- Игра блядей! - неожиданно рявкнул мой друг. И ударил кулаком по столу. Вернее, хотел хватить по столу, а влепился рукой в торт. Это обстоятельство окончательно вывело его из себя. Он завопил дурным голосом текст на малознакомом мне языке, где, правда, угадывались слова на буквы, которые отсутствовали на моей печатной машинке. И ещё там было слово "папарацци".
Я открыл рот от удивления: в чем дело, кацо, тортовых жиров обкушался? Или клопиный коньячок не приглянулся?
- Идиот! - гаркнул. - Ты кого снял, папарацци херов?! - И швырнул пачку снимков, выполненных на глянцевой цветной бумаге.
- Кого надо, того и снял, - огрызнулся я. - Что происходит, генацвале?
- А ты уж погляди, Ёхан Палыч, - попросил, сдерживаясь. - Сделай такую милость, вах-трах!
Я застеснялся, мол, чего там смотреть, имел таки удовольствие лицезреть, так сказать, в натуральном виде. Не прошли и сутки. Однако визитер с кружкой коньячного пойла был неприятно настойчив. Я вздохнул - ну и времечко, мало того, что заставляют заниматься черт знает чем, так ещё надо рассматривать результат собственной трудовой деятельности. Однако делать нечего, тем паче у меня возникло подозрение, что у Сосо за обшлагом пиджака кинжал из дамасской стали, не дай Бог, прирежет, как засрацкого цыпленка, и ничего ему не будет, потому что лицо кавказской, понимаешь, национальности.
Пожимая плечами, просмотрел снимки. И ничего нового для себя не обнаружил. Жопа - она и в бывшем номере Предсовнаркома это самое.
- Не понимаю, - признался. - Что, имеются претензии к художественному осмыслению объектов?
Мой товарищ задохнулся от возмущения: какое к такой-то матери ху-ху-художественное, блядь, осмысление? Отщелкни глаза до щек, сукин ты сын?
- А что такое, - заорал я, - можно спокойно объясниться, а не жрать мой, между прочим, торт и кружками заглатывать коньяк?
- Ах, прошу прощения, граф, за ваш еб... ный коньяк?!
- А вы, князь, прекратите изъясняться загадками и материться, как конюх!
- Да, пошел ты, граф!
- Сам туда иди, князь!
Неизвестно, чем бы закончилась наша горячая, как кипяток, перепалка, да дверь в комнату рыпнула. Оба мы вздернулись, точно ошпаренные. Кто это ещё посмел вторгнуться в частную собственность?!
- Вах, красавица, прошу к нашему столу, - расплылся в медовой улыбке Мамиашвили, хлебосольным жестом сбивая бутылку, которую я успел привычным движением поймать у пола.
- Привет, мальчики, - проговорила Александра. - А у вас весело. - Была в строгом костюме, но в узкой короткой юбке. - Нет ли тут моего чайника?
Чужую посудину я нашел под кактусом, и пока её искал, князь галантный, как тульский пряник на празднике города, начал обхаживать молоденькую и доверчивую "красавицу". Это мне не понравилось - появилось настойчивое желание огреть любвеобильного друга чайником. Чтобы он забыл все слова. На всех языках мира.
- У нас проблемы, - напомнил я ему.
- Вах, какие проблемы? - удивился донжуан с гор. - Какие могут быть проблемы в обществе такой очаровательницы, да, Сашенька?
- Нет, у нас проблемы, - повторял я, как какаду, сидящий на кипарисе острова, омываемого океанскими волнами. И, вручив чайник хозяйке, принялся с помощью живота буквально выдавливать её из комнаты.
Улыбнувшись, девушка пообещала заглянуть на огонек к мальчикам попозже, когда они решат все свои проблемы.
Конечно же, все наши вопросы были сняты мгновенно. За час. И мой друг тут же поспешил вон из комнаты, чтобы пригласить прекрасную соседку на праздник, который был поминками. Для меня. Поминками по самому себе.
В чем дело? Надеюсь, это ещё кому-то интересно? Мне, например, нет. Потому что более в идиотском положении не приходилось бывать. Даже когда я елозил спиной по кремлевской каше в контейнере, была надежда, что таки выберусь из кисловато-удушливого пространства металлического куба. А тут? Мрак!
Моя мечта рухнула в одночасье: не тонуть по щиколотки нам с дочерью в тропическом жарком песочке, не лазать по шершавым стволам пальм, не бултыхаться в штормовых волнах океана. Все, амба!
Выразился бы куда энергичнее, да какую-нибудь бледную, как спирохета, вонливую дамочку хватит удар, если она услышит яростный вопль моей измученной души. Жаль, что у меня нет силы воли и бельевой веревки под рукой, удавился бы, не размышляя. Вместе с культурной спирохетной теткой, для коей словцо "конец"(в экспрессивной форме) есть оскорбление личного и общественного вкуса.
Но вернемся к печальной для меня яви. Когда мы снова остались одни, Сосо, отдав мне мою же алюминиевую кружку, наполнил её коньячной бурдой и сказал, что лучше будет, если я залью свой организм огненной водой. Для точного восприятия того, что произошло вчера.
- А закусить? - поинтересовался я, чувствуя, как мой друг приходит в хорошее расположение духа: дамасский кинжал был загнан в невидимые ножны, и можно перевести дух - мне.
- Кусай, дорогой, - указал широким жестом на мятое малосимпатичное месиво торта.
- Вы поразительно любезны, князь, - и залпом ухнул коньяк в себя. Цапнул кусок тряпичного "наполеона". - И чегось вчера было-то?
- Он меня ещё спрашивает, блядский фотограф?
- Пардон... порнограф... я, ик.
- Как?
Повторив, я по мере возможности объяснил значение этого слова, которое, кстати, придумал он, Сосо Мамиашвили, когда искал мне работу.
- Вот-вот, я тебе, пьяная рожа, нашел хорошее местечко, а ты?
- А что я, - продолжал не понимать, - а-а-атличные, глянь, фотки, - и веером кинул их на пыльный ландшафт тахты.
- Naturlick! - согласился. - Чувствуется, рука мастера.
- Ну?
- Бабу гну! - взъярился мой малопонятный товарищ. - Ты где э т о снимал, порнограф?!
- Где-где, - отвечал я, пытаясь подобрать удачную рифму. И не нашел. В "Метрополе", а что?
- В "Метрополе", - поднял указательный палец князь Мамиашвили со значением. - А где надо было?
- Как где? - я почувствовал, что трезвею, как блюющий в торт с кремовыми розочками член обновленного правительства на банкете в честь независимости Фасо-Бурсо. (Или Бурсо-Фасо?) - Извини, князь, это ты на что намекаешь?
- Какие тут намеки, baby bare*, - хохотнул Сосо. - Облажался ты, как поц в женской бане, ха-ха!
- Ничего не знаю, - отрезал я и сослался на господина Гамбургера, выдавшего по телефону информацию о местоположении поп-бля-звезд.
- Проверено, - поднял руку Сосо, - мин нет.
- Это в каком смысле?
И мне, дуралею, объяснили, информация от вышеупомянутого товарища шла следующая: гостиница "Националь", угловой номер на двенадцатом этаже.
Я задумался. О смысле жизни. И своей жалкой роли в ней. Ничего себе: digito monstrari**.
Не понимаю? Кто из нас лжет? Нет, я способен развести турусы на колесах, но в данном случае? Зачем? Мне было без разницы, в какую гостиничную дыру влезать? И главное: как я мог не оправдать доверие, оказанное мне княжеской милостью? На все эти вопросы мой товарищ пожимал плечами: а черт его знает, факт остается фактом - на фото не те
* Обнаженная крошка (англ.)
** Когда на тебя указывают пальцем (лат.)
людишки-блядишки, которые нужны желтой прессе с голубым оттенком.
- И что же теперь, - поинтересовался я, - переснять, что ли, филейные части?
Увы, последовал ответ, поп-звезда уже удалилась в свой гуттаперчевый мирок, и поэтому надо вернуть сумму, выданную в качестве аванса горланящему о своих пролетарских правах папарацци, то бишь порнографу. В моем лице.
- "Для чего этот мудак поднялся на Карадак? Как бы без Карадака разглядели мудака," - вспомнил я стишок, однажды мной сочиненный в день Альпиниста, выгребая из карманов то, что осталось в наличии: жеваные жалкие отечественные ассигнации.
- Что это? - с брезгливостью сноба справился Сосо.
Получив ответ, удивился: вах, какой вы, граф, однако, расточительный, живет не по средствам? Я повинился: алименты, две пары роликов, портки, майка, кепи, торт и коньяк заметно подкосили мою бюджет; одним словом, секвестр, мать его так! (Секвестр - это урезание бюджетных средств, а не то, что многим подумалось.)
- Плохо, - покачал головой мой собеседник, убедившийся, меж тем, что произошла нелепая случайность. - Дальше от пирога, ближе к истине, загадочно проговорил и решил взять на себя урегулирование моих материальных проблем с "Голубым счастьем".
- А "Nikon"? - вспомнил я.
- Попридержи аппарат, распи... дяй, авось ещё пригодится, - усмехнулся князь. - Какая комната красавицы, говоришь?
Я хотел послать донхуана к Софочке, да вовремя одумался: Сосо хотел чистой и прозрачной, как Терек, любви, но ни невротического отсоса на коммунальном унитазе. Не мог я ответить грязной неблагодарностью за отеческую заботу обо мне, удивительном, выражаясь сдержанно, мудаке, перепутавшему все на свете. Неужели я до такой степени расхлябан, что не в состоянии отличить один объект от другого? Телефонная связь была ужасна и тем не менее можно было понять, где будет происходить историческое соитие. Какой-то странный анекдотический казус?
Нет слов, мучился я, оставшись один в комнате, не считая кота, если так дело и дальше пойдет, то не видеть мне не только островов в океане, но и собственных трусов в клеточку. Кредиторы стащат с тела в счет неустойки. Нехорошо, Ваня. Нехорошо так начинать новую жизнь. Без нательного белья. И надежды увидеть океанские просторы. Что делать? И как жить дальше?
На эти вопросы не успел ответить. Кавалер королевской подвязки (во всяком случае, так он себя вел) Сосо Мамиашвили приглашал в мое холостяцкое логово двух доверчивых дам: Сашу и... Софию, от девственного вида которой я едва не свалился с табурета. Строгое платьице, на лице никаких белил, улыбка стеснительная и сдержанная - учительница начальных классов, да и только. А вот будущий экономист поменяла свой, прошу прощения, имидж, превратившись в подростка в джинсиках и маечке. Я с облегчением вздохнул: князь, поменяв ориентацию на малознакомой местности, уделял повышенное внимание даме с пудинговыми и соблазнительными устами.
- Дэвочки, садимся, - волновался Сосо. - Сейчас устроим пир во весь мир, - набрав шифр на своем портативном телефончике, проклокотал на родном, мол, жду с нетерпением чахохбили, да, хинкали, да, цинандали, да, и прочие пищевые продукты для ужина при свечах.
- "Судьба подбросила подарок: вина бокал, свечи огарок и плоти пир на простыне", - влез я со свои романтическим видением нашей будущей вечерней встречи.
Правда, меня никто не слушал, разве, что кот поигрывал ушами в надежде на свежемороженую треску. Милые девушки, располагаясь на тахте, обнаружили фото, кинутые мной в сердцах. Брызнули от смеха. Потом Софочка зарделась от стыда. И я её понимал: одно дело правда жизни, которую можно помять руками, как пластилин, до полного её отвердения, а другое - художественное воплощение мастером.
- Фи, какой кошмар, - проговорила она. - Ваня, неужто ты... это самое.
- Не-не, - занервничал я. - Папарацци я, в смысле порнограф.
- Граф? - удивленно вскинулась как бы учительница начальных классов.
- Да, не граф я... Ну, Сосо, объясни ты, ёханы-палы.
- Дэвочки, все под контролем, - успокоил подозрительных соседок мой товарищ и коротко начал излагать суть щекотливой проблемы.
Его рассказ в лицах прерывался здоровым смехом Софочки и прысканием Сашеньки. Я же ничего смешного не находил в повествовании, где выглядел олухом небесным, недотепой с "Nikon", остолопом на крыше, дубиной стоеросовой, но в кепи.
Разумеется, я, совмещенный во всех вышеперечисленных лицах, огрызался, утверждая, что в каждом снимке чувствуется рука одаренная; нет-нет, вы, друзья, только гляньте, есть экспозиция, и экспрессия, и дыхание...
- А это что за граждане, - спросила Софочка - в окошках?
- Так, публика заморская, - отмахнулся. - Им до всего дело есть.
- Ой, - вдруг сказала Александра, - а я этого... толстячка, да?.. уже где-то видела.
- Вах, все люди - братья, - сказал на это Сосо.
- Нет, я его точно видела, и совсем недавно, - попыталась вспомнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72