Был малого росточка и плешив, как верблюд-сторожил в столичном зоопарке, что не мешало кипеть его разуму всевозможными бредовыми прожектами. И радоваться жизни.
- Спасибо, друг, - прослезился Могилевский, обнимая меня, - что приехал. Ты сделал доброе дело, очень таки доброе дело.
- Да, ладно, - застеснялся было я такого братского отношения к своей фигуре, да услышал, как матерится Мамиашвили. - Ты чего, князь?
- Нэчего, - буркнул тот, вытаскивая портмоне. - Черт тебя принес!
- Как это? - задохнулся от возмущения. - Дернули меня, как кота за хвост? Что происходит вообще?
И что же? Оказывается, мои друзья сделали ставки на меня, как на ипподромную лошадь: приеду-не приеду. И Мойша, конечно, завладел суммой, на которую можно жить припеваючи месяц. На острове с кипарисами. Я обиделся от такой подлости и заявил, что снова драпану в родные прерии. Если со мной, выступающим в качестве призовой кобылы, не поделятся.
- Вот твоя доля, - и Сосо вручил мне "Nikon", пылящейся на телевизоре. - Владей и ни в чем себе не отказывай.
- И это все? - завопил дурным голосом. - Так друзья не поступают! Да, я после этого на одном поле...
Внимательно выслушав мои притязания и поэтический складный слог, парочка призналась в истиной причине срочного вызова. И какая это причина, черт бы вас взял?! Мои товарищи заговорщически переглянулись, насильно удалили кота из комнаты, как свидетеля, наглухо закрыли дверь и ответили на мой вопрос. Когда я осознал всю подноготную интрижки, то мне сделалось дурно, будто я тяпнул не разбавленного керосина - вместо бензина.
- Вы что, - поинтересовался я шепотом здоровьем приятелей, - совсем того... е...нулись?
- Да, нет, - сказали они хором. И хотели показать справки из клиники имени Кащенко.
Я запротестовал: не надо справок, их можно легко купить. В переходе подземки. И начал задавать новые вопросы, стараясь определить степень помешательства друзей. Те делали вид, что находятся в полном здравии, и всячески пытались доказать это мне. Логикой и смыслом. С точки зрения дня сегодняшнего, замешенного на нарушении всех законов, их планируемые действия были вполне трезвы, а вот как быть с точки зрения христианской морали?
Разумеется, я был высмеян самым беспощадным образом: какая к такой-то матери мораль во времена всеобщего блуда, как политического, так и экономического?
Дано Высшее дозволение дядюшкой Джо, а также Мировым банком и Международным валютным фондом на грабеж страны, нарождающейся, блядь, демократии. Царь-батюшка в глубокой телесной и душевной хворе, точно зомби, а молодые опричники, рыжие, плешивые да кудрявые, выполняют сверхзадачу по превращению всего нашего евроазиатского пространства, справного природными ресурсами, в колониальный придаток для пищеварительных нужд мировых капиталистических держиморд во главе с USA.
Такая открытая политэкономика ввергла меня в ещё более печальное состояние. Была надежда: все, что творится у нас, есть следствие нашего самородного распи... дяйства, ан нет, оказывается, существует точный расчет по разложению и уничтожению великой сверхдержавы. Известная всему народу пятая колонна, как короеды, разъедает изнутри когда-то здоровое и мощное дерево. И не надо никаких бомбовых атомных ударов по индустриальным городам, достаточно направить гуманитарную помощь в коробках из-под ксерокса, и вся страна, как шлюха, падет под пердунишку дядю Джо. И будет исполнять его любое мудацко-снисходительное желание.
- Не может такого быть, - держался я. - А почему народ не возмущается?
- А где ты видел народ, балда? - спросили меня. - Есть население. А оно, как тебе известно по истории, безмолвствует. И пусть лучше так, а то прольется кровушка рекой Волгой-матушкой.
Я развел руками - как жить дальше? А вот так и жить, в предлагаемых условиях. До лучших времен, которые возможно наступят. А, может, и нет.
- Но... шантаж, друзья мои. Какая это... порнография, - развел я руками от беспомощности.
- И это говорит он, порнограф, - возмутился Сосо. - Кто эти фотки сладил?
- А кто мне эту работку помойную пристроил? - обиделся я.
- Господа-господа, к делу это не имеет таки никакого отношения, вмешался Могилевский. - Надо решать вопрос принципиально: мы начинаем или на этом заканчиваем? И расходимся, как пароходы с мандаринами.
Я выматерился, как матрос, поскользнувшийся на мандариновой корке, что привело к падению в трюм, наполненный гниловатым экзотическим фруктом. Что делать? Не мы выбрали такое паскудное времечко, и поэтому остается либо прозябать в стойкой скудности вместе со всем терпеливым народонаселением, либо сделать ставку на сукно игрового стола в казино, именуемое "Жизнь".
Ударив по рукам, мы начали обсуждать детали наших будущих решительных действий. По шантажу высокопоставленной жопы современности, имеющей депутатскую неприкосновенность. Вот такая вот оригинальная идея приспела в голову моего друга Мойшы Могилевского, которому полностью захотелось оправдать свою многозначительную фамилию, затащив в могильную ямку коллектив товарищей в нашем лице, чтобы, верно, не так было скучно разлагаться в заднем проходе вечности.
- Вот только не надо красивых слов, граф, - отверг мои стенания лавочник. - Никакой романтики. Прежде всего работа. И работа.
- Ну-ну, - сказал я, - добрый труд брать за горло того, кто имеет депутатский иммунитет на личную жизнь. А если он нас пошлет?
- Не пошлет, уже проверено, - отрезал Мамиашвили.
- То есть, - не понял я.
Парочка вздохнула и призналась, что уже приступила к действиям. Еще вчера. Вместе с девочками. Какими-такими девочками, похолодел я, точно труп на столе мертвецкой. И получил ответ: Сашенька и Софочка уже ступили на преступный путь шантажа, и весьма успешно - имеется Ф.И.О. любителя клубнички и место его временного проживания, а также адрес супруги, работницы мэрии в городке Ёпске. Я взялся за голову: вовсе ум потеряли, други мои, там, где девочки, жди бесславного конца?
- Какого конца? - заржали мои товарищи.
- Дураки, у баб языки - помело!
- Какие языки? - хохотали, будто припадочные.
Я понял, что ситуация вышла из-под моего контроля, и ничего не остается делать, как или принять нескладные условия соглашения, или по утру зашаркать на овощную базу по переработке некондиционных продуктов питания для всех неимущих слоев.
- Ну хорошо, хотя ничего пока хорошего не вижу, - сдался я. - Какая будет тактика, понимаешь, и стратегия наших действий?
По словам моих друзей тактика простая: присылаем господину Жохину, такая вот фамилия слуги народа, компрометирующее его фото, мол, получите и ответьте на наш запрос о возможном сотрудничестве.
- А если нас отправят в известное местечко, откуда мы все вышли, как Ис. Христос из пещеры?
- Ты бы отправил? - спросил Сосо.
- Конечно, - не задумываясь, ответил я.
- Тебе терять нечего, лопух, - занервничал Могилевский, - кроме собственных цепей и кота, а ему есть что - привилегии, почет и уважение, поездки туда-сюда и прочие прелести жизни.
- Представим, жертва испугалась и согласилась на наши условия. Кстати, какие они?
- Надо подумать, - почесал затылок Миха. - Дело новое, щекотливое.
- Он согласился, допустим, - продолжал я. - А где негативы?
- Цок-цок, Ванечка, - и князь Мамиашвили вытащил из кармана пиджака кассету. - Ты плохо думаешь, да? Нам чужого не надо.
- Ишь, сукины дети, - покачал головой. - Приготовились, как пионеры на смотр. Только это мне напоминает Тимура и его блядскую команду.
- В каком это смысле?
- В самом прямом, друзья мои, - ответил я. - Дилетанты мы, любители. Какой сегодня слуга народный не бандит или не прячется под "крышей"? И какая депутатская сволочь не трахается? И какую не трахают? Падение нравов, господа! Разложение нации. И голая жопа Жохина общественность не будет волновать, равно как и его самого. Отмахнется, в лучшем случае. А в худшем - поднимет братву, и сделают из наш рагу.
- Вот таки не стращай, рифмоплет, - вмешался Могилевский. - Красиво все, да у меня тоже таких братишек.
- И у меня, - посчитал нужным заметить Сосо. - И даже воры в законе, да?
- А я про другое толкую, господа. Если уж мы решили заняться столь низким занятием, как шантаж, то и причина для него должна быть более значимая, чем зад, за который нам и гроша ломаного...
- Красиво излагаешь, генацвале, - заметил князь. - Но я не понимаю, что хочешь сказать?
- Он хочет сказать, что гола задница уже играет малую роль в истории нашего государства, - резюмировал господин Могилевский. - И я должен согласится: мелковат шантаж. На пять золотых. Каждому по монете, если считать девочек? И мазаться в говне?
Вопросы были справедливые, и требовали осмысления. Чтобы мыслительный процесс проистекал более инициативно и весело, князь Мамиашвили повторил фокус и через четверть часа мы уже поднимали стаканы с коньячной бурдой за то, чтобы все наши начинания случились успешными. А для этого надо выработать действенную стратегию наших действий, направленных по сбору компромата на любителей гимнастических упражнений в дорогих апартаментах, неизвестно кем оплачиваемых - не из народного ли кармана?
- Так выпьем же за народ, который терпит всех этих захребетников, провозгласил тост Сосо Мамиашвили. - Мы будем бороться... и бороться.
- С кем? - решил уточнить я. - С народом?
- С з-з-захребетниками, граф, - мрачно проговорил друг. - И кровопийцами.
- Князь, тебе больше не наливаем, - предупредил Могилевский. - Ваня красиво говорит, но если и ты туда же, меня стошнит. На бутерброды. - И начал мацать их. - Вот с сыром... икрой... ветчиной.
- Не переводи продукты, кацо.
- А ты не говори красиво, князь.
- Буду говорить, как говорю.У нас свобода слова и собраний.
- Бррг!
В столь драматическую минуту в дверь постучали: хрясь-хрясь. Настойчиво. Пришлось открывать, поскольку мы услышали родные и знакомые голоса наших коллег (женского рода), мол, мальчики, мы знаем, вы, засранцы, здесь, трескаете за обе щеки бутерброды с икрой, мы тоже хотим праздника, чтобы закружится в вихре соблазна после трудовых будней в Думе.
Услышав это, я едва не свалился на кота, стянувшего бутерброд с икрой. Из-под шнобеля уморенного чрезмерными дозами Михи Могилевского.
- И что вы там делали? - спросил Александру, поскольку Софочка, соскучившись, припала к устам князя, как путник к роднику.
- Ходили на разведку, - ответила. - А почему гуляем?
- По причине смены стратегической задачи, - признался.
- Что?
Пришлось взять на себя ответственную миссию изъяснить настоящее положение вещей, поскольку господин Могилевский завалился на бок и уснул праведным сном младенца, а Сосо и София, влюбленные, по признанию князя, как Дафнис и Хлоя, удалились в девичью горенку, чтобы послушать пастушью пастораль.
Александра же в целом одобрила мою концепцию, как народ планы обновленного правительства. Тогда я спросил: нужно ли ей влипать в сомнительную историю, которая неизвестно чем закончится? То ли победными звуками фанфар, то ли похоронным маршем?
- Победа будет за нами, - подняла рюмку. - Ты знаешь, Ванька, как противно жить по законам...
- По каким законам? - не понял. - По нашим?
- И по вашим и по нашим, - усмехнулась. - Не бери в голову, Ванька. И предложила. - Давай выпьем за любовь и наш трах-трах, - приблизила ко мне хмельное и красивое лицо, размытое, как на картинах французских импрессионистов в Лувре.
- Трах-трах? - мгновенно протрезвел я. - В каком смысле?
- Поцелуемся, дурачок, - засмеялась. - На брудершафт.
- Ааа, - выдохнул с облегчением.
- А потом мы пойдем в гости, - проговорила с макиавеллевской ухмылкой.
- К кому? - потерялся. - В час часа ночи? Прикинь, да? Хотя, конечно, можно.
- Ко мне, Ванечка, ко мне, хороший! - и, выпив рюмку коньяка, впилась в мои губы. И так, что показалось, целуюсь с горьковато-полынной степью. Перед грозой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72