказывается бедовой головухой любимой мамы (тещи по совместительству), которая зарыкает на собственную дочь с немым укором заиндевевших сапфировых зенок, мол, зараза такая и зараза сякая, сколько можно жрать, дурище!..
Вот такая вот картинка из жизни простодушного населения, решающего иной раз свои семейные проблемы таким веселеньким и весьма действенным способом. А что тогда говорить о тех, кто занят кровопусканием на уровне, скажем, общественном?
Но меня не оставляет впечатление, что некто работает под "духов" - во всяком случае малопонятно подобное зверство. Зачем кромсать красивое тело, если можно обойтись профилактическим ударом в беззащитный висок с венозным вензелем.
То есть наблюдается некое несоответствие между, скажем, делом и телом. Отчего такая грубая "зачистка"? Не является ли это предупреждением нам, живым?
- Похоже, - согласилась капитан милиции Лахова, когда мы уже находились в машине. - А зачем предупреждать, если можно убрать, призадумалась. - Что Верочка могла такое знать?
- Ничего, - ответил я и ляпнул, - кроме того, что господин Житкович fuck`ал госпожу Пехилову на рабочем столе.
- Что? - не поняла - Что делал?
Пришлось воротиться в недалекое прошлое, правда, без некоторых интимных частностей. Выслушав меня, Александра хрустнула ключом зажигания и сделала естественный вывод, что такие откровения секретаря "Russia cosmetic" могли быть получены мною только в койке.
- Или мойке, - попытался глупо отшутиться. - Вообще мы ходили в "Кабанчик".
- К-к-куда?
Я объяснил, как мог: хороший такой ресторанчик, где подают поросячьи хвостики, копытца и пятачки.
- Хвостики, говоришь, копытца, - Александра с напряжением выруливала "девятку" из дворика, - пятачки, говоришь, - и неожиданно предупредила. Впредь обещай мне говорить все.
- Что, значит, - занервничал, - "все"?
- Все, что касается твоих отношений с женщинами, - автомобильчик выкатил на проспект; он был шумен и праздничен от цветных, как флажки, малолитражек.
- Ну здрастье, мать! - хохотнул. - Тогда проще кастрировать меня, как кота.
- Это хорошая мысль, - мстительно прикусила губу. - И чтобы без анестезии.
- Александра... Федоровна, - даже запнулся от возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Я из глупости, любопытства или корысти, скорее из-за всего вместе, пожелал иметь мирную профессию - профессию добропорядочного европейского boy, отлично владеющего навыками ближнего боя с прекрасными женскими творениями, однако, боюсь, ситуация изменилась настолько, что понятие "жиголо" для меня приобретает совершенно другой смысл.
"Жиг" - на языке зоны означает "нож", предназначенный для пуска помойной кровянистой жижи сучей и предателей. То есть обстоятельства в нашей столь миролюбивой жизни складываются таким образом, что пора вплотную заняться именно кровопусканием из болезненного организма, чтобы принести ему хоть какое-то облегчение.
Я усмехнулся: жиг-жиг, кто на новенького? Полагаю, враг, понеся начальные потери, принял боевую стойку и теперь не так просто будет подрезать ему сонную артерию. Известно, кровь из неё садит фонтаном с таким примерно звуком: фак-фок-фуойк! То есть за несколько мгновений тело теряет весь свой энергетический, скажем так, запас, превращаясь в телесный мешок с будущей инвентарной биркой на синюшне-костлявой лапе. Неприятное зрелище все.
Но главное в этой мировой story, уметь увернуться от персонального фонтана имени "Дружба народов", тогда все будет в порядке: можно не тащить супруге хлопковый костюмчик мужа в химчистку. Зачем лишние хлопоты: как говорится, подрезал чужое горлышко, подумай о женушки и семейном бюджете.
Словом, все в твоих руках, сержант. Ты умеешь не только засаживать ножи в мишень и кидать гранитные гранаты на несколько десятков метров, у тебя, помимо этих необходимых бойцовских качеств, есть основное: принимать жизнь такой, какая она есть. И действовать по её законам. А закон один выжить в кровавой рубке, чтобы потом (лет через сто) пригласить на jig любимую женщину, и танцевать с ней в парке всю оставшуюся вечность под хрипатые звуки духового оркестра.
- Не скучаешь? - входила Александра с умытым и посему хрупким лицом.
- Скучать некогда, товарищ капитан, - и, подбросив вверх страницы, шлепнул их ладонью. - Будем давить гадину в её логове.
- О чем ты? - усмехнулась.
- Мафия бессмертна, да и у неё есть иголочка, - и заговорил скороговоркой, - которая в яйце, а то яйцо в березовом полене, а то полено в гусе, а тот гусь в сове, а та сова в волке, а тот волк в медведе, а тот медведь в блошиных человечках, а те человечки в дупле баобаба, где живет дьячок, а тот дьячок при деде, а дед тот совсем плох - на память оглох...
- Ох-ох, - вскричала Александра. - Прекрати этот народный каламбур.
- Любите народ, - назидательно проговорил, - и народ из вас вышибет последний дух.
- Вот именно. Каждый народ заслуживает то, что заслуживает.
- Все! О народе ни слова, - заявил я. - Будем говорить, хозяйка, чисто, конкретно, по нашему делу, да?
- А что говорить? - передернула плечами. - Ты все сказал.
- Это был романтический бред, - не согласился, поднимая с пола странички, - а теперь будет проза жизни, похожая на блевотинку пассажира "Боинга-747", который летит...
- ... в Майями! - взялась за голову.
- Нет, - отрезал. - Во Фл`ориду!
- Издеваешься! - и с кулачками набросилась на меня. - А я работала всю ночь, в смысле, утро!
- Про ночь - это правильно, а вот что было утром...
- Работала я, - топнула ногой.
- Верно, "работа налицо", - и уложил странички на свою зацелованную физиономию. - Смотри, "работа на лицо"!
- Лучше думай, где яйцо?
- Пардон, какое... э-э-э... яйцо?
- В котором иголка.
- Да? - дурачился, выглядывая из-за бумаги, как нашкодивший школяр высматривает из-за угла мать, возвращающуюся с родительского собрания.
- Дима, ты... ты... ребенок!
- Александра Федоровна, а вы... - смеялся от удовольствия, - фифочка.
Наш амурная забава закончилась в ту секунду, когда на журнальном столике прозвучал сигнал сотового телефончика; это случилось так неожиданно, будто до поры до времени рядом с нами дремала всеми забытая пичуга, и вот её время пришло, она пробудилась и потребовала к себе внимания.
Фьить-фьить! И недолгая иллюзия нашего мещанского счастья рассыпалась в труху повседневности.
По тому, как Александра принимала информацию, понял - ЧП с летальным исходом одного из действующих лиц нашей современной трагикомедии.
Лицо любимой старело, точно с него сдирали маску веселого циркового арлекина, губы сжались в производственно-строгое каре, глаза обледенели до цвета легированной стали бис-2000.
- Кто? - спросил я и после уточнил. - Кого?
... Через час мы с капитаном милиции уже находились в районе Измайловского парка. Знакомая мне пятиэтажка, где, не секрет, проживала молоденькая и ветреная секретарь "Russia cosmetic" Верочка, при дневном свете выглядела убогим богоугодным заведением, где затухали, как апатичные планеты, жизни бывших строителей коммунизма.
- Ты знал ее? - спросила Александра, когда ответила на мой вопрос.
- Да, - ответил я.
Более меня ни о чем не спросили. Наверное, я так и не научился скрывать свои чувства? Кажется, отцы-командиры не сумели до конца выжечь каленым железом мои душевые порывы и романтические переживания; вот в чем дело.
Любил ли я приятную во всех отношениях губастенькую дуреху и прелестницу с объемными формами и подвижной, скажем так, сутью? Вопрос риторический. Любил и любовь та была сладка, как рафинад из грязноватого черниговского буряка, и радостна, как экзальтированный праздник Независимости CША 4 июля, и бесконечна, как млечный путь в созвездии Гончих Псов, рвущих поводок из рук Всевышнего, невидимого и непостижимого для нашего нищего умишко.
Да, я её любил, даже несмотря на то, что использовал в своих корыстных интересах. Моя ошибка лишь в том, что так и не понял: если не мы будем немедленно вырезать червоточины из нашей среднерусской картофельной жизни, то враги наши будут резать нас и наших детей, и детей наших детей, как цукатных цыплят.
Итак, прибыв, выражаясь языком протокола, на место происшествия, мы обнаружили в подъезде и квартире тошнотворную суету оперативной группы, а во дворике - многочисленных зевак, включая уличных малолеток, уже познавших неспело-вишневый вкус клея БФ.
Я почувствовал раздражение, оно поднималось изнутри и делало меня слабым. Поначалу решил, что нервничаю по причинам вышеизложенным, потом понял - причина в другом. По соседству с домом импрессионил в малахитовой дымке бесплатного лета праздный Измайловский парк и там, на прогнивших досках эстрады, выкрашенной в отвратительный цвет цинковой зелени, репетировал духовой оркестр, в составе которого, был уверен, хороводили бравые отставники и прочие музыкальные старперы.
Конечно, можно было бы не обращать внимание на звуки этого вконец раздолбанного оркестрика, да дело в том, что он пытался воспроизвести одну и ту же мелодию: "Прощание славянки". Создавалось впечатление, что трубачи и прочие трухачи ни хера более не ведают в области национального репертуара, и шаркают одну и ту же до-ре-ми-фа-соль. И нестройные эти гаммы, прожигая шлакоблочные стены всех соседних домов, делают жизнь их обитателей вконец бессмысленной.
В этом смысле Верочке повезло: она не могла слышать зло искаженную мелодию, под которую уходила на фронт героическая российская армия образца 1914 года.
По утверждениям экспертов, жертва сама открыла дверь убийцам. Более того, была распита бутылочка французского вина, изготовленного полвека назад шинкарями чарующей Шампани. Не исключено, что жертва была протравлена клафелином. Зачем? А чтобы без проблем запустить "мясников" в квартиру, где и завершилась акция по расчленению доверчивой тютёхи, могущей слишком много знать.
Поскольку я был с капитаном милиции и выступал в качестве понятого, то мне дозволили заглянуть в ванную комнату. Если бы не моя армейская спецподготовка, то от увиденного... Я лишь поморщился от знакомого кисловатого запаха крови.
Тот, кто ещё сутки назад пребывал в состоянии любовной эйфории и беспредельного нетрезвого оргазма, был расчленен до ветошных кусков говядины, полузатопленных в ванной. У этой громадной чугунной посудины сидел на стуле старенький эксперт, похожий на профессора Первого Медицинского. Под его ногами цинковело десятилитровое ведро. Специалист по трупам рукой в прорезиненной перчатке ловил куски мяса в ванной и при этом мурлыкал мелодию "Прощание славянки", доносящуюся, напомню, из парка культуры и отдыха трудящихся и колхозных масс.
- Как дела, Абрам Борисович? - поинтересовался моложавый и вальяжный следователь Слепцов таким тоном, будто интересовался выпечкой калорийных булочек в соседней булочной.
- Нормально, Сема, - ответ эксперта был банален. - Накрошили вот... как на шашлык.
- А голова-то где? - вспомнил следователь.
- В холодильнике, где еще, - пробурчал Абрам Борисович, запуская вновь руку в киноварную жиж для очередного удачного цапа. - Таки ты её, Сема, не трогай - с ней я поработаю уж...
Я невольно хныкнул, представив такую жизненную картинку: законопослушная, но габаритная гражданка России отправляется в полночь на тараканью кухоньку свою, чтобы там втихую от благоверного навернуть холодных щец да заглотить клонированных тефтелек, приготовленных родной мамулей. И вот обжора грациозно шлепает танго будущего харчевого услаждения; и вот даже тарелка готова, и ложка готова, и вилка готова... и вот дверца холодильника ЗИЛа, лучшего, кстати, в мире, открывается... и что там Бог послал? А там, в арктическом холоде возлежит вилок промерзлой капусты... Впрочем, кажись, не капусты? И далеко не капусты. При ближайшем рассмотрении мерзлый вилок оказывается бедовой головухой любимой мамы (тещи по совместительству), которая зарыкает на собственную дочь с немым укором заиндевевших сапфировых зенок, мол, зараза такая и зараза сякая, сколько можно жрать, дурище!..
Вот такая вот картинка из жизни простодушного населения, решающего иной раз свои семейные проблемы таким веселеньким и весьма действенным способом. А что тогда говорить о тех, кто занят кровопусканием на уровне, скажем, общественном?
Но меня не оставляет впечатление, что некто работает под "духов" - во всяком случае малопонятно подобное зверство. Зачем кромсать красивое тело, если можно обойтись профилактическим ударом в беззащитный висок с венозным вензелем.
То есть наблюдается некое несоответствие между, скажем, делом и телом. Отчего такая грубая "зачистка"? Не является ли это предупреждением нам, живым?
- Похоже, - согласилась капитан милиции Лахова, когда мы уже находились в машине. - А зачем предупреждать, если можно убрать, призадумалась. - Что Верочка могла такое знать?
- Ничего, - ответил я и ляпнул, - кроме того, что господин Житкович fuck`ал госпожу Пехилову на рабочем столе.
- Что? - не поняла - Что делал?
Пришлось воротиться в недалекое прошлое, правда, без некоторых интимных частностей. Выслушав меня, Александра хрустнула ключом зажигания и сделала естественный вывод, что такие откровения секретаря "Russia cosmetic" могли быть получены мною только в койке.
- Или мойке, - попытался глупо отшутиться. - Вообще мы ходили в "Кабанчик".
- К-к-куда?
Я объяснил, как мог: хороший такой ресторанчик, где подают поросячьи хвостики, копытца и пятачки.
- Хвостики, говоришь, копытца, - Александра с напряжением выруливала "девятку" из дворика, - пятачки, говоришь, - и неожиданно предупредила. Впредь обещай мне говорить все.
- Что, значит, - занервничал, - "все"?
- Все, что касается твоих отношений с женщинами, - автомобильчик выкатил на проспект; он был шумен и праздничен от цветных, как флажки, малолитражек.
- Ну здрастье, мать! - хохотнул. - Тогда проще кастрировать меня, как кота.
- Это хорошая мысль, - мстительно прикусила губу. - И чтобы без анестезии.
- Александра... Федоровна, - даже запнулся от возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56