— Грех пополам, князь?
— Да.
Эржбета улыбнулась неприятно.
— Князь, — вмешался Жискар, — ты не знаешь, на что идешь. Не… как это… не ведаешь, что творишь.
— Ведаю, Жискар.
— Ты рассуждаешь, как тупой бельгиец! Ты никогда такого не видел. Не можешь вообразить…
— Значит, настало время увидеть, — отрезал Ярослав. — Все по правилам Дикого Отряда, не так ли, Ликургус?
Яван посмотрел на Эржбету. Она улыбалась — зловеще ли, грустно ли — это в ее случае все равно. Нет в Эржбете добра. Эржбета помнит договор, и ничего кроме договора для нее не существует.
— Тогда я тоже поеду, — сказал Жискар.
— Нет, — ответил Ярослав. — Ты не поедешь. Твое дело охранять семейный очаг и престолонаследника. Меня только во вторую очередь. Знаешь Краенную Церковь?
— Знаю.
— Езжайте туда. В Новгороде вас не тронут.
— Я бы подождал здесь, если уж ждать.
— Нет, не надо. Спьены последуют за мной, мы их попытаемся…
— Уничтожить, — сказал Жискар.
— Возможно. Но всех — вряд ли получится. На дворе ночь. И они вернутся — именно к этому дому. Это совершенно ни к чему сейчас. А что с тобою делать, девица? — спросил Ярослав Эржбету.
— Что же. Я еду с вами.
— Ты?
— Конечно.
— Не место тебе там.
Она странно на него посмотрела.
— Я, вроде бы, еще ни на что не согласился, — заметил Яван.
— Соглашайся скорее, — сказал Ярослав. — Время дорого. Обещаю тебе, что не выдам тебя Базилю.
Яван улыбнулся и покачал головой.
— Сделаю все, что попросишь, — добавил Ярослав. — Скорее, Ликургус. Ну же.
— Часть этих… из Косой Сотни… — сказал Яван, помявшись… — Они подчиняются Неустрашимым. Не принадлежат к Содружеству, но имеют с ним связь. Это, конечно, глупо, но так есть.
— Ты опасаешься, что они не послушают тебя из-за этого? Добрыня не имел связей с Содружеством, — ответил Ярослав.
— Это не совсем так.
— Жискар, дай мне мой мешок, вон лежит.
Запустив руку в мешок, Ярослав достал из него малых размеров ларец, переданный ему давеча Гостемилом. Вынув из ларца амулет на цепочке (сверд и полумесяц), он протянул его Явану.
— Этого достаточно, надеюсь?
Яван взял амулет, перевел глаза на князя, снова на амулет.
— Хорошо, — сказал Яван. — Я согласен. К этому в любом случае шло. Судьба. Она едет, — он кивнул в сторону Эржбеты. — С нами.
— Она?…
Яван раздраженно поморщился.
— Гадина, — сказал он, надевая амулет себе на шею. — Убийца.
Эржбета издала зловещий смешок. Ярослав недоуменно посмотрел на нее.
— На сто шагов белке в глаз попадает, сволочь, — сказал Яван. — Это она только с виду женщина. — Пусть едет. Может ее хоть на этот раз копьем заденут, или свердом резанут. Вряд ли, конечно.
Он вышел из занималовки первым. Посмотрел на ратников в столовой. Распахнул дверь на улицу. Небо подернулось тучами. Придется брать факелы. И что-то еще. Что? А. Вспомнил.
Он вернулся в дом, зажег свечу, отворил дверцу подвала, спустился по крутой лестнице вниз и оглядел помещение. Четыре вместительных жестяных сосуда стояли себе в углу. И еще бы десять лет стояли. Но нет. Он подошел к сосудам и приподнял один из них. В сосуде булькнуло. Яван пристроил свечу на выступ в стене и выбрал из шести свердов самый старый и, очевидно, самый надежный. Константинопольский. Сняв мягкие новгородские сапожки, он подождал, пока остынут подошвы и натянул боевые сапоги с отворотами. Перевязь. Сверд. Малых размеров щиток крепится к локтю. Он оглянулся на сосуды. Тащить их наверх самому — ниже достоинства военачальника. Бледный, надменный, с жестоким тонким контуром губ, с холодными зелеными глазами, военачальник поднялся по ступеням и остановился у двери столовой. Дверь в занималовку открылась, на пороге появился Ярослав. Он чуть не прошел мимо Явана, не узнав его. Впрочем, Явана здесь больше не было. Был Ликургус.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ЧЕТЫРЕСТА ЛУЧШИХ МУЖЕЙ
Ремесленник Осмол, живо интересовавшийся политической обстановкой в городе, не любил тем не менее смешивать приятное с полезным. Интерес его к перемещениям в детинце был строго абстрактным, и поэтому Осмол, выполнив очередной заказ купца (четыре малых ларца, ларчики под роспись) удивился, прибыв на торг сразу после суда над Детином, который он из-за работы пропустил — удивился тому, что купец ларчики, весьма добротно сработанные, взял без особого энтузиазма, заплатил лишь часть уговоренной суммы, а с новыми заказами, чуть поколебавшись, решил повременить. В мебельной лавке на Осмола и вовсе посмотрели косо и сказали, что скаммели — слишком дорогое по нашему времени удовольствие, а ховлебенки население научилось делать само, без помощи ремесел. В других лавках дела обстояли не лучше, чувствовался упадок. На вопросы Осмола отвечали неохотно. Осмол подумал, что что-то здесь не так, что-то от него скрывают. Он даже вышел к реке, чтобы посмотреть, не закончили ли на другом берегу строить новый торг — и все обычные покупатели теперь там? Но нет, виднелась аркада, но движения особого вроде бы не было. Два перевозчика скучали у пристани, невостребованные, строительство моста приостановилось — временно ли, навсегда ли, кто ж его знает. Никак не связав все это с уходом из города варангов, тративших деньги, как любые наемники, щедрее и легче, чем поселяне, Осмол тем не менее почувствовал некоторое шевеление в душе — авантюрная часть его натуры проснулась и попросила дать ей волю.
Вернувшись домой, Осмол стал препираться со старой Довесой, женой его.
— Куда ты собрался, орясина! — Довеса возмущенно колыхала боками и задом, не вставая с ховлебенка. — Куда тебя несет вдруг! Что ты задумал, дурак!
— Ты вот всегда так, — возмущался Осмол в ответ. — Хотел я с купцами ездить, чтобы много денег было, так ты так буйствовала, чуть меня со свету не сжила, на всю округу ославила, родственников пригласила! А были бы сейчас богатые!
Конечно, не из-за денег хотел Осмол ехать с купцами, а хотелось ему повидать мир, а то все Новгород да Новгород, город, конечно, степенный, но на нем ведь мир не кончается. Но Довеса тогда поставила на своем. Ну а сейчас-то что? На торге торговли нет никакой. Заказов нет. И ведь не за моря он едет, а всего лишь в Верхние Сосны!
— Аспид ты! — укоризненно кричала Довеса. — Верхние Сосны! Что тебе там делать, в Верхних Соснах?
— Продам изделия! — кричал в ответ Осмол.
— Да, как же! Кому ты их там продашь, уж не княгине ли молодой?
— А хоть бы и ей!
Осмол представил себе, как подходит к молодой княгине, а она, наверное, статная да красивая, величественная такая. Снимает Осмол шапку, кланяется красавице шведской низко, а она улыбается ему в ответ, и зубы как жемчуг, и глаза сверкают, и понева на ней чистая. Замечательные, скажет княгиня, ларчики у тебя, Осмол! Быть тебе при мне главным производителем ларчиков! И вот тебе сразу две гривны серебра и пять гривен кун, и живи ты при мне, тебе князь по просьбе моей шведской дом ладный построит вон на том пригорке, подальше от воды, а то у тебя, я знаю, от влажного воздуху спину ломит.
Зачарованный этой воображаемой картиной, Осмол перестал слушать, что кричит жена, накидал в торбу разных изделий, от ларчиков до деревянных кубков, оттолкнул причитающую и грозящую супругу, и отправился к реке искать попутчиков. Он не удивился, увидев на берегу нескольких, таких же как он, мелких ремесленников, торговавшихся с хозяином ладьи, и заспешил к ним.
— Куда путь держим, люди добрые?
— В Верхние Сосны. Полсапы даешь?
Показалось дорого, но Осмолу не терпелось включиться в авантюрное предприятие, и он заплатил.
Отчалили. Старая ладья скрипела бортами, мачта раскачивалась, шли они какими-то не очень быстрыми рывками — больше тряски, чем езды, но все-таки следовали неуклонно на север. И прибыли в Верхние Сосны ближе к вечеру. Было еще светло. Комплекс строений, предназначенный для знати, стоял полон людей. Частично эти люди тоже представляли собою знать — но не окраинную, а региональную, владеющую землями в удалении от Новгорода. В первый раз за три года Осмол с удивлением увидел идущего спокойным шагом волхва.
И очень много ратников, но не новгородских — подтянутых, одетых более или менее одинаково — а разношерстых каких-то, не шибко опрятных.
В Верхних Соснах Осмол не бывал много лет, а о существовании новых построек знал до нынешнего визита лишь понаслышке. Постройки ему понравились. Собственно торг отсутствовал — нужно было предлагать товар покупателям напрямую, на улице.
Осмол решил, что пойдет туда, где больше всего людей. Строение, помещавшееся в логическом центре комплекса, заинтересовало его — прямоугольное, с недостроенным вторым уровнем, с башенкой, привлекало оно к себе больше всего народу и, судя по всему, внутри строения толклось много любопытных — возможно, это был какой-то специальный пиршественный зал. Охрана у входа отсутствовала, и Осмол беспрепятственно прошел внутрь со своей торбой — посмотреть, что там к чему, внутри.
Два огромных стола, один торцом к другому, занимали середину помещения, за столами сидели и что-то пили знатного, хоть и провинциального, вида люди, а вокруг, рядом, и вообще везде, стояли ратники с довольными лицами. Кто-то говорил речь на региональном диалекте. Осмол плохо понимал региональные наречия. Коммерческая сметка подсказала ему, что здесь ему делать нечего — женщины отсутствовали, а мужчинам ларчики хоть и нужны, но они-то, мужчины, так не считают. Рассчитывать же на то, что кто-то из этих ратников купит ларчик, чтобы подарить жене, не приходилось.
Осмол вышел снова на воздух и посмотрел вокруг. Сновали туда-сюда ратники, вельможи, а вон еще волхв идет, статный — все чем-то заняты, спешат куда-то. Осмол недобро посмотрел в сторону лихо и наскоро возведенной деревянной часовни. К греческой вере он всегда относился с большим подозрением. Да… Тут вдруг он вспомнил, что священник одной из новгородских церквей купил при нем, Осмоле, сразу дюжину ларчиков у осмолова конкурента. Правда, ларчики те были расписные, а у Осмола — простые. Несколько лет назад Осмол пытался подключить к своему делу нескольких умельцев, чтобы расписывали ему ларчики, но все как один отказались, говоря при этом какие-то глупости — мол, поверхность чего-то там, не подходит для грунтовки, и прочие непонятные слова. Один умелец даже имел наглость заметить, что крышка открывается неровно. На что Осмол резонно ему возразил, что крышка ларчика — не дверь, содержимое ларчиков сквозняков не боится, как правило. Умелец хмыкнул и ничего более говорить не стал. Может, тот, кто управляет часовней, купит несколько ларчиков? Пусть они не расписные — но ведь и Верхние Сосны не Новгород, и народ здесь должен быть, по идее, менее требователен. Осмол решительно направился к сооружению.
Внутри открылось ему некое подобие новгородских часовен, росписи, иконы — беднее, и менее пестро, чем в Новгороде. Такие же высокие окна. Слюда. Пол дощатый. Увидев в углу сидящего на полу священника, Осмол хмыкнул, прочищая горло, поправил на плече торбу, приосанился, и шагнул вперед, и только тогда заприметил торчащее из пуза священника копье. В суеверном страхе Осмол шагнул назад, и еще назад. Повернулся и быстро вышел из часовни.
Остальные ремесленники куда-то пропали. Наверное, пошли в селение. В селении живут обычные люди, не ратники. Надо бы и мне в селение, не очень уверенно подумал Осмол.
От комплекса знати вели в разные стороны несколько троп, и Осмол выбрал неправильную, ведущую не в селение, но в примыкающую к селению рощу. Ошибку свою он осознал только когда углубился уже в лес и, погруженный в свои мысли о том, как именно, в каких выражениях, будет он предлагать поселянам изделия свои, продвинулся в массив локтей на двести. Остановившись, Осмол стал раздумывать, в какой стороне Волхов, не заблудился ли он. Солнце клонилось к закату, но, горожанин с рождения, Осмол так и не научился ориентироваться по частям света — в Новгороде особой нужды в таких навыках не было, разве что в случае зодчих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Да.
Эржбета улыбнулась неприятно.
— Князь, — вмешался Жискар, — ты не знаешь, на что идешь. Не… как это… не ведаешь, что творишь.
— Ведаю, Жискар.
— Ты рассуждаешь, как тупой бельгиец! Ты никогда такого не видел. Не можешь вообразить…
— Значит, настало время увидеть, — отрезал Ярослав. — Все по правилам Дикого Отряда, не так ли, Ликургус?
Яван посмотрел на Эржбету. Она улыбалась — зловеще ли, грустно ли — это в ее случае все равно. Нет в Эржбете добра. Эржбета помнит договор, и ничего кроме договора для нее не существует.
— Тогда я тоже поеду, — сказал Жискар.
— Нет, — ответил Ярослав. — Ты не поедешь. Твое дело охранять семейный очаг и престолонаследника. Меня только во вторую очередь. Знаешь Краенную Церковь?
— Знаю.
— Езжайте туда. В Новгороде вас не тронут.
— Я бы подождал здесь, если уж ждать.
— Нет, не надо. Спьены последуют за мной, мы их попытаемся…
— Уничтожить, — сказал Жискар.
— Возможно. Но всех — вряд ли получится. На дворе ночь. И они вернутся — именно к этому дому. Это совершенно ни к чему сейчас. А что с тобою делать, девица? — спросил Ярослав Эржбету.
— Что же. Я еду с вами.
— Ты?
— Конечно.
— Не место тебе там.
Она странно на него посмотрела.
— Я, вроде бы, еще ни на что не согласился, — заметил Яван.
— Соглашайся скорее, — сказал Ярослав. — Время дорого. Обещаю тебе, что не выдам тебя Базилю.
Яван улыбнулся и покачал головой.
— Сделаю все, что попросишь, — добавил Ярослав. — Скорее, Ликургус. Ну же.
— Часть этих… из Косой Сотни… — сказал Яван, помявшись… — Они подчиняются Неустрашимым. Не принадлежат к Содружеству, но имеют с ним связь. Это, конечно, глупо, но так есть.
— Ты опасаешься, что они не послушают тебя из-за этого? Добрыня не имел связей с Содружеством, — ответил Ярослав.
— Это не совсем так.
— Жискар, дай мне мой мешок, вон лежит.
Запустив руку в мешок, Ярослав достал из него малых размеров ларец, переданный ему давеча Гостемилом. Вынув из ларца амулет на цепочке (сверд и полумесяц), он протянул его Явану.
— Этого достаточно, надеюсь?
Яван взял амулет, перевел глаза на князя, снова на амулет.
— Хорошо, — сказал Яван. — Я согласен. К этому в любом случае шло. Судьба. Она едет, — он кивнул в сторону Эржбеты. — С нами.
— Она?…
Яван раздраженно поморщился.
— Гадина, — сказал он, надевая амулет себе на шею. — Убийца.
Эржбета издала зловещий смешок. Ярослав недоуменно посмотрел на нее.
— На сто шагов белке в глаз попадает, сволочь, — сказал Яван. — Это она только с виду женщина. — Пусть едет. Может ее хоть на этот раз копьем заденут, или свердом резанут. Вряд ли, конечно.
Он вышел из занималовки первым. Посмотрел на ратников в столовой. Распахнул дверь на улицу. Небо подернулось тучами. Придется брать факелы. И что-то еще. Что? А. Вспомнил.
Он вернулся в дом, зажег свечу, отворил дверцу подвала, спустился по крутой лестнице вниз и оглядел помещение. Четыре вместительных жестяных сосуда стояли себе в углу. И еще бы десять лет стояли. Но нет. Он подошел к сосудам и приподнял один из них. В сосуде булькнуло. Яван пристроил свечу на выступ в стене и выбрал из шести свердов самый старый и, очевидно, самый надежный. Константинопольский. Сняв мягкие новгородские сапожки, он подождал, пока остынут подошвы и натянул боевые сапоги с отворотами. Перевязь. Сверд. Малых размеров щиток крепится к локтю. Он оглянулся на сосуды. Тащить их наверх самому — ниже достоинства военачальника. Бледный, надменный, с жестоким тонким контуром губ, с холодными зелеными глазами, военачальник поднялся по ступеням и остановился у двери столовой. Дверь в занималовку открылась, на пороге появился Ярослав. Он чуть не прошел мимо Явана, не узнав его. Впрочем, Явана здесь больше не было. Был Ликургус.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ЧЕТЫРЕСТА ЛУЧШИХ МУЖЕЙ
Ремесленник Осмол, живо интересовавшийся политической обстановкой в городе, не любил тем не менее смешивать приятное с полезным. Интерес его к перемещениям в детинце был строго абстрактным, и поэтому Осмол, выполнив очередной заказ купца (четыре малых ларца, ларчики под роспись) удивился, прибыв на торг сразу после суда над Детином, который он из-за работы пропустил — удивился тому, что купец ларчики, весьма добротно сработанные, взял без особого энтузиазма, заплатил лишь часть уговоренной суммы, а с новыми заказами, чуть поколебавшись, решил повременить. В мебельной лавке на Осмола и вовсе посмотрели косо и сказали, что скаммели — слишком дорогое по нашему времени удовольствие, а ховлебенки население научилось делать само, без помощи ремесел. В других лавках дела обстояли не лучше, чувствовался упадок. На вопросы Осмола отвечали неохотно. Осмол подумал, что что-то здесь не так, что-то от него скрывают. Он даже вышел к реке, чтобы посмотреть, не закончили ли на другом берегу строить новый торг — и все обычные покупатели теперь там? Но нет, виднелась аркада, но движения особого вроде бы не было. Два перевозчика скучали у пристани, невостребованные, строительство моста приостановилось — временно ли, навсегда ли, кто ж его знает. Никак не связав все это с уходом из города варангов, тративших деньги, как любые наемники, щедрее и легче, чем поселяне, Осмол тем не менее почувствовал некоторое шевеление в душе — авантюрная часть его натуры проснулась и попросила дать ей волю.
Вернувшись домой, Осмол стал препираться со старой Довесой, женой его.
— Куда ты собрался, орясина! — Довеса возмущенно колыхала боками и задом, не вставая с ховлебенка. — Куда тебя несет вдруг! Что ты задумал, дурак!
— Ты вот всегда так, — возмущался Осмол в ответ. — Хотел я с купцами ездить, чтобы много денег было, так ты так буйствовала, чуть меня со свету не сжила, на всю округу ославила, родственников пригласила! А были бы сейчас богатые!
Конечно, не из-за денег хотел Осмол ехать с купцами, а хотелось ему повидать мир, а то все Новгород да Новгород, город, конечно, степенный, но на нем ведь мир не кончается. Но Довеса тогда поставила на своем. Ну а сейчас-то что? На торге торговли нет никакой. Заказов нет. И ведь не за моря он едет, а всего лишь в Верхние Сосны!
— Аспид ты! — укоризненно кричала Довеса. — Верхние Сосны! Что тебе там делать, в Верхних Соснах?
— Продам изделия! — кричал в ответ Осмол.
— Да, как же! Кому ты их там продашь, уж не княгине ли молодой?
— А хоть бы и ей!
Осмол представил себе, как подходит к молодой княгине, а она, наверное, статная да красивая, величественная такая. Снимает Осмол шапку, кланяется красавице шведской низко, а она улыбается ему в ответ, и зубы как жемчуг, и глаза сверкают, и понева на ней чистая. Замечательные, скажет княгиня, ларчики у тебя, Осмол! Быть тебе при мне главным производителем ларчиков! И вот тебе сразу две гривны серебра и пять гривен кун, и живи ты при мне, тебе князь по просьбе моей шведской дом ладный построит вон на том пригорке, подальше от воды, а то у тебя, я знаю, от влажного воздуху спину ломит.
Зачарованный этой воображаемой картиной, Осмол перестал слушать, что кричит жена, накидал в торбу разных изделий, от ларчиков до деревянных кубков, оттолкнул причитающую и грозящую супругу, и отправился к реке искать попутчиков. Он не удивился, увидев на берегу нескольких, таких же как он, мелких ремесленников, торговавшихся с хозяином ладьи, и заспешил к ним.
— Куда путь держим, люди добрые?
— В Верхние Сосны. Полсапы даешь?
Показалось дорого, но Осмолу не терпелось включиться в авантюрное предприятие, и он заплатил.
Отчалили. Старая ладья скрипела бортами, мачта раскачивалась, шли они какими-то не очень быстрыми рывками — больше тряски, чем езды, но все-таки следовали неуклонно на север. И прибыли в Верхние Сосны ближе к вечеру. Было еще светло. Комплекс строений, предназначенный для знати, стоял полон людей. Частично эти люди тоже представляли собою знать — но не окраинную, а региональную, владеющую землями в удалении от Новгорода. В первый раз за три года Осмол с удивлением увидел идущего спокойным шагом волхва.
И очень много ратников, но не новгородских — подтянутых, одетых более или менее одинаково — а разношерстых каких-то, не шибко опрятных.
В Верхних Соснах Осмол не бывал много лет, а о существовании новых построек знал до нынешнего визита лишь понаслышке. Постройки ему понравились. Собственно торг отсутствовал — нужно было предлагать товар покупателям напрямую, на улице.
Осмол решил, что пойдет туда, где больше всего людей. Строение, помещавшееся в логическом центре комплекса, заинтересовало его — прямоугольное, с недостроенным вторым уровнем, с башенкой, привлекало оно к себе больше всего народу и, судя по всему, внутри строения толклось много любопытных — возможно, это был какой-то специальный пиршественный зал. Охрана у входа отсутствовала, и Осмол беспрепятственно прошел внутрь со своей торбой — посмотреть, что там к чему, внутри.
Два огромных стола, один торцом к другому, занимали середину помещения, за столами сидели и что-то пили знатного, хоть и провинциального, вида люди, а вокруг, рядом, и вообще везде, стояли ратники с довольными лицами. Кто-то говорил речь на региональном диалекте. Осмол плохо понимал региональные наречия. Коммерческая сметка подсказала ему, что здесь ему делать нечего — женщины отсутствовали, а мужчинам ларчики хоть и нужны, но они-то, мужчины, так не считают. Рассчитывать же на то, что кто-то из этих ратников купит ларчик, чтобы подарить жене, не приходилось.
Осмол вышел снова на воздух и посмотрел вокруг. Сновали туда-сюда ратники, вельможи, а вон еще волхв идет, статный — все чем-то заняты, спешат куда-то. Осмол недобро посмотрел в сторону лихо и наскоро возведенной деревянной часовни. К греческой вере он всегда относился с большим подозрением. Да… Тут вдруг он вспомнил, что священник одной из новгородских церквей купил при нем, Осмоле, сразу дюжину ларчиков у осмолова конкурента. Правда, ларчики те были расписные, а у Осмола — простые. Несколько лет назад Осмол пытался подключить к своему делу нескольких умельцев, чтобы расписывали ему ларчики, но все как один отказались, говоря при этом какие-то глупости — мол, поверхность чего-то там, не подходит для грунтовки, и прочие непонятные слова. Один умелец даже имел наглость заметить, что крышка открывается неровно. На что Осмол резонно ему возразил, что крышка ларчика — не дверь, содержимое ларчиков сквозняков не боится, как правило. Умелец хмыкнул и ничего более говорить не стал. Может, тот, кто управляет часовней, купит несколько ларчиков? Пусть они не расписные — но ведь и Верхние Сосны не Новгород, и народ здесь должен быть, по идее, менее требователен. Осмол решительно направился к сооружению.
Внутри открылось ему некое подобие новгородских часовен, росписи, иконы — беднее, и менее пестро, чем в Новгороде. Такие же высокие окна. Слюда. Пол дощатый. Увидев в углу сидящего на полу священника, Осмол хмыкнул, прочищая горло, поправил на плече торбу, приосанился, и шагнул вперед, и только тогда заприметил торчащее из пуза священника копье. В суеверном страхе Осмол шагнул назад, и еще назад. Повернулся и быстро вышел из часовни.
Остальные ремесленники куда-то пропали. Наверное, пошли в селение. В селении живут обычные люди, не ратники. Надо бы и мне в селение, не очень уверенно подумал Осмол.
От комплекса знати вели в разные стороны несколько троп, и Осмол выбрал неправильную, ведущую не в селение, но в примыкающую к селению рощу. Ошибку свою он осознал только когда углубился уже в лес и, погруженный в свои мысли о том, как именно, в каких выражениях, будет он предлагать поселянам изделия свои, продвинулся в массив локтей на двести. Остановившись, Осмол стал раздумывать, в какой стороне Волхов, не заблудился ли он. Солнце клонилось к закату, но, горожанин с рождения, Осмол так и не научился ориентироваться по частям света — в Новгороде особой нужды в таких навыках не было, разве что в случае зодчих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66