Он повернулся к Кэти, но она
отвела от него взгляд.
Пока основное внимание не переключилось на меня, я потихоньку
выскользнул в вестибюль из своего ряда, так и не заплатив за место в зале
семь долларов и семьдесят центов.
Портрет Железного Человека со стены портика, освещенной дневным
солнцем Куинто, поглядел мне вслед. Уж не знаю, пошли актеры снова на
сцену репетировать драму, которая была драмой лишь в их представлениях,
или разошлись по домам.

3
На расстоянии квартала от театра, у аптеки, я нашел телефон-автомат.
В телефонном справочнике Нопэл-Велли не значилось имя Джеймса Слокума,
зато была упомянута миссис Оливия Слокум, вероятно его мать. Звонок к ней
стоил десять центов. Я набрал номер и услышал, сквозь потрескивания,
нейтрально-сухой голос, который мог принадлежать как мужчине, так и
женщине:
- Дом Слокумов.
- Будьте любезны, соедините с миссис Джеймс Слокум.
На линии раздался щелчок.
- Все в порядке, миссис Стрэн. Я взяла трубку.
Телефонистка миссис Стрэн что-то проворчала и отключилась.
- Это Арчер, - сказал я. - Я в Куинто.
- Я ждала вашего звонка. И слушаю вас.
- Поймите, миссис Слокум, вы связали мне руки. Я, по вашей воле,
никому не могу задавать вопросов, начинать разговор с кем бы то ни было. У
меня поэтому нет направления для действий, нет никаких контактов. Нельзя
ли все-таки найти предлог для знакомства с вашей семьей, вашим мужем, в
конце концов?
- Но он ничем не сможет вам помочь. Вы только возбудите его
подозрения.
- Вовсе нет. А вот если я стану мелькать то там, то сям, никому
ничего не объясняя, ни с кем не разговаривая, то наверняка их вызову.
- Не слишком много в вас оптимизма, - заметила миссис Слокум.
- Я никогда не был оптимистом. Повторяю: оставаясь в вакууме, я теряю
шансы хоть чем-то обнадежить вас. Даже тех, кого можно было бы
подозревать, вы мне отказываетесь назвать.
- Но я никого не подозреваю. И не могу назвать ни одного человека.
Неужели - без моих предположений - этот случай настолько безнадежен?
- Остается только уповать на то, что в один прекрасный момент некто,
нас интересующий, натолкнется на меня посреди улицы и исповедуется...
Поймите же, я должен поближе увидеть вашу жизнь.
Очень тихо она спросила:
- И вы тоже собираетесь шпионить за мной, мистер Арчер?
- Я работаю на вас, в вашу пользу. Но от чего-то, от какой-то точки
мне надо оттолкнуться, и эта точка вы и ваша семья. Я только что видел
вашего мужа и вашу дочь, но со стороны.
- Я же настоятельно просила вас не обращаться к моему мужу.
Я изменил тактику. Решил быть погрубее и понахрапистее:
- Итак, если вы не даете мне действовать так, как я считаю нужным, я
завязываю с этим делом и возвращаю деньги.
В последовавшем молчании я различил постукивание карандаша по корпусу
аппарата.
- Ладно, - сказала она наконец. - Я хочу, чтобы вы сделали все
возможное. Давайте какое-то конкретное предложение, если оно у вас
появилось.
- Не такое уж обоснованное, однако должно сработать, пожалуй. Есть у
вас друзья в Голливуде, киношники или связанные с ними?
Снова тишина. Наконец, в ответ:
- Есть. Милдред Флеминг, она работает секретарем в одной из студий.
Сегодня мы с ней виделись во время ленча.
- Что это за студия?
- Кажется, "Уорнер".
- Хорошо... Вы рассказали ей, какая тут у вас варганится
замечательная пьеса, а она вам, о том, что у нее есть приятель, который
работает в агентстве, занимающемся сценариями. То есть я. Ваши - поверят.
- Понимаю, - медленно произнесла она. - Да, ситуация вполне
естественная. В общем, все это должно пройти неплохо... Кстати, сегодня
некоторые из друзей Джеймса придут к нам на коктейль. Смогли бы вы быть у
нас в пять?
- Я приеду немного раньше.
- Хорошо, мистер Арчер. - Она дала мне свой адрес и повесила трубку.
Моя рубашка от пребывания в душной будке совсем промокла. Я вернулся
в мотель, надел плавки и пошел на пляж. Голубовато-зеленая поверхность
воды медленно волновалась, подчиняясь прибою. Несколько белых яхт
пересекали горизонт, их паруса, словно развернутые крылья, казались
неподвижными. Я тряхнул головой, отвел от них глаза и бросился в
прохладную воду. Проплыл с четверть мили. Меня остановили дальние буйки,
целый барьер из перепутанных коричневых и желтых цилиндров и шаров.
Поднырнуть под них - плевое дело, но терпеть не мог встреч с подводным
миром.
Я перевернулся на спину и поплыл вдоль барьера, - глядя в небо. Пусть
на короткое время, но возникло ощущение полной свободы и покоя, будто
остались далеко-далеко от меня все люди с их проблемами. Они понастроили
пляжей от Сан-Диего на калифорнийском юге до Сан-Франциско на побережье
Золотых Ворот, они проложили дороги через горные цепи, вырубили
тысячелетние деревья, принося цивилизацию в дикие пустыни. Они таки дошли
до океана, мои предприимчивые соотечественники, теперь сбрасывают в него
свои грязные воды, но пока еще они его не сгубили.
Солнце над океаном преображало всю Южную Калифорнию. Горы сверкали,
здесь много гор. Небо чистое, и вода, несмотря на жару, прохладна. Я
подплыл к буйку и все же нырнул под него. Дотронулся до скользкого
стержня, соединявшего буек с якорем на дне, холодного и липкого, как
внутренности у Страха. Противное ощущение! Я вдохнул побольше воздуху и
что есть сил поплыл к берегу, будто некая морская пакость хватала меня за
пятки.
Волна выбросила меня на берег. Начал дуть прохладный, на исходе дня,
ветерок, неся с собой маленькие иголочки-песчинки.
Как ни странно, я продрог и целых полчаса не мог согреться, пока
добирался до Нопэл-Велли. Горная дорога даже на самых высоких ее местах
была широкой и еще не заезженной. Значит, ее проложили чьи-то "большие
деньги". Их запах сопровождал меня до того, как моя машина соскользнула в
долину по стороне перевала, противоположной моему движению.
Долина встретила меня запахом тухлых яиц. Нефтяные скважины, из
которых несло сероводородом, разбежались по обеим сторонам дороги. Я мог
их видеть с высоты шоссе, по которому проезжал: решетчатые треугольники
буровых вышек рядом с деревьями; насосы-качалки, с клацаньем высасывающие
нефть, а неподалеку от них пасутся коровы. С тридцать девятого или
сорокового года, когда я видал его в последний раз, городок Нопэл-Велли
разросся, подобно здоровенной опухоли. Он выбросил свои побеги во всех
направлениях - кучки домов, напоминающие спичечные коробки, и тут же
вполне современные строения, а к ним прилепились хижины доисторических
времен. На полмили растянулась полоса одноэтажных построек: ветеринарных
лечебниц, парикмахерских, привлекательных магазинчиков, ресторанчиков,
баров, лавок, торгующих спиртным. Здесь расположились и новая
четырехэтажная гостиница, и белый куб христианского храма, современной
конструкции, и кегельбан, достаточно просторный для того, чтобы в нем
можно было разместить самолет "Б-36".
Постепенно пересекающая весь Нопэл-Велли главная улица приняла совсем
иной, чем в пригородах, вид, благодаря огнеупорному кирпичу, пластику,
неону. Тихий городок в солнечной долине делал крупную ставку, это было
заметно, хотя знал ли он на самом деле, что ему с собой делать?..
Изменился внешний вид зданий, модели автомобилей, и люди стали
другими. Их стало намного больше, чем при въезде в город. Множество мужчин
с деловыми лицами, опаленными солнцем, фланировали по улице, входили в
бары и выходили оттуда, - на лицах читалось ожидание: над чем бы
посмеяться или во что бы ввязаться. Женщины расхаживали без видимой цели,
демонстрируя себя. А вот на повороте улицы стоит полицейский в голубой
рубашке, прикрепленная к поясу кобура расстегнута, и оттуда выглядывает
пистолет.
Трейл-роуад сворачивала вправо и уходила в отдаленную часть города,
где по нефтяным полям отлого взбиралась к горам, с которых видна была вся
долина. Петляя по освещенным солнцем холмам, она сужалась в предгорье,
превращаясь в конце концов в черную точку.
Я повернул направо. Горы, казалось, возвышались отвесно прямо перед
лобовым стеклом машины, они погружались постепенно в тень.
Длинный, приземистый дом, наполовину скрытый, если смотреть с дороги,
огромными дубами, расположился на склоне, словно валун-гигант, не
нарушающий собой природного ландшафта. Прежде чем подъехать прямо к нему,
я вынужден был остановиться, чтобы открыть ворота, что перегораживали
путь. С внутренней стороны стены, футов шести высотой, была сплошняком
натянута колючая проволока, с дороги не видная.
За воротами вело к дому свежее гравийное покрытие, с обеих сторон
аллею охраняли два ряда молодых пальм. На полукруглой стоянке перед домом
я увидел парочку автомобилей. Один из них - старый "паккард", тот самый,
что стоял недавно у "Театра Куинто". Я оставил рядом свою машину, пересек
террасообразную лужайку, где переливались струйки небольших фонтанов.
Дом был сложен из необожженного кирпича, цветом местной почвы;
прижатый к земле тяжелой крышей, крытой красной черепицей, своей
массивностью походил на крепость. Правда, по фасаду его тянулась глубокая
веранда, на которую вели низкие бетонные ступеньки. В углу веранды стояла
обтянутая зеленым холстом широкая качалка, а в ней свернулась, словно
змейка, молодая женщина в красном свитере и красных брючках. Ее голова
склонилась над книгой, и очки в пестрой оправе придавали затененному лицу
особо сосредоточенное выражение. Сосредоточенность ее была настоящей:
женщина даже не заметила меня.
- Прошу прощения. Я ищу миссис Слокум.
- Это я прошу прощения, - на меня взглянули, снизу вверх, с
неподдельным изумлением. И сняли свои странные очки. Ба, да это Кэти
Слокум. Очки делали ее старше лет на десять, да и фигура тоже могла ввести
в заблуждение: настоящая фигура, того типа женщин, которые формируются
физически очень рано... Глаза большие и глубокие, как у матери, черты лица
еще более правильные, гармоничные. Я мог понять тягу к Кэти, очень юному
созданию, искушенного шофера Ривиса.
- Меня зовут Арчер.
Девушка смерила меня долгим и холодным взглядом. Не узнала.
- Я Кэти Слокум. Вы хотите видеть маму или бабушку?
- Маму. Она просила меня приехать на вечер.
- Это не ее вечер, - тихо, вскользь заметила Кэти, словно про себя.
Избалованное юное создание продолжило рассматривать меня, и две
вертикальные складки легли между ее бровей. Она меня все-таки вспомнила, и
морщинки разгладились; она спросила очень мягко: - Вы мамин друг, мистер
Арчер?
- Друг ее друга. Вас смутили мои Берттиллоновские размеры?
Она была достаточно умной, чтобы понять меня, и достаточно молодой,
чтобы покраснеть.
- Извините, я не хотела быть грубой. Мы видим так много незнакомых
людей, - это можно было расценить как объяснение ее интереса к
грубияну-шоферу. - Мама только что поднялась к себе после купания. Она
одевается. А папа еще не вернулся из театра. Не будете ли вы любезны
присесть?
Я опустился на качалку рядом, забавляясь мыслью, что сюда мог сесть
юноша, который оказался бы в ее вкусе. Книга, которую Кэти держала в
руках, а теперь положила на диванную подушку между нами, оказалась не
чем-нибудь, а курсом теории психоанализа!
Кэти решила завязать беседу. Раскачивая взад и вперед очки, держа их
за дужки, сообщила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35