Несколько лет назад Брендана приговорили к клеймению по обвинению в убийстве, и палач выжег ему клеймо на ладони. Теперь на месте клейма остался лишь заживший шрам.
– Как я понимаю, вам удалили клеймо и теперь вы окончательно распрощались с прошлым, – заметил Иеремия.
– Да, один лекарь вырезал мне его.
– Неплохо выполнено. Стало быть, вы побывали в Париже. Не хотите рассказать, что вы там делали?
– Прилежно учился, святой отец, – уклонился от прямого ответа Брендан.
Иеремии этого было достаточно, дабы убедиться, что ирландец предпочитает молчать о своем пребывании во Франции, и иезуит не стал больше допытываться.
– Ладно, но в таком случае чем вы намерены заниматься в Англии? – решил иезуит зайти с другой стороны.
– Сестра короля, передавшая ему через меня письмо, предложила его величеству взять меня на службу. Видимо, я буду служить под непосредственным началом лорда Арлингтона.
– Помогать его светлости искоренять инакомыслие? Наслышан о том, что Арлингтон взял под наблюдение самых влиятельных наших сограждан из опасения, что они вступят в сговор с голландцами.
– Именно так мне и объясняли, – подтвердил Брендан.
– Вы уже успели побеседовать и с королем?
– Да, он принял меня у себя в кабинете. Как я понял из нашей с ним беседы, он все обо мне знает.
– И несмотря на это, все-таки принял вас на службу? – изумился Иеремия. – Должен признаться, я удивлен, если не сказать больше, что вы согласились, Брендан. Вы, как мне помнится, никогда не скрывали того, что не собираетесь обременять себя какими бы то ни было обязательствами перед нашим королем.
– Это служба. Не хуже и не лучше любой другой. Пока от меня не требуют того, что шло бы в ущерб моему народу, я буду поступать как мне велено. К тому же мне одинаково несимпатичны как инакомыслящие, так и голландцы. В сравнении с ними Стюарты для Ирландии куда меньшее зло.
– Ну а леди Сен-Клер наверняка была на седьмом небе от счастья, когда вновь встретилась с вами, – с улыбкой заметил Иеремия.
– Да, хотя без ссоры не обошлось, – ответил Брендан. – Святой отец, как вы допустили ее возвращение ко двору?
– Верьте мне, я перепробовал все, чтобы удержать ее от этого шага. Но в некоторых вещах мое мнение для нее просто не существует. Она очень страдала из-за того, что вы столько времени не давали о себе знать.
Брендан закусил губу.
– Конечно, это была моя вина, я готов это признать.
Ирландец глубоко вздохнул.
– Но – увы – мы с ней так пока и не поговорили серьезно. И потом, ее очень тревожит судьба мастера Риджуэя. Что ж, выходит, ему вполне могут предъявить обвинение в убийстве?
– Все возможно. Поэтому мы изо всех сил ищем настоящего убийцу.
– Святой отец, вы не стесняйтесь и обращайтесь ко мне. Может, я смогу чем-нибудь помочь, – предложил Брендан, поднимаясь со стула.
Иеремия кивнул.
– Я провожу вас до дверей. А как вы добрались сюда? На лодке?
– Да нет. Я купил себе лошадь на Смитфилдском рынке.
Иеремия, выйдя из дома, взглянул на черного жеребца, привязанного у стены, и оцепенел. Белая звездочка на лбу!
– Это ваша лошадь? – с недоверием спросил он.
– Моя, – подтвердил Брендан.
На лице Иеремии проступило возмущение, тут же перешедшее в ярость.
– Выхолит, это были вы! – выдохнул он. – Это вы подкараулили судью Трелони по пути домой! Это вы стреляли в него! Как вы могли! Неужели вы ничего не можете поделать с испепеляющей вашу душу ненавистью и готовы хладнокровно убить этого человека?
Брендан без тени раскаяния посмотрел иезуиту прямо в глаза.
– Имей я намерение убить его, он сейчас лежал бы в гробу. Нет, убивать его я не собирался. Просто мне хотелось, чтобы он почувствовал то, что в свое время пришлось испытать мне. Пусть и он заглянул бы смерти в лицо! Чтобы почувствовал то, что чувствовал я, стоя с петлей на шее, – неотвратимость смерти! Мне хотелось, чтобы он умолял меня сохранить ему жизнь! Он ведь с первого дня считал меня преступником только потому, что я ирландец. По его милости меня исполосовали плетьми – ведь он своим коллегам лгунам поверил, а мне нет. Хотя никаких, ровным счетом никаких доказательств моей вины у них не было. А когда меня обвинили в убийстве, ваш уважаемый судья без долгих раздумий отправил бы меня на виселицу, если бы не вы, кто сумел доказать, что я ни в чем не виновен. Вот за все это, за все, что мне пришлось из-за него вынести, я и возжаждал мести. Но только припугнуть как следует, да, черт возьми! Припугнуть! Но никак не убивать!
– Пресвятая Матерь Божья! Брендан, да вы точно не в своем уме! Вы стреляли в него!
– Уверяю вас, я намеренно стрелял мимо.
– Вы… вы могли выжечь ему глаза! Ослепить! Ведь попади ему в глаза щепки, что тогда?
Брендан промолчал.
– К своему величайшему сожалению, вынужден признать, что вы неспособны извлечь уроки из своего прошлого, – укоризненно произнес Иеремия. – Вы привыкли решать все проблемы, прибегая исключительно к силе, но не к разуму, дарованному вам Богом.
– И вы передадите судье, что это был я?
– Нет, разумеется, этого делать я не стану. Чего-чего, но чтобы вы оба вновь сцепились, мне как раз и не хочется. Ну хорошо, Брендан, акт отмщения свершился. А теперь настоятельно советую вам держаться от судьи Орландо Трелони подальше! Вы мне это обещаете?
– Да, я вам это обещаю, – ответил молодой человек и, ловко вскочив на лошадь, ускакал прочь.
Иеремия проводил его взглядом. Он не мог отделаться от чувства беспокойства за этого иногда совершенно непредсказуемого человека. Факт нападения на судью – достаточно серьезный проступок, едва ли не преступление. Но что же в таком случае ожидает Алена Риджуэя, если этот до крайности вспыльчивый ирландец узнает обо всем, что было у лекаря с леди Сен-Клер?
Глава 35
Обнажив клыки, пес злобно зарычал. Ален, не растерявшись, угрожающе звякнул цепями кандалов – в запасе оставался изрядный кусок цепи, чтобы в случае нужды использовать его как оружие. По пути в кабак на один из нижних этажей тюрьмы он и наткнулся на эту собаку, привязанную на темной лестнице. Впрочем, в кошмарном лабиринте Ньюгейта можно было увидеть не только собак. Здесь бродили свиньи, куры и даже отощалые коты. Последние вели непрестанную борьбу с собаками за крыс и мышей. Судя по всему, псу не раз преподавали урок, огрев цепями, так что, едва услышав знакомый перезвон, он, поджав хвост и повизгивая, убрался подальше.
Лекарь, вздохнув с облегчением, на ватных ногах продолжил путь. У входа в кабак Ален выложил положенную мзду – шиллинг и шесть пенсов, – велел подать вина по два шиллинга за бутыль и уселся за грубо сколоченный стол. Рядом сидели двое арестантов и резались в кости, за соседним столом дулись в карты, на полу валялся упившийся бородач, а вор, пользуясь случаем, в открытую опустошал его карманы. Ален приучил себя никак не реагировать на тюремное бытие. Одним из способов понизить уровень восприятия было вино, которым он потчевал себя с утра до вечера, – только в подпитии можно было вынести творившееся здесь, в стенах Ньюгейта.
Рядом с Аленом на скамью уселась какая-то особа, но он и не повернул к ней головы. Тюремщики допускали городских шлюх в Ньюгейт, где от клиентов отбоя не было, однако Риджуэй не поддался искушению, помня об уроке, преподанном ему однажды. Лишь когда женщина придвинулась вплотную и прижалась к нему бедром, он взглянул на нее. Чумазая физиономия, утратившие первоначальный цвет всклокоченные волосы. Улыбаясь, женщина обнажила ряд гнилых, почерневших зубов. Кандалы на руках говорили о том, что перед ним обитательница женского отделения Ньюгейта.
Мгновение спустя ее пальцы уже странствовали между ног у Риджуэя, и вскоре он почувствовал, как они беззастенчиво ощупывают его мужское достоинство.
– Ну и как тебе? – вполголоса осведомилась она. – Если пойдешь со мной, получишь все, что захочешь.
Слегка ошеломленный, Ален молчал. Но, похоже, невзирая на то что ей никак не удается расшевелить этого странного типа, девка оружие складывать не собиралась.
– Ну, чего мнешься? Кто и когда предложит это тебе задарма? Меня сюда уже в третий раз упекли за воровство. И теперь точно вздернут. А чтоб не вздернули, непременно надо, чтоб кто-нибудь меня обрюхатил!
Ален недоверчиво взглянул на нее. Чувствуя, как в нем вскипает похоть, он уже был готов уступить. Однако, присмотревшись как следует, Ален сказал себе решительное «нет» – уж слишком велико было отвращение, к которому примешивалась и изрядная доля страха. Сбросив ее руки с бедер, он поднялся из-за стола.
Шлюха взъерепенилась – не успел он повернуться и уйти, как схлопотал от нее затрещину.
– Вонючка несчастная! Свинья бессердечная! Хочешь, наверное, полюбоваться, как меня вздернут на виселице?! Ты этого хочешь? – завопила она, чуть не плача.
Ален поспешил покинуть кабак. Нет, ему никогда не привыкнуть к жизни в окружении подонков, больше похожих на зверей, чем на людей.
Спустя несколько дней к Алену в коридоре обратилась какая-то женщина.
– Мне тут одна из секты квакеров говорила, что вы вроде как лекарь. Роды принять сумеете?
Ален медлил с ответом. Он до сих пор не мог отделаться от кошмара воспоминаний, связанных с гибелью Энн. Однако, поразмыслив, кивнул в знак согласия.
– Тогда пойдемте со мной, – попросила женщина. – Там в одном из отделений, что наверху, лежит женщина, вернее, девчонка еще совсем, а ей рожать приспичило. И как назло, ни одну повитуху сюда прийти не уговоришь. Я было сама ей попробовала помочь, но ребенок не идет ни в какую. Сдается, роды неправильные.
Ален последовал за ней на четвертый этаж тюрьмы. При мысли, что предстоит принимать еще одни роды, его в жар бросало, но разве мог он наплевать на врачебный долг? Как водится, на входе в женское отделение стражник потребовал с Алена положенные шесть пенсов мзды. Риджуэй гадливо протянул ему деньги. Оказалось, что он не единственный мужчина здесь: в углу кто-то из арестантов забавлялся с какой-то девкой, вопившей во всю глотку, причем явно не от избытка блаженства.
Спутница потащила Алена за рукав.
– Идемте, идемте, этой уж ничем не помочь – все с ведома тюремщиков. Что тут сделаешь? Разве что тумаков схлопочете. А вот ту бедняжку, что в углу, вы еще, может, и убережете.
Роженица лежала на нарах. Искаженное болью лицо ее взмокло от пота. Ален осторожно ощупал живот.
– Вы правы – родить ей будет непросто. Тазовое предлежание – вот как это называется.
Хотя Риджуэю уже не раз приходилось иметь дело с подобным осложнением, и роды проходили благополучно, он колебался. Перед глазами вновь возникла Энн и ее мертворожденное дитя. Их он тогда не спас. А здесь? Здесь под рукой не было ни горячей воды, ни чистых тряпок – вообще ничего. Критически оглядев свои замызганные руки, Ален пришел к выводу, что иного выхода нет. Кое-как ополоснув руки вином, предложенным женщиной, он склонился над роженицей.
В конце концов опыт и знание дела дали результат, и несколько часов спустя он вручил матери крохотное кричащее создание, которое та инстинктивно прижала к себе.
– А что будет с ребенком? – поинтересовалась женщина, которая привела его сюда.
– Если выживет, его отправят в работный дом – там он и останется до повзросления. Но, как мне кажется, молоком его там вряд ли будут поить. А вот ее, поскольку она на самом деле родила в стенах тюрьмы, наверняка помилуют да сошлют в Америку, в колонии.
С чувством подавленности Ален покинул стены женского отделения и спустился на третий этаж. По пути к себе в камеру Риджуэю приходилось миновать кухню рядом с каморкой палача. Дверь была распахнута настежь, и Ален мельком заглянул внутрь. Там царило веселье. Картина, невольным свидетелем которой стал Риджуэй, потрясала до глубины души, и он замер на полушаге. Большую часть небольшой кухни занимал очаг, возле которого суетился помощник палача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74