Но взвизгнули тромбоны, но заплакали скрипки, но вскрикнули флейты. Я вижу тряпичные испуганные лица оркестрантов. И оглядываюсь: по проходу зала шли гвардейцы - они шли несокрушимой, бронированной стеной. Свое оружие несли, словно фанфары - бравые фанфаристы режима.
- Всем стоять! Руки за голову! - командовал офицер, точно явившийся из моего сна.
- Извините, - поклонился я. - У нас есть разрешение на этот концерт.
- Пид-д-драс - это раз! - рявкнул человек с лицом удавленника. - А два: скажи - "кар-р-раул"!
- Позвольте, я не понимаю...
- "Кар-р-раул", я сказал!
И я, чувствуя в груди сгусток стыда и унижения, фальцетом вскричал:
- Кар-р-раул!
И темный свод консерватории лопнул от сытого хохота, и обрушился на меня злорадством и ненавистью, смял и уничтожил.
- Проверка документов! - Гвардейцы крушили пюпитры, стулья, инструменты. - Стоять! Кто из вас ещё не стерилизованный?!.
Я стою у дирижерского пульта и вижу, как в дурном сне, вижу разгром оркестра. Я возвышаюсь над миром, над родными людьми, но я тоже бессилен, как и они. Хрустят кости, хрустит дерево, хрустят души. Со всех сторон несется варварская костоправная музыка.
Потом я вижу: маленький затрапезный флейтист воровато выпростает из внутреннего кармана фрака игрушечный пистолет. И поспешно так - тыкает дуло в свой гордый рот.
- Взять его! - ревет офицер, находящийся где-то рядом со мной.
Его приказ не успевают выполнить: голова флейтиста лопается нелояльными к режиму кровавыми ошметками. И темный свод снова обрушился, содрогнувшись от ужаса и криков.
А что же я? Я увидел внизу, на уровне своих рук, я увидел офицерское и потное, пористое и мясистое... И с отвращением увидел, как жало моей волшебной дирижерской палочки вонзается в округленное глазное яблоко врага.
Дальнейшее помню плохо - отключили свет. Нам обещали новые счастливые времена с Новой Энергией, а свет в помещениях отключали в самые неподходящие моменты. В данном случае, мне повезло: отключили свет и я бежал из родной консерватории.
Город тоже был черен - энергию экономили в государственных целях, готовя широкомасштабную рекламную акцию в честь создания Новой Энергии, способной изменить весь мир.
Бежал я долго, теша себя иллюзией, что можно убежать от страха, разлагающего живую плоть. После осознал себя у длинного бетонного забора. За этим забором находилась больница, где работает мой любимая и единственная. Если есть спасение, то только в ней. В противном случае, меня, преступника, бросят под хирургический нож и через час он уже будет валяться куском казенного мяса в бетонном колодце беспамятства.
Увидев меня, любимая не удивляется, лишь спросила:
- Что это у тебя в руках?
Я поднимаю руку к лицу - в руке дирижерская палочка с запекшей киноварью, похожей на кровь. Впрочем, это кровь, похожая на киноварь.
- Это волшебная палочка, - отвечаю и рассказываю о том, что случилось на моем последнем концерте. - Нам же разрешили играть, - не понимаю. Почему же они так поступили?
- Это их время, - отвечает Анна, - и они будут поступать так, как считают нужным.
- И что делать?
- Бежать! - и смотрела с надеждой на меня.
- Куда бежать? - не понимал. - Они везде, они всюду. У них система контроля, ты же знаешь.
- Тогда почему ты здесь?
- Мне страшно.
- Страшно?
- Страшно одному... умирать...
- Умирать? - посмотрела непонятными глазами. - А так жить не страшно?
- Я тебя люблю, - сказал я.
- Ты не любишь молоко от мертвых детей, - сказала она. - Ты убил офицера национальной безопасности. Ты исполняешь Моцарта и Баха, когда надо играть марши. И ты ещё на что-то надеешься?
И ответ на этот вопрос последовал незамедлительно: взвыла сирена тревоги.
- Это за мной, - догадался я.
- Нет, это за нами, - и приказала идти за ней.
И я пошел за ней, любимой и единственной, по бесконечному больничному коридору, и нас преследовал механический монотонный голос оповещения:
- Всем оставаться на своих местах!
Приказ мы выполнили у грузового лифта. Пока ждали прихода кабины, показалось, что время остановилось - мертвое, молибденовое по цвету.
Наконец лифт остановился - в нем было наше спасение. Открылись створки дверей и мы шагнули в кабину.
- Куда мы? - спросил, чувствуя, как кабина с нами погружается вниз.
- В преисподнею, - улыбнулась Анна.
Да, это была преисподняя для тех, кто наконец получил полную свободу от жизни. На металлических стеллажах стояли гробы - разные, дешевые, из сосны, и дорогие, из ореха. Анна кинулась к компьютерному пульту.
- Что хочешь сделать? - спросил я.
- Я хочу поиграть, - улыбнулась. - Помнишь, мы играли: "умри-воскресни"?
- Помню.
- Вот и хорошо, - и я увидел, как к стеллажу подкатила механизированная тележка, и в её пазы въехал один из гробов.
- Анна! - отступил я.
- Ты хочешь, чтобы тебя стерилизовали?
- Нет, но...
- Ведь не мечтаешь, чтобы из тебя вырезали мозги, - закричала моя любимая, манипулируя у пульта.
Крышка гроба приоткрылась. Там лежал труп - его дутые щеки были покрыты греховными румянами.
- Нет, но...
- Ты тогда будешь мне не нужен, - говорила. - Мертвые мы не будем нужны друг другу.
Я посмотрел на неё - у Анны были веселые и яростные глаза победительницы.
- Что должен делать?
- А ты не знаешь?
- Знаю, - ответил.
Я - умер. Я лежал с трупом и, кажется, умирал от трупного запаха и страха. К счастью, образовалась щель и мир наблюдал через нее. Поначалу видел металлическую стену, потом секундная задержка - скрежет металла, удар и гроб снова вбился в некие пазы, словно в капкан.
Зачем так жить, спросил себя. И не ответил на этот вопрос. Через щель пробился свет, похожий на лезвие скальпеля.
- Ну, шо мы тут имеем? - услышал старческий голос и увидел рябь голенища кирзового сапога.
- № 260554, на обследование, - ответила Анна голосом дисциплинированного медперсонала.
- А шо там, наверху, гонзятся?
- Руководство, должно быть, прибыло.
- Руководство уважать надо, дочка, - сказал старик. - А ты спирт забыла. Нехорошо.
- В следующий раз...
- Раза другого может и не быть. - И вопросил. - Где мое орудие труда?
- Я вам обещаю, - испуганный голос любимой.
- Инструкции нарушать нельзя, - я снова увидел рябь кирзового сапога и почувствовал движением над гробом; через секунду лезвие хромированного штыря пробило потолок гроба, с хрустом впиваясь в грудную клетку покойника. - Порядок, дочка, - услышал сквозь обморок. - Прежде всего - порядок. А у нас?.. Порядок - это когда все покойники. - С усилием вытаскивал штырь из гроба. - У, зараза, увязла под самый корешок!
Потом заскрежетали суставы механизма - гроб заскользил вниз. Я почувствовал на лице и руках липкую краску. Краску? Нет, это была кровь мертвая, тяжелая, черная кровь. Она хлюпала подо мной. Или это я плакал, проткнутый насквозь штырем? И я закричал, и кричал, и не слышал, что именно кричу. Почему? Потому, что молчал. Трупы, как правило, молчат.
Потом я вижу над собой лицо, оно мне знакомо, как небо детства.
- Ну, родненький, воскресни, - Анна тянет меня за руку. Выбирайся-выбирайся!
- Воскресни! - выползаю из-под трупной туши, затем - из гроба. Спиной упираюсь в новую металлическую стену и начинаю истерично хохотать. - Ха-ха, воскресни! Я что - Христос?
- Что с тобой? - слышу сквозь лай смеха. - Ты весь в крови. Переодевайся, прошу тебя.
- Зачем? Всюду стены, - бью кулаком по металлу. - Мы снова в гробу, только большом. Для двух индивидуумов, ха-ха!
- Молчи! С ума сошел?
- А ты? Ты не сошла?.. Почему без спирта покойников поставляешь?! меня рвет желчью смеха. - Нехорошо.
- Идиот! - жесткая отрезвляющая пощечина. - Переодевайся, я тебе говорю.
- Не бей, - прошу, - мне больно.
- Больно - значит, ещё жив.
- Ты уверена, - начинаю рыться в чужих одеждах. - Тогда ударь ещё раз.
- Зачем?
? Чтобы я понял, зачем мы живем.
И она, немилосердная, ударила по другой щеке. И это отрезвило меня окончательно. Я понял, что у нас есть шанс на спасение. Мы покинули фургон, перевозящий гробы, и бежали по темному, ставшему чужим городу - бежали в неизвестное.
... Железнодорожный вокзал ещё жил прошлой жизнью - ходили живые люди, суетились у касс, ели вареных кур, слушали бравурные марши. Я стоял в тени дерева и наблюдал за сутолокой. Там была моя любимая Анна. Господи, молился я, сделай так, чтобы она вернулась. Хотя зачем мертвым билеты в счастливое будущее?
Вдруг вижу: волнение и страх пассажиров. Гвардейский патруль волок избитого человека. Он хохотал и строил миру рожи. Он был похож на меня в своем безумном смехе. Потом вырвался и заплясал в центре зала. Танец счастья? Солдаты принялись бить его прикладами. Сумасшедший не понимал и продолжал хохотать. Наверное, он и вправду был счастлив?
Нам тоже повезло: Анна купила билеты, и мы сели в тихое купе спального вагона, пропахшее кожей, пылью и влажными простынями. Вагон был полупуст; пассажиры говорили шепотом, будто рядом был покойник. А мы молчали, я и моя любимая. О чем говорить? Если все ясно без слов. Мы молчали и смотрели в окно на блеклый и выморочный мир вокзала.
- Провожающим освободить вагон! - прокричал проводник.
Провожающих не было. Лишь начинался дождь. В дождь хорошо уезжать есть надежда вернуться. Вернуться?
- Мы вернемся, - улыбнулась Анна, - ты мне... - и не договорила: на вокзал врывался штурмовой отряд специального назначения. Они врываются, маркированные убийцы, и тотчас же открывают огонь из плазмоидов - оружия нового поколения. Электрические разряды пробивают тела пассажиров. Мир вокзала взрывается криками, кровью, стеклярусным обвалом ажурных окон...
Потом агонизирующий мир пропал - и наступила ночь, и в этой ночи били колеса состава на стыках: во спасения себя... во спасения себя!.. во спасения себя?..
Я опустился на колени и уткнулся в теплый живот родного человека.
- Прости меня, - сказал я.
- И ты меня прости, - её руки лежали на моем беззащитном затылке. - Ты знаешь лозунг дня? - спросила.
- Знаю. Лозунг дня: затылок - самая удобная площадка для строительства нового человека.
- Но ты никогда не будешь у меня новым человеком, - поцеловала меня в макушку.
- А кем я буду?
- Ты?.. Ты будешь человеком деревьев.
- Что?
- Деревья умирают стоя, - объяснила. - А потом из них делают скрипки.
- Или гробы, - напомнил я.
Потом мы уснули - и спали под спасительную мелодию колес, тукающих на стыках нашего нового пути. Или это пульсировала кровь в коррозийных от страха венах? Или это был стук в дверь купе. Я просыпаюсь - и открываю её. И вижу - маму.
- Мама? - удивляюсь. - Ты тоже этим поездом. Ты ведь умерла?
- А я тебе принесла молочка, сын, - села у моих ног, как в детстве. Ты любишь молоко, я знаю.
- Я никогда не любил молоко.
- Не спорь. Оно полезно для здоровья. Мне выдали за ударный труд.
- Тебе сделали лоботомию и ты умерла! - закричал я. - Ты забыла?
- Лобомисты никогда не умирают, - удивилась мама. - Они живут вечно и счастливо.
- Но тебя нет. Тебя бросили в братскую могилу, как отходы неудачного эксперимента.
- Глупыш, - улыбнулась. - Мы были первыми. Новая Энергия - это власть над миром.
- Мама, ты ничего не знаешь, - страдал я. - Мир сошел с ума. Вас, первых, обманули, как детей. Вы находились в путах иллюзий!
- О чем ты? - мама качалась в такт движению поезда. - Ты раньше был хорошим мальчиком, а теперь что?
- Что?
- Не хочешь добровольно выполнять Постановление ДИКТАТА?
- Не хочу! Не хочу быть, как все.
- Надо сын, надо, - и я увидел в её руках скальпель. - Надо быть, как все.
- Мама! - закричал, втискиваясь в угол купе. - Я твой сын!
- Это не больно. Я удалю только одну дольку мозга, - взмахнув скальпелем, наклонилась в сторону соседней полки. - Это все она, сумасбродка, сбила моего мальчика с пути истинного. Вот выколю ей глаза, будет знать.
- Мама! - и бросившись на руку, держащую скальпель, пробудился от собственного крика и потного страха.
По-прежнему били колеса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56