Почему он не стал поступать в аспирантуру?
— Он поступил в аспирантуру и еще аспирантом ездил сюда консультировать. А потом…
— Что потом?
Виктория Львовна помолчала. Пятнадцать лет назад она казалась Валере Нестеренко почти старухой. Странное дело — теперь он видел перед собой стройную женщину немногим более сорока, женщину, которая еще с легкостью могла найти мужа или, по крайней мере, любовника…
— Это из-за меня, — сказала Виктория Львовна, — у меня тогда были очень плохие почки. Мне нужна была операция. Завод эту операцию оплатил.
— Как Игорь познакомился с Санычевым?
— Через Гаибова. Гаибов тогда работал на каком-то сибирском заводе… У него возникла эта идея — брать институтские лекарства, пробивать их через клинические испытания и производить на заводе, а у Игоря как раз было такое лекарство. Они пробили патент, Игорь к ним раз в месяц летал, а потом завод взяли и отобрали.
— Кто?
— Иностранцы какие-то. Гаибов тогда стал часто бывать у нас, он все рассказывал о своих проблемах. Там было что-то страшное. Какие-то бандиты, ОМОН руководство из окон швырял…
— А потом?
— Потом Гаибов ушел. На другой завод, тоже в Сибири. Вот тогда Игорь начал делать им феноцистин. Игорь опять туда ездил, привез десять тысяч долларов один раз и пятнадцать — другой.
— За лекарство?
— Просто задаток. Вот как раз на этом заводе замом главного был Санычев. У них опять начался какой-то конфликт с директором, а тут как раз на этот завод приехал тарский губернатор. Он в свите какого-то вице-премьера был, а вице-премьера потащили на завод, потому что завод хорошо себя чувствовал. Ну, Санычев с Гаибовым подружились с губернатором и пожаловались ему на судьбу, а тот и говорит: «Приезжайте ко мне, я вам даром такой же завод отдам, только вытащите его из выгребной ямы».
— И они приехали?
— Да. Стали составлять бизнес-планы. Игорь их консультировал. Потом они взмолились: Игорь, все, что хочешь, только переезжай в Тарск. Вот и переехал.
— Игорь часто приезжал?
— Нет. Он очень не любил Москву.
— А у него никаких неприятностей в Москве не было?
— В каком смысле неприятностей?
— Ну… следил кто-то за квартирой. Звонил. Угрожал.
— Да.
— Что — да?
— Звонили. Сначала звонили, а потом как-то вечером я возвращаюсь домой, рядом тормозят «Жигули», из них выскакивает громила под два метра и чего-то мне в руки пихает. И говорит что-то насчет того, чтобы Игорь в чужой бизнес не лез…
Виктория Львовна помолчала.
— Машина уехала, я выронила сумку и стою, потом смотрю — а у меня на руках дохлая кошка.
— Это когда было?
— Недели за две до его приезда. Последнего.
— Это который на конгресс?
Виктория Львовна кивнула.
— Вы ему рассказали?
— Когда приехал, рассказала.
— А он?
— Мы говорили только по телефону. Он был всего два дня и не заехал.
Валерий прикинул. Растерянный Игорь в холле «Рэдисон-Славянской». «У тебя неприятности с визой? Ты работал на оборонку и поэтому не можешь уехать?» — «Ах, да какая там оборонка…» Мог на него так подействовать рассказ матери? Возможно, и мог. Но сомнительно. Игорь был явно озабочен именно невозможностью отъезда, а не тем, что какие-то гниды, участвовавшие в дележке денег из медицинского фонда, были недовольны его поведением. Конечно, нынче такие времена, что любой человек имеет массу запуток. Но не из-за всех запуток стреляют. В московских историях были замешаны серьезные люди, серьезные люди не делают таких глупых ошибок и не убивают ученого технолога вместо того же Чердынского, который тот еще фрукт…
— Ты бы накрыл на стол, — сказала Виктория Львовна, — мы обедать будем. Меня этот швед пирог с лимоном научил делать.
— Я поеду, — проговорил Валерий. — Дела.
Когда он уходил, дверь в гостиную была широко распахнута. Чердынский сидел за роялем и играл что-то надрывное. На диване, заботливо укутанная пледом, лежала Яна и слушала своего бывшего любовника. Чердынский то ли не услышал шума в прихожей, то ли не счел нужным прерывать игру.
Виктория Львовна вышла проводить Валерия. Она стояла, держа на весу мокрые руки, и смотрела, как дворовый приятель ее сына надевает мягкое длиннополое пальто.
— Что вы так на меня глядите, — внезапно спросил Нестеренко, — это ведь не я убил Игоря, а?
— Его убили такие, как ты, — спокойно ответила Виктория Львовна.
У калитки водитель поспешно счищал мокрый снег с черного «хаммера» Мокрые крылья машины блестели в свете новенького галогенного фонаря, как бока загнанной лошади, из трубы глушителя шел черный нехороший дым — местный паршивый бензин явно не шел на пользу заграничной тачке.
— Ну что, поговорили? — спросил Лешка Муха, когда Сазан нырнул в накуренное тепло машины.
— Да. Очень душепользительная была беседа.
— Душепользительная в каком смысле?
— А в том смысле, — усмехнулся Нестеренко, — что когда бандиту рассказывают о разборках на самом верху, ему становится тепло на сердце и он думает: «А я-то порядочней, чем эта хевра».
— И что он рассказывал?
— Что Игоря убили из-за того, что медицинские деньги идут в предвыборные общаки. Что высокие московские политики не разобрались, кого давят…
— А тебя эта версия не устраивает?
— Если Игоря убили из-за федеральных запуток, то зачем стреляли в меня?
***
Губернатор области Виктор Жечков сидел в своем кабинете в чрезвычайно дурном расположении духа. Дурное это расположение проявлялось в том, что у губернатора болела голова. Он непрерывно хватался за толстую, зеленоватого стекла бутылку с минералкой, утирал лоб и красными воспаленными глазами глядел на своих собеседников.
Разговор в кабинете шел на смеси русского и английского, причем русским пользовались в основном двое из присутствующих, а именно: арбитражный управляющий «Тарскнефтеоргсинтеза» и начальник службы безопасности губернатора Антон Кононов, а английским — соответственно сам губернатор и доктор Гертцки.
Причину дурного настроения губернатора понять было трудно, тем более что речь шла о событии чрезвычайно приятном — об инвестициях в областную экономику ста девяноста миллионов долларов. Инвестировал доллары шведский концерн «Ланка-Гештальт», а объектом инвестиций должен был служить Тарский нефтехимический холдинг.
Идею холдинга выдвигал гендиректор «Зари» Демьян Санычев еще в позапрошлом году, когда они с губернатором были не разлей вода. В те поры предполагалось, что в холдинг войдут все четыре нефтехимических предприятия города, а главой холдинга, натурально, станет либо Санычев, либо его зам.
Два месяца назад, уже после того, как Санычев с губернатором поругались насмерть, холдинг-таки был образован. Но вошли в него уже не четыре, а три предприятия: «Тарскнефтеоргсинтез», «Тарский азот» и «Тарскшина». «Заря» в этом списке, естественно, отсутствовала, и отсутствие-то ее и служило основной темой дискуссии.
— Господин Жечков, — спокойно разводя руками, объяснял доктор Гергцки, — мы не будем покупать этот холдинг. Когда вы предложили нам этот проект, речь шла о компании, в состав которой входит «Заря». Мы видим перспективы для развития бизнеса «Зари». Мы готовы в нее инвестировать. Но мы не готовы инвестировать в три мертвых завода. Это значит зарыть деньги в землю.
— Я могу гарантировать, — сказал губернатор, — что после выборов «Заря» войдет в холдинг.
— Ну тогда мы и поговорим после выборов.
— Но деньги — то на выборы нам нужны сейчас! — резко сказал начальник охраны.
— Я не вижу связи между предвыборными тратами и инвестициями в «Тарскнефтеоргсинтез», — слегка удивился доктор Гертцки.
— Вы только проинвестируйте, — сказал арбитражный управляющий «Тарскнефтеоргсинтеза», а уж до выборов эти деньги сами дойдут. Да за пять миллионов не то что Жечкова — обезьяну из зоопарка можно губернатором выбрать!
— Господин губернатор, — сказал доктор Гертцки, — наш концерн два раза делать бизнес в России и два раза получать… как это у вас называется? Получать обман. Один раз мы продали препарат господину Брынцалову, и господин Брынцалов не заплатил за препарат, а расфасовал его и продал сам. Другой раз мы купили завод в Краснодаре, а русский директор разворовал завод и выкинул нас с него со словами, что мы фашисты. Это хорошо, если «Заря» войдет после выборов в холдинг. А если она не войдет? Получится, что мы купили три мертвых завода и еще потратили пять миллионов совсем непонятно на что. Как я объясню нашим акционерам, почему мы купили эти три мертвых завода?
— Почему же «Заря» не войдет в холдинг? — сказал губернатор.
— Может так получиться, что мы дадим вам денег, а вы проиграете выборы. А может получиться так, что вы выиграете, а «Заря» все равно останется сама по себе.
— Доктор Гертцки! — сказал губернатор. — Вы получите «Зарю». Есть куча способов поставить завод на колени. Но если я поставлю «Зарю» на колени сейчас, то это будет стоить мне полмиллиона голосов. И если я не получу от «Ланки» денег сейчас, это тоже будет стоить мне полмиллиона голосов.
— Господин губернатор, — сказал Гертцки, — в Тарске ходит много слухов о том, что ссора между вами и Санычевым — это просто пьеса для зрителей. Говорят, что Санычев будет финансировать своего кандидата лишь до тех пор, пока тот не выйдет во второй круг, а потом он его снимет И окажется, что мы три раза делать бизнес в России и все три раза нас обманывать Наш концерн не согласен, чтобы его три раза обманывать.
***
В три часа дня опера Яков Царьков и Александр Синицкий постучали в дверь хорошей трехкомнатной квартиры на пятом этаже престижного дома, в которой обитал Лесько с супругой и тещей. Квартира Лесько была не то чтоб богатой, но довольно зажиточной: в комнате стоял изрядный плоскоэкранный телевизор, в спальне — новый гарнитур, и большая кухня была уставлена техникой, бывшей явно не по карману среднему российскому служителю порядка.
Жена Лесько — полная сорокалетняя женщина в бигуди и халате — встретила ментов с нескрываемой враждебностью. Пробормотала что-то нелестное и удалилась в ванную — навести на себя лоск.
Тем временем в прихожей показалась сухонькая старушка, кутающаяся в пуховый платок, — видимо, мать Зинаиды. Старушка провела оперов в кухню и поставила чайник. На пластиковом столе появились корзиночка с фруктами и большой, с розочками, торт.
— Андрюша вчера принес, — сказала старушка. — Вот оно как складывается. Андрюши уже нет, а торт есть.
— А он во сколько вчера домой пришел? — спросил Царьков.
— Около восьми.
— А ушел?
— Около десяти.
Царьков оглянулся. Зинаида уже стояла на пороге кухни, без бигуди, но с ярко накрашенными губами.
— Доигралась, — сказала старуха, — я ей говорила, не надо доводить мужика…
— А что — довела! Что — довела! — пронзительно вскрикнула Зинаида. — Что, мамаша, вам бы приятней было, если бы мы, как нищие, жили!
— Замолчи, дура!
— А вот и не замолчу! — заорала Зинаида. — Все живут, как люди, один Андрюша должен забесплатно горбатиться, так? Ты думаешь, эти двое, которые пришли, ничего не имеют? Их послали все на Андрюшу списать, вот они теперь и будут списывать!
— Тьфу ты, стерва! — сказала старуха. — Не слушайте ее, товарищи милиционеры, из-за нее мужик погиб! Вот она его так всю жизнь пилила…
— Зинаида Семеновна, — сказал Царьков, — а скажите, двадцать третьего февраля поздно вечером ваш муж где был?
— Двадцать третьего? — Зина громко фыркнула. — Дома пьяный спал!
— А это кто-нибудь может подтвердить?
— Да вы что? Или забыли, какой двадцать третьего день? Они в отделении выпивали допоздна, а в одиннадцать его патруль домой притащил, он лыка не вязал! Они его на улице остановили, он в машину не мог залезть, увидели, что свой, и сами до дома довезли.
— Какой патруль?
— Да откуда я знаю? ГАИ, наверное… А что такое двадцать третьего было?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Он поступил в аспирантуру и еще аспирантом ездил сюда консультировать. А потом…
— Что потом?
Виктория Львовна помолчала. Пятнадцать лет назад она казалась Валере Нестеренко почти старухой. Странное дело — теперь он видел перед собой стройную женщину немногим более сорока, женщину, которая еще с легкостью могла найти мужа или, по крайней мере, любовника…
— Это из-за меня, — сказала Виктория Львовна, — у меня тогда были очень плохие почки. Мне нужна была операция. Завод эту операцию оплатил.
— Как Игорь познакомился с Санычевым?
— Через Гаибова. Гаибов тогда работал на каком-то сибирском заводе… У него возникла эта идея — брать институтские лекарства, пробивать их через клинические испытания и производить на заводе, а у Игоря как раз было такое лекарство. Они пробили патент, Игорь к ним раз в месяц летал, а потом завод взяли и отобрали.
— Кто?
— Иностранцы какие-то. Гаибов тогда стал часто бывать у нас, он все рассказывал о своих проблемах. Там было что-то страшное. Какие-то бандиты, ОМОН руководство из окон швырял…
— А потом?
— Потом Гаибов ушел. На другой завод, тоже в Сибири. Вот тогда Игорь начал делать им феноцистин. Игорь опять туда ездил, привез десять тысяч долларов один раз и пятнадцать — другой.
— За лекарство?
— Просто задаток. Вот как раз на этом заводе замом главного был Санычев. У них опять начался какой-то конфликт с директором, а тут как раз на этот завод приехал тарский губернатор. Он в свите какого-то вице-премьера был, а вице-премьера потащили на завод, потому что завод хорошо себя чувствовал. Ну, Санычев с Гаибовым подружились с губернатором и пожаловались ему на судьбу, а тот и говорит: «Приезжайте ко мне, я вам даром такой же завод отдам, только вытащите его из выгребной ямы».
— И они приехали?
— Да. Стали составлять бизнес-планы. Игорь их консультировал. Потом они взмолились: Игорь, все, что хочешь, только переезжай в Тарск. Вот и переехал.
— Игорь часто приезжал?
— Нет. Он очень не любил Москву.
— А у него никаких неприятностей в Москве не было?
— В каком смысле неприятностей?
— Ну… следил кто-то за квартирой. Звонил. Угрожал.
— Да.
— Что — да?
— Звонили. Сначала звонили, а потом как-то вечером я возвращаюсь домой, рядом тормозят «Жигули», из них выскакивает громила под два метра и чего-то мне в руки пихает. И говорит что-то насчет того, чтобы Игорь в чужой бизнес не лез…
Виктория Львовна помолчала.
— Машина уехала, я выронила сумку и стою, потом смотрю — а у меня на руках дохлая кошка.
— Это когда было?
— Недели за две до его приезда. Последнего.
— Это который на конгресс?
Виктория Львовна кивнула.
— Вы ему рассказали?
— Когда приехал, рассказала.
— А он?
— Мы говорили только по телефону. Он был всего два дня и не заехал.
Валерий прикинул. Растерянный Игорь в холле «Рэдисон-Славянской». «У тебя неприятности с визой? Ты работал на оборонку и поэтому не можешь уехать?» — «Ах, да какая там оборонка…» Мог на него так подействовать рассказ матери? Возможно, и мог. Но сомнительно. Игорь был явно озабочен именно невозможностью отъезда, а не тем, что какие-то гниды, участвовавшие в дележке денег из медицинского фонда, были недовольны его поведением. Конечно, нынче такие времена, что любой человек имеет массу запуток. Но не из-за всех запуток стреляют. В московских историях были замешаны серьезные люди, серьезные люди не делают таких глупых ошибок и не убивают ученого технолога вместо того же Чердынского, который тот еще фрукт…
— Ты бы накрыл на стол, — сказала Виктория Львовна, — мы обедать будем. Меня этот швед пирог с лимоном научил делать.
— Я поеду, — проговорил Валерий. — Дела.
Когда он уходил, дверь в гостиную была широко распахнута. Чердынский сидел за роялем и играл что-то надрывное. На диване, заботливо укутанная пледом, лежала Яна и слушала своего бывшего любовника. Чердынский то ли не услышал шума в прихожей, то ли не счел нужным прерывать игру.
Виктория Львовна вышла проводить Валерия. Она стояла, держа на весу мокрые руки, и смотрела, как дворовый приятель ее сына надевает мягкое длиннополое пальто.
— Что вы так на меня глядите, — внезапно спросил Нестеренко, — это ведь не я убил Игоря, а?
— Его убили такие, как ты, — спокойно ответила Виктория Львовна.
У калитки водитель поспешно счищал мокрый снег с черного «хаммера» Мокрые крылья машины блестели в свете новенького галогенного фонаря, как бока загнанной лошади, из трубы глушителя шел черный нехороший дым — местный паршивый бензин явно не шел на пользу заграничной тачке.
— Ну что, поговорили? — спросил Лешка Муха, когда Сазан нырнул в накуренное тепло машины.
— Да. Очень душепользительная была беседа.
— Душепользительная в каком смысле?
— А в том смысле, — усмехнулся Нестеренко, — что когда бандиту рассказывают о разборках на самом верху, ему становится тепло на сердце и он думает: «А я-то порядочней, чем эта хевра».
— И что он рассказывал?
— Что Игоря убили из-за того, что медицинские деньги идут в предвыборные общаки. Что высокие московские политики не разобрались, кого давят…
— А тебя эта версия не устраивает?
— Если Игоря убили из-за федеральных запуток, то зачем стреляли в меня?
***
Губернатор области Виктор Жечков сидел в своем кабинете в чрезвычайно дурном расположении духа. Дурное это расположение проявлялось в том, что у губернатора болела голова. Он непрерывно хватался за толстую, зеленоватого стекла бутылку с минералкой, утирал лоб и красными воспаленными глазами глядел на своих собеседников.
Разговор в кабинете шел на смеси русского и английского, причем русским пользовались в основном двое из присутствующих, а именно: арбитражный управляющий «Тарскнефтеоргсинтеза» и начальник службы безопасности губернатора Антон Кононов, а английским — соответственно сам губернатор и доктор Гертцки.
Причину дурного настроения губернатора понять было трудно, тем более что речь шла о событии чрезвычайно приятном — об инвестициях в областную экономику ста девяноста миллионов долларов. Инвестировал доллары шведский концерн «Ланка-Гештальт», а объектом инвестиций должен был служить Тарский нефтехимический холдинг.
Идею холдинга выдвигал гендиректор «Зари» Демьян Санычев еще в позапрошлом году, когда они с губернатором были не разлей вода. В те поры предполагалось, что в холдинг войдут все четыре нефтехимических предприятия города, а главой холдинга, натурально, станет либо Санычев, либо его зам.
Два месяца назад, уже после того, как Санычев с губернатором поругались насмерть, холдинг-таки был образован. Но вошли в него уже не четыре, а три предприятия: «Тарскнефтеоргсинтез», «Тарский азот» и «Тарскшина». «Заря» в этом списке, естественно, отсутствовала, и отсутствие-то ее и служило основной темой дискуссии.
— Господин Жечков, — спокойно разводя руками, объяснял доктор Гергцки, — мы не будем покупать этот холдинг. Когда вы предложили нам этот проект, речь шла о компании, в состав которой входит «Заря». Мы видим перспективы для развития бизнеса «Зари». Мы готовы в нее инвестировать. Но мы не готовы инвестировать в три мертвых завода. Это значит зарыть деньги в землю.
— Я могу гарантировать, — сказал губернатор, — что после выборов «Заря» войдет в холдинг.
— Ну тогда мы и поговорим после выборов.
— Но деньги — то на выборы нам нужны сейчас! — резко сказал начальник охраны.
— Я не вижу связи между предвыборными тратами и инвестициями в «Тарскнефтеоргсинтез», — слегка удивился доктор Гертцки.
— Вы только проинвестируйте, — сказал арбитражный управляющий «Тарскнефтеоргсинтеза», а уж до выборов эти деньги сами дойдут. Да за пять миллионов не то что Жечкова — обезьяну из зоопарка можно губернатором выбрать!
— Господин губернатор, — сказал доктор Гертцки, — наш концерн два раза делать бизнес в России и два раза получать… как это у вас называется? Получать обман. Один раз мы продали препарат господину Брынцалову, и господин Брынцалов не заплатил за препарат, а расфасовал его и продал сам. Другой раз мы купили завод в Краснодаре, а русский директор разворовал завод и выкинул нас с него со словами, что мы фашисты. Это хорошо, если «Заря» войдет после выборов в холдинг. А если она не войдет? Получится, что мы купили три мертвых завода и еще потратили пять миллионов совсем непонятно на что. Как я объясню нашим акционерам, почему мы купили эти три мертвых завода?
— Почему же «Заря» не войдет в холдинг? — сказал губернатор.
— Может так получиться, что мы дадим вам денег, а вы проиграете выборы. А может получиться так, что вы выиграете, а «Заря» все равно останется сама по себе.
— Доктор Гертцки! — сказал губернатор. — Вы получите «Зарю». Есть куча способов поставить завод на колени. Но если я поставлю «Зарю» на колени сейчас, то это будет стоить мне полмиллиона голосов. И если я не получу от «Ланки» денег сейчас, это тоже будет стоить мне полмиллиона голосов.
— Господин губернатор, — сказал Гертцки, — в Тарске ходит много слухов о том, что ссора между вами и Санычевым — это просто пьеса для зрителей. Говорят, что Санычев будет финансировать своего кандидата лишь до тех пор, пока тот не выйдет во второй круг, а потом он его снимет И окажется, что мы три раза делать бизнес в России и все три раза нас обманывать Наш концерн не согласен, чтобы его три раза обманывать.
***
В три часа дня опера Яков Царьков и Александр Синицкий постучали в дверь хорошей трехкомнатной квартиры на пятом этаже престижного дома, в которой обитал Лесько с супругой и тещей. Квартира Лесько была не то чтоб богатой, но довольно зажиточной: в комнате стоял изрядный плоскоэкранный телевизор, в спальне — новый гарнитур, и большая кухня была уставлена техникой, бывшей явно не по карману среднему российскому служителю порядка.
Жена Лесько — полная сорокалетняя женщина в бигуди и халате — встретила ментов с нескрываемой враждебностью. Пробормотала что-то нелестное и удалилась в ванную — навести на себя лоск.
Тем временем в прихожей показалась сухонькая старушка, кутающаяся в пуховый платок, — видимо, мать Зинаиды. Старушка провела оперов в кухню и поставила чайник. На пластиковом столе появились корзиночка с фруктами и большой, с розочками, торт.
— Андрюша вчера принес, — сказала старушка. — Вот оно как складывается. Андрюши уже нет, а торт есть.
— А он во сколько вчера домой пришел? — спросил Царьков.
— Около восьми.
— А ушел?
— Около десяти.
Царьков оглянулся. Зинаида уже стояла на пороге кухни, без бигуди, но с ярко накрашенными губами.
— Доигралась, — сказала старуха, — я ей говорила, не надо доводить мужика…
— А что — довела! Что — довела! — пронзительно вскрикнула Зинаида. — Что, мамаша, вам бы приятней было, если бы мы, как нищие, жили!
— Замолчи, дура!
— А вот и не замолчу! — заорала Зинаида. — Все живут, как люди, один Андрюша должен забесплатно горбатиться, так? Ты думаешь, эти двое, которые пришли, ничего не имеют? Их послали все на Андрюшу списать, вот они теперь и будут списывать!
— Тьфу ты, стерва! — сказала старуха. — Не слушайте ее, товарищи милиционеры, из-за нее мужик погиб! Вот она его так всю жизнь пилила…
— Зинаида Семеновна, — сказал Царьков, — а скажите, двадцать третьего февраля поздно вечером ваш муж где был?
— Двадцать третьего? — Зина громко фыркнула. — Дома пьяный спал!
— А это кто-нибудь может подтвердить?
— Да вы что? Или забыли, какой двадцать третьего день? Они в отделении выпивали допоздна, а в одиннадцать его патруль домой притащил, он лыка не вязал! Они его на улице остановили, он в машину не мог залезть, увидели, что свой, и сами до дома довезли.
— Какой патруль?
— Да откуда я знаю? ГАИ, наверное… А что такое двадцать третьего было?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55