– не без удивления поинтересовался судья. – Мне казалось, ваш отец и Айзек Форбс в ссоре.
– Да, они на самом деле не в ладах. Но это отнюдь не означает, что и сыновья должны ненавидеть друг друга. Время от времени я вижусь с Сэмюелом, мы заходим с ним куда-нибудь пропустить кружечку эля и поболтать о том о сем. Естественно, втайне от отцов.
– Понимаю.
– Если надумаете зайти к ним, лучше всего иметь дело с Сэмюелом. Стоит только отцу прознать, что вы роялист, он тут же укажет вам на дверь.
– Благодарю за предостережение, – ответил Трелони. – Но я уже свел знакомство с Айзеком Форбсом.
– Что ж, желаю вам удачи, – с ухмылкой ответил Джеймс. – Помните, у него есть грозное оружие – трость. Чуть что не по нему, и он пускает ее в ход. В особенности любит охаживать ею роялистов. Но поскольку его все считают слегка не в себе, семейство на его выходки особого внимания не обращает.
– Стало быть, встреча обещает быть любопытной! – заключил Иеремия.
Форбсы занимали импозантный фахверковый дом на Лиденхолл-стрит по соседству с другими состоятельными купцами. По пути туда Трелони рассказывал иезуиту все, что знал о семействе Форбс.
– Будучи единственным сыном, Айзек Форбс унаследовал от отца имение, а дочь вышла замуж за отца Джорджа Дрейпера. До гражданской войны Форбс нажил состояние на торговле со странами левантийского побережья. Он вывозил из Англии шерсть, свинец, а закупал в Турции и Сирии шелк. Со временем его торговые связи распространились и на Италию, Испанию, страны севера Африки, а потом и на Гамбург. Он приобретал в английских колониях табак и сахар, а поставлял туда мануфактуру, вина, пиво, мебель, инструмент из металла, а заодно и черных рабов из Африки. Я слышал, что Айзек Форбс стоит ни много ни мало сорок пять тысяч фунтов.
– Недурное состояние! – воскликнул Иеремия.
– Еще бы. Посолиднее даже, чем у Джорджа Дрейпера, которого бедняком явно не назовешь.
– Удивляться нечему – торговля всегда приносит больше прибыли, чем землевладение. Поэтому-то состоятельные коммерсанты и стремятся к тому, чтобы к ним прислушивались в правительстве.
Встретить карету во двор роскошного особняка вышли двое слуг в красных ливреях. Их одеяния сразу же напомнили Иеремии форму солдат Кромвеля, и он подумал, что это неспроста. Да, старик Форбс – крепкий орешек, и разговорить его будет ох как непросто.
Один из лакеев проводил визитеров в мрачный вестибюль, облицованный темным деревом и уставленный тяжелой, громоздкой мебелью. На стене висели портреты представителей рода Форбсов, величавых субъектов в строгих одеждах, среди которых были ярые сторонники и защитники Содружества, и даже двое поставивших подписи под вердиктом о казни короля. Демонстрация у себя в доме их портретов сейчас представляла собой явно недружественный жест в отношении короны.
– До сих пор мне, к сожалению, не удалось убедить отца снять их, – извиняющимся тоном произнес кто-то за их спиной.
Обернувшись, сэр Орландо и Иеремия увидели вошедшего. Сэмюел Форбс был видным голубоглазым шатеном лет тридцати пяти.
Представив своего спутника, сэр Орландо без долгих предисловий приступил к изложению цели прихода.
– Да-да, я наслышан об убийстве повитухи, – подтвердил молодой Форбс. – Трагический случай. На улицах шатается полно всякого отребья. Такое положение достойно сожаления. Вам на самом деле следовало бы побольше вешать подобных негодяев, милорд.
– Девятнадцатого января миссис Лэкстон помогла появиться на свет вашему сыну, не так ли, сэр? – осведомился судья.
– Да, это верно.
– Надеюсь, ребенок родился здоровым?
– Благодарение Господу, да, – ответил Сэмюел. – Мы крестили его как Ричарда. Желаете взглянуть на него?
– С охотой, сэр, – в унисон ответили Трелони и Иеремия.
По роскошной дубовой лестнице они проследовали за Форбсом на второй этаж. Миновав множество дверей, они наконец оказались в такой же мрачноватой, как и вестибюль, небольшой комнатке, где кроме кровати, умывальника и скамеечки стояла люлька. Вероятно, эта резная колыбель служила нескольким поколениям семейства Форбс, хоть отпрыскам его не часто выдавалась возможность ею воспользоваться. Мать только что уложила младенца спать и после кормления лихорадочно поправляла корсаж, когда супруг вместе с гостями зашел в детскую. И супружеская пара, и гости были явно смущены, и после краткой паузы неловкости Сэмюел Форбс внес ясность:
– Мы решили не отдавать сына кормилице, а оставить с матерью, ибо с молоком простолюдинки он вберет в себя лишь дурные качества черни. К тому же нередко дети умирают в руках этих неумех.
Иеремия понимающе кивнул. Ему не раз приходилось слышать, что пуритане предпочитают доверять кормление ребенка матерям, не передавая их чужим людям. По их словам, это есть проявление смирения. Кроме того, ребенок на руках женщины отвращает ее от греховных мыслей и поступков. Иеремия поддерживал это решение в том смысле, что первые и самые опасные месяцы жизни ребенок, вскармливаемый матерью, все-таки в меньшей степени подвержен различным хворям.
Иезуит с любопытством склонился над колыбелью и стал рассматривать младенца, туго спеленутого и похожего на куль. Детей сразу после рождения кутали так, что они скорее напоминали кокон гусеницы. И поскольку в таком положении ребенок и шевельнуться не мог, его безбоязненно можно было оставлять одного. К тому же он реже кричал, что не вынуждало мать постоянно держать его на руках и баловать.
Иеремия провел пальцем по лбу новорожденного. Жара не было, и вообще мальчик производил впечатление здорового.
– Поздравляю вас с таким крепышом, мистер Форбс, – удовлетворенно произнес он.
Покойная миссис Лэкстон, судя по всему, потрудилась на славу.
– Сэмюел! Сэмюел! – вдруг раздался возбужденный голос.
– Это отец, – пояснил младший Форбс. – Никогда не упустит возможность напомнить мне, кто в доме хозяин и кому надлежит принимать посетителей.
– А это нам весьма кстати, – заверил его сэр Орландо. – Мы вообще-то пришли побеседовать с вашим отцом.
– Не удивляйтесь, что он примет вас в шлафроке, милорд, – у него обострилась подагра, и ходить трудно.
Сэмюел Форбс проводил гостей в просторное помещение, обставленное все в том же мрачном стиле, как, по-видимому, и все остальные покои в этом доме. Часть мебели представляла собой фамильную ценность и восходила еще к елизаветинским временам. Старик Форбс восседал в мягком кресле, вытянув правую подагрическую ногу и возложив ее на низенький деревянный табурет. Тыкая тростью, он раздавал указания лакею:
– Ну-ка подбрось в камин дров! Да поживее, увалень!
Едва в дверях появился его сын в компании с сэром Орландо и Иеремией, Айзек Форбс тем же тоном, с которым он только что обратился к лакею, рявкнул:
– Нечего глазеть, джентльмены! Входите, коли пришли!
Узнав Трелони, он бесцеремонно ляпнул:
– Ах, так это вы, судья! Послушный инструмент в руках юного Тарквиния, собравшегося запродать всех нас с потрохами римскому монстру.
– Сэр, предупреждаю, ваше высказывание может быть истолковано как оскорбление его величества! – предостерег Айзека Форбса сэр Орландо. – И я вправе арестовать вас уже за это.
– Только посмейте! – задиристо возразил седовласый старик, и в его синих глазах вспыхнул враждебный огонь. – Большинство деловых людей Лондона такого же мнения, а они сила, с которой вынужден считаться даже король.
– Я пришел сюда не спорить с вами, сэр, – невозмутимо ответил судья Трелони.
Айзек Форбс переключил внимание на Иеремию, безмолвно стоявшего подле сэра Орландо. В глазах старика мелькнуло нечто похожее на любопытство – его внимание явно привлекло скромное одеяние Иеремии.
– А вы кто будете, сэр? – поинтересовался Форбс, и в голосе его послышалось некое подобие вежливости. – Судя по одежде, вы человек благочестивый. Однако для истинно благочестивого человека отрастить такие волосы – стыд, да и только.
– Святой Павел в Послании к коринфянам утверждает то же самое, – с улыбкой согласился Иеремия.
– Так вы еще и в Священном Писании понимаете толк? Как ваше имя, сэр?
– Меня зовут Фоконе.
– Вы участвовали в гражданской войне?
– Да, в качестве фельдшера в королевской армии. Для меня всегда было важнее спасать от смерти, нежели убивать.
– Еще один распроклятый роялист! – презрительно процедил Форбс. – Что вам понадобилось у меня в доме?
– Мы пришли в связи с расследованием убийства повитухи, помогавшей вашему внуку родиться на свет, – ответил Иеремия.
– Что? Ее убили? Как это произошло?
– На следующий день после Сретения поздним вечером ее выманили из дома и застрелили. Ее ученице чудом удалось спастись благодаря вмешательству слуги судьи Трелони.
– Весьма необычное преступление, – заметил старик. – Как я понимаю, убийство с целью ограбления вы исключаете.
– Все говорит против этого. Факельщик заманил повитуху с дочерью в тихое место, где их поджидал убийца. Поэтому мы опрашиваем всех, кому покойная миссис Лэкстон оказывала услуги, дабы установить, мог ли кто-нибудь затаить злобу на нее.
– Вы видели моего внука. Это здоровый и сильный мальчуган. Так что кому-кому, а уж нам не за что мстить миссис Лэкстон. К тому же я щедро заплатил ей.
– Кто нанимал ее – вы или ваш сын?
– Ее порекомендовали Сэмюелу.
Взоры всех теперь были прикованы к молодому Форбсу.
– Могу я знать, кто именно рекомендовал вам эту женщину, сэр? – осведомился Иеремия.
Тот, в явном замешательстве, секунду или две молчал, напряженно вспоминая.
– Мне… Мне кажется, это был Генри Тейлор. Ему приходилось иметь с ней дело, и он остался очень доволен.
Иеремия, удовлетворившись ответом, снова повернулся к отцу Сэмюела.
– Благодарим вас за то, что смогли уделить нам часть вашего драгоценного времени, сэр. Кстати, я врач, и знаю одно весьма полезное и эффективное средство против подагры. Если вы позволите осмотреть вас, то…
Иеремия исходил из самых лучших побуждений, но старик отреагировал на это предложение чрезвычайно своеобразно. Грозно подняв трость, Айзек Форбс принялся размахивать ею всего в нескольких дюймах от лиц судьи и врача.
– Недоставало только, чтобы я позволил проклятым роялистам извести меня с помощью своих мерзких снадобий, – злобно прошипел он. – Не приставайте ко мне с этим! У меня, слава Богу, есть свой врач!
Иеремия даже инстинктивно втянул голову в плечи и отшатнулся, чтобы Форбс ненароком не угодил ему по физиономии.
– Как знаете. Во всяком случае, если вам понадобится моя помощь, не раздумывая обращайтесь ко мне.
– Вы небось считаете себя чудо-целителем или кем-то вроде того? – с издевкой проворчал старик.
– А вы тот, кто шарахается, когда ему предлагают помощь, сэр? – невозмутимо ответил вопросом на вопрос Иеремия.
– Пожалуйте – меня оскорбляют в родных стенах. Сэмюел, избавь меня от досадного присутствия этих не ведающих стыда господ!
И желая придать весомость сказанному, Айзек Форбс пару раз стукнул тростью об пол. Иеремия заметил, что весь пол у кресла старика во вмятинах от ударов.
Попрощавшись с ним, сэр Орландо и Иеремия последовали за Сэмюелом к лестнице, ведущей на первый этаж.
– Вы не должны обижаться на него, доктор, – извиняющимся тоном произнес Сэмюел. – Вам ведь известно, что подагрикам обычно ставят в вину пристрастие к пьянству, обжорство или плотские грехи. Верно – на крестинах моего сына старик на радостях перебрал, отчего у него и разыгралась подагра. Конечно, он мыслит на удивление узко, и я прошу вас о том, чтобы его высказывания остались в стенах этого дома.
– Крайне недоверчивый человек ваш отец, – заметил Иеремия.
– Разве можно это поставить ему в вину? Ведь у него завистников хоть пруд пруди. Он и нажитое им состояние – бельмо на глазу у очень и очень многих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74