Как же, дождёшься от этих гарпий. Пришлось собрать стаканы на поднос и отправляться в кухню. Вдогонку донёсся гневный окрик Фелиции.
— Почему не отвечаешь? Ишь, нос дерёт!
— Я же только что сказала — по дороге призналась, — огрызнулась Доротка. — А вы, а вы… Да хоть перерубите меня топором на две половины, чтобы ноги отправились в кухню за чаем, а верхняя половина осталась отвечать, — толку не будет.
Огрызнулась вполголоса, никто не услышал. И все время пребывания в кухне ворчала, чтобы облегчить душу, — ну просто невыносимо!
— Похоже, огрызается! — удовлетворённо отозвалась Меланья, прислушиваясь. — Ишь, разошлась, аж искры летят! — И приветствовала появившуюся в гостиной племянницу с подносом:
— А принцесса надеялась, вот приедет богатая бабушка из Америки и все за неё сделает? Немножко постараться ниже нашего достоинства?
Доротка позволила себе пожать плечами. Немного помогло сознание того, что вот сейчас она тёткам подпортит настроение. И садясь за стол, небрежно бросила:
— А лучше всего пристроить к нашему дому две комнаты с отдельной ванной, тогда бабуля проживёт с нами до самой смерти. Так сказала. — И, глядя на Фелицию, веско повторила специально для неё: — Так пани Ванда сказала сама, пока мы ехали из аэропорта. И повторила несколько раз. Потому что тогда будет кому за ней ухаживать, ибо вы все такие добрые и ласковые. И заботливые, и внимательные. А ей одной уже трудно жить, она слишком стара, а нанимать прислугу нынче дорого, ей это не по карману. Так сказала! И она считает, что достроить дом обойдётся дешевле, чем снимать отдельную квартиру и платить служанке. Вот и надеется вас уговорить, чтобы сразу и приступали. Её халаты тут жутко мнутся, а развесить как следует — места мало.
За столом воцарилось молчание.
— Придуриваешься? — сурово поинтересовалась Фелиция.
— Отнюдь, просто повторяю, что слышала.
— Мало того, что скелет, так она ещё и псих! — с ужасом произнесла Сильвия.
— Говорю вам, все её богатство… — презрительно начала Меланья.
Фелиция сухо перебила сестру:
— Если память мне не изменяет, о богатстве говорил и нотариус. — И обратилась к Доротке: — А может, ты что перепутала? Где она собирается пристраивать комнаты?
— Ничего я не перепутала. На первом этаже. Чтобы поближе к семейному очагу.
Меланья захихикала:
— Если Мартинек сразу же примется за работу…
— …так сожрёт два дворца, не только две комнаты! — разъярилась Сильвия. — Вы что, спятили все? Как можно говорить об этом всерьёз?
Фелиция не слушала сестру.
— А кто должен платить за постройку её комнат? — допытывалась она.
— Не говорила. Наверное, вы все втроём.
— Ну уж с меня она и копейки не получит! — продолжала свирепствовать Сильвия.
— Во всяком случае, не сказала, что заплатит вам, — уточнила Доротка.
— А вообще она хоть какой-то вопрос задала? — полюбопытствовала Меланья.
Доротка вежливо удовлетворило её любопытство.
— И даже много вопросов. Но ответить мне не удалось ни на один, хотя я честно пыталась. И вообще, я не уверена, не стоит ли она сейчас за дверью и не подслушивает ли…
Доротка уже давно отказалась от первоначального намерения оградить приезжую бабулю от тёток, встретить её и наедине предупредить. Даже мелькнула безумная мысль, что скорее надо предупредить тёток и их оградить. Впрочем, обе стороны хороши, стоят друг друга. Пожалуйста, пусть единоборствуют, только бы ей, Доротке, не оказаться между ними. Роль буфера ей не улыбалась.
Фелиция как раз придумала нечто подобное.
— Не стоит, — информировала она, выглянув за дверь. — А поскольку она приехала к тебе, вот ты и займись ею. Ведь все началось с того, что она велела отыскать Кристину. Кристина — твоя мать. И все говорит о том, что ты станешь её наследницей.
— Да нет же! — отчаянно запротестовала Доротка. — Из того, что бабуля говорила, следует — её наследницами станете вы все!
— Вот не знаю, написала ли она уже завещание…
Меланья подбросила щепок в огонь.
— Головой ручаюсь — не написала! Такие, как она, только болтают, а завещаний страсть как не любят.
Фелиция гнула своё:
— Даже если и написала, может его изменить, если ей не понравится. Так что очень советую тебе подумать.
— Да не нужно мне никакого наследства! — отбивалась Доротка.
— Как же, так тебе и поверили? — фыркнула Фелиция, а Сильвия предложила:
— Тебе не нужно — можешь нам отдать. Мне, например, очень даже пригодятся денежки.
— Уж ты сумеешь все спустить в три мига! — подхватила Меланья.
Сильвия в долгу не осталась:
— Я разве тебе что говорю, когда ты свои транжиришь?
До Доротки дошло, что тётки наконец перестали на неё нападать и грызутся между собой. Из-за чего — не понять, наверное, просто для того, чтобы погрызться… Оставили в покое племянницу и сцепились между собой. Должно быть, это им доставляет удовольствие. Господи, да что они за люди? Вон сколько злости из них лезет, а ведь самые близкие люди. Ей, Доротке, не доводилось слышать от них ни одного доброго слова не только о себе — вообще ни о ком. Даже Мартинеку доставалось, хотя с него все сходило как с гуся вода, он вовсе не реагировал на их злобные выпады, словно не понимал по-польски. Пожалуй, лишь с пани Стефчей обходились, как с человеком, всегда были вежливы, внимательны, причём совершенно искренне, не притворялись, действительно уважали её.
Все три!
Почему же между собой они находились в таких отношениях, агрессивность так и лезла из них?
Может, были на то какие-то внутренние причины, не выносили они друг друга и отталкивались, как в физике отталкиваются однородные заряды. Хотя в себе Доротка не ощущала никаких особо агрессивных устремлений, если не было на то конкретной причины. Когда очень уж приставали к ней, едва сдерживалась, чтобы не ответить какой-нибудь гадостью, но скоро успокаивалась, и, вместо горячего стремления бежать куда глаза глядят, опять возвращалась домой. А сколько раз ощущала в себе даже симпатию, чуть ли не нежность к тёткам, когда тем случалось ненароком проявить к племяннице — нет, не доброту, а просто нормальное человеческое отношение. И как хотелось подольше сохранить свою нежность, в доме тогда просто приятно было жить. Но вскоре Дороткина нежность получала такой мощный пинок, что тут же сменялась ненавистью, и последняя крепла год от года.
Вот если бы она могла освободиться от тёток…
Ох, права Фелиция, утверждая, что ей, Доротке, хочется денег крёстной бабули. И если эта кошмарная крёстная оставит ей наследство, она примет его с радостью, может, хватит для приобретения собственной жилплощади. Вопрос лишь в том, есть ли такое завещание. Впрочем, даже если и есть, неизвестно, сколько ещё приживёт крёстная. Ведь нет в ней ничего старушечьего, живёт с размахом, на всю железку, такая и до сотни запросто протянет.
Вспомнился Доротке разговор тёток, который она нечаянно подслушала несколько лет назад, когда ещё в школе училась. Возвращалась как-то пораньше из школы, хотела незаметно пробраться в дом, чтобы тётки не заметили, должно быть, опять какие-то неприятности с математикой… Все три тётки сидели в гостиной при открытых окнах. Доротка, согнувшись, пробиралась по стеночке под окном и нечаянно услышала — разговор они вели о ней.
— Что ни скажешь — сразу надуется, замкнётся и ни слова в ответ, — говорила Фелиция, — и вечно недовольна…
— Вовсе нет, — возразила Сильвия. — Не понимаю, что ты её вечно попрекаешь, что перед зеркалом вертится. Не так уж много и вертится, к тому же девчонка красивая… Не пойму я тебя.
— А чего тут не понять? Для её же блага. Девчонки в её возрасте ужасно глупые.
— Не только в её возрасте, — ехидно захихикала Меланья. — А у неё дурь из головы надо выбить, не то зазнается.
— А с чего ей зазнаваться? — не поняла Сильвия.
— Да хотя бы из-за языков. Полиглотка! Полиглотка-идиотка, но идиотка талантливая…
— Преувеличиваешь! — перебила Меланью Фелиция. — Вовсе она не идиотка, никаких особенных глупостей не делает…
— Потому и не делает, что мы её воспитываем, — стояла на своём Меланья. — А она огрызается. Я лично такого не потерплю!
— А сама? Всю жизнь только и знала, что огрызалась, слова ей не скажи.
— Ты же меня воспитывала, вот я такая воспитанная выросла, так тебе нравлюсь…
— Не скажу, что ты мне так уж нравишься, а Доротка не в тебя пошла. Есть в ней такая симпатичная черта… ну как бы это получше сформулировать… в общем, она всегда готова на уступки, готова прийти к согласию, решить полюбовно спор. Это в ней от Анджея, тот всегда стремился к тому, чтобы всем было хорошо, вот только Кристина вечно шла наперекор, а ведь он не имел ничего против, чтобы оформить с ней брак. И если бы она хоть чуточку настояла… Тем более что повода ревновать у него не было, да она никогда бы и не дала такого повода. А был он ревнив, факт.
— Она тоже…
Вспоминая потом этот разговор, Доротка сделала вывод, что её воспитывают, особенно Меланья, и воспитательные методы тёток встали ей поперёк горла. Но видно, и в самом деле она унаследовала от отца снисходительность и понимание и решила: попробует относиться к ним с пониманием, по мере возможности спокойно выслушивать их поучения и придирки, а поступать по-своему. И какое-то время тётки не могли надивиться, какой послушной стала их племянница! Однако вскоре той надоело, не по силам было терпеть, жить по принципу «пусти курицу на грядку». Пришлось защищаться.
И вот теперь стало ясно: правильно поступила, надо было себя защищать. И тогда, и теперь. Иначе с такими просто не выжить. Для Фелиции не существует другого мнения, кроме собственного. Меланья, как злобная проказливая обезьяна, считает возможным строить пакости своим жертвам. Сильвия пакостей не делает, но лишь по лени, в принципе не глупа, соображать может, но не хочет.
Занятая своими мыслями, Доротка не слушала, из-за чего шёл спор за столом, очнулась лишь когда Сильвия вскочила, с грохотом отодвинув стул.
— А мне плевать! — в ярости крикнула она. — Приготовлю на обед покупные клёцки. И мне не будет стыдно! Да, да, покупные! И к ним сметанный соус! И маринованную селёдку!!!
— То-то обрадуется Мартинек! — захихикала Меланья.
— А сейчас с меня довольно, отправляюсь спать — и все!
— Подождите, тётя, — ухватила Сильвию за полу халата Доротка. — Что такое тюря?
Сильвия не поверила своим ушам.
— Как ты сказала?
— Тюря.
— Тюрю я не вынесу, — проворчала Фелиция. — Не смей готовить тюрю.
— С чего ты вдруг заинтересовалась тюрей? — спросила Меланья.
— Да не я, крёстная бабуля мечтает о ней. Ещё в аэропорту сказала, чуть ли не первые её слова на родной земле. А я забыла сразу вам сказать. Что это такое?
— Не иначе, как она спятила, — пробормотала Сильвия, оскорблённая в лучших своих чувствах, выдёргивая полу халата из Дороткиных пальцев. — Кто в наше время готовит тюрю? Да и в военные времена тоже.
— Может, в Америке у неё была кухарка какая-нибудь наша соотечественница из глухой провинции? — предположила Меланья.
— Не верю я, что ей и в самом деле хочется тюри, — твёрдо заявила Фелиция.
— Но она сама сказала. Так что такое тюря?
— Найди кулинарную книгу… — начала было Меланья.
Сильвия сжалилась над Дороткой.
— Да не найдёшь ты её ни в одной кулинарной книге. Самая что ни есть примитивная еда, раньше в деревнях её последние бедняки ели. Крошили в воду засохший хлеб или корки, подсаливали и хлебали.
— Не поверю, чтобы в доме у Вандзи Ройкувны ели такое, — упорствовала Меланья.
— Может, путешествуя по родному краю, забрела в убогую хату?…
— Да просто вспомнилось ей словечко, ну и уцепилась за него, дескать, такая она патриотка. Сильвия, никаких тюрь, даже из уважения к гостье!
— Не волнуйся. Как же, разбежалась, — огрызнулась Сильвия и отправилась спать в чуланчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Почему не отвечаешь? Ишь, нос дерёт!
— Я же только что сказала — по дороге призналась, — огрызнулась Доротка. — А вы, а вы… Да хоть перерубите меня топором на две половины, чтобы ноги отправились в кухню за чаем, а верхняя половина осталась отвечать, — толку не будет.
Огрызнулась вполголоса, никто не услышал. И все время пребывания в кухне ворчала, чтобы облегчить душу, — ну просто невыносимо!
— Похоже, огрызается! — удовлетворённо отозвалась Меланья, прислушиваясь. — Ишь, разошлась, аж искры летят! — И приветствовала появившуюся в гостиной племянницу с подносом:
— А принцесса надеялась, вот приедет богатая бабушка из Америки и все за неё сделает? Немножко постараться ниже нашего достоинства?
Доротка позволила себе пожать плечами. Немного помогло сознание того, что вот сейчас она тёткам подпортит настроение. И садясь за стол, небрежно бросила:
— А лучше всего пристроить к нашему дому две комнаты с отдельной ванной, тогда бабуля проживёт с нами до самой смерти. Так сказала. — И, глядя на Фелицию, веско повторила специально для неё: — Так пани Ванда сказала сама, пока мы ехали из аэропорта. И повторила несколько раз. Потому что тогда будет кому за ней ухаживать, ибо вы все такие добрые и ласковые. И заботливые, и внимательные. А ей одной уже трудно жить, она слишком стара, а нанимать прислугу нынче дорого, ей это не по карману. Так сказала! И она считает, что достроить дом обойдётся дешевле, чем снимать отдельную квартиру и платить служанке. Вот и надеется вас уговорить, чтобы сразу и приступали. Её халаты тут жутко мнутся, а развесить как следует — места мало.
За столом воцарилось молчание.
— Придуриваешься? — сурово поинтересовалась Фелиция.
— Отнюдь, просто повторяю, что слышала.
— Мало того, что скелет, так она ещё и псих! — с ужасом произнесла Сильвия.
— Говорю вам, все её богатство… — презрительно начала Меланья.
Фелиция сухо перебила сестру:
— Если память мне не изменяет, о богатстве говорил и нотариус. — И обратилась к Доротке: — А может, ты что перепутала? Где она собирается пристраивать комнаты?
— Ничего я не перепутала. На первом этаже. Чтобы поближе к семейному очагу.
Меланья захихикала:
— Если Мартинек сразу же примется за работу…
— …так сожрёт два дворца, не только две комнаты! — разъярилась Сильвия. — Вы что, спятили все? Как можно говорить об этом всерьёз?
Фелиция не слушала сестру.
— А кто должен платить за постройку её комнат? — допытывалась она.
— Не говорила. Наверное, вы все втроём.
— Ну уж с меня она и копейки не получит! — продолжала свирепствовать Сильвия.
— Во всяком случае, не сказала, что заплатит вам, — уточнила Доротка.
— А вообще она хоть какой-то вопрос задала? — полюбопытствовала Меланья.
Доротка вежливо удовлетворило её любопытство.
— И даже много вопросов. Но ответить мне не удалось ни на один, хотя я честно пыталась. И вообще, я не уверена, не стоит ли она сейчас за дверью и не подслушивает ли…
Доротка уже давно отказалась от первоначального намерения оградить приезжую бабулю от тёток, встретить её и наедине предупредить. Даже мелькнула безумная мысль, что скорее надо предупредить тёток и их оградить. Впрочем, обе стороны хороши, стоят друг друга. Пожалуйста, пусть единоборствуют, только бы ей, Доротке, не оказаться между ними. Роль буфера ей не улыбалась.
Фелиция как раз придумала нечто подобное.
— Не стоит, — информировала она, выглянув за дверь. — А поскольку она приехала к тебе, вот ты и займись ею. Ведь все началось с того, что она велела отыскать Кристину. Кристина — твоя мать. И все говорит о том, что ты станешь её наследницей.
— Да нет же! — отчаянно запротестовала Доротка. — Из того, что бабуля говорила, следует — её наследницами станете вы все!
— Вот не знаю, написала ли она уже завещание…
Меланья подбросила щепок в огонь.
— Головой ручаюсь — не написала! Такие, как она, только болтают, а завещаний страсть как не любят.
Фелиция гнула своё:
— Даже если и написала, может его изменить, если ей не понравится. Так что очень советую тебе подумать.
— Да не нужно мне никакого наследства! — отбивалась Доротка.
— Как же, так тебе и поверили? — фыркнула Фелиция, а Сильвия предложила:
— Тебе не нужно — можешь нам отдать. Мне, например, очень даже пригодятся денежки.
— Уж ты сумеешь все спустить в три мига! — подхватила Меланья.
Сильвия в долгу не осталась:
— Я разве тебе что говорю, когда ты свои транжиришь?
До Доротки дошло, что тётки наконец перестали на неё нападать и грызутся между собой. Из-за чего — не понять, наверное, просто для того, чтобы погрызться… Оставили в покое племянницу и сцепились между собой. Должно быть, это им доставляет удовольствие. Господи, да что они за люди? Вон сколько злости из них лезет, а ведь самые близкие люди. Ей, Доротке, не доводилось слышать от них ни одного доброго слова не только о себе — вообще ни о ком. Даже Мартинеку доставалось, хотя с него все сходило как с гуся вода, он вовсе не реагировал на их злобные выпады, словно не понимал по-польски. Пожалуй, лишь с пани Стефчей обходились, как с человеком, всегда были вежливы, внимательны, причём совершенно искренне, не притворялись, действительно уважали её.
Все три!
Почему же между собой они находились в таких отношениях, агрессивность так и лезла из них?
Может, были на то какие-то внутренние причины, не выносили они друг друга и отталкивались, как в физике отталкиваются однородные заряды. Хотя в себе Доротка не ощущала никаких особо агрессивных устремлений, если не было на то конкретной причины. Когда очень уж приставали к ней, едва сдерживалась, чтобы не ответить какой-нибудь гадостью, но скоро успокаивалась, и, вместо горячего стремления бежать куда глаза глядят, опять возвращалась домой. А сколько раз ощущала в себе даже симпатию, чуть ли не нежность к тёткам, когда тем случалось ненароком проявить к племяннице — нет, не доброту, а просто нормальное человеческое отношение. И как хотелось подольше сохранить свою нежность, в доме тогда просто приятно было жить. Но вскоре Дороткина нежность получала такой мощный пинок, что тут же сменялась ненавистью, и последняя крепла год от года.
Вот если бы она могла освободиться от тёток…
Ох, права Фелиция, утверждая, что ей, Доротке, хочется денег крёстной бабули. И если эта кошмарная крёстная оставит ей наследство, она примет его с радостью, может, хватит для приобретения собственной жилплощади. Вопрос лишь в том, есть ли такое завещание. Впрочем, даже если и есть, неизвестно, сколько ещё приживёт крёстная. Ведь нет в ней ничего старушечьего, живёт с размахом, на всю железку, такая и до сотни запросто протянет.
Вспомнился Доротке разговор тёток, который она нечаянно подслушала несколько лет назад, когда ещё в школе училась. Возвращалась как-то пораньше из школы, хотела незаметно пробраться в дом, чтобы тётки не заметили, должно быть, опять какие-то неприятности с математикой… Все три тётки сидели в гостиной при открытых окнах. Доротка, согнувшись, пробиралась по стеночке под окном и нечаянно услышала — разговор они вели о ней.
— Что ни скажешь — сразу надуется, замкнётся и ни слова в ответ, — говорила Фелиция, — и вечно недовольна…
— Вовсе нет, — возразила Сильвия. — Не понимаю, что ты её вечно попрекаешь, что перед зеркалом вертится. Не так уж много и вертится, к тому же девчонка красивая… Не пойму я тебя.
— А чего тут не понять? Для её же блага. Девчонки в её возрасте ужасно глупые.
— Не только в её возрасте, — ехидно захихикала Меланья. — А у неё дурь из головы надо выбить, не то зазнается.
— А с чего ей зазнаваться? — не поняла Сильвия.
— Да хотя бы из-за языков. Полиглотка! Полиглотка-идиотка, но идиотка талантливая…
— Преувеличиваешь! — перебила Меланью Фелиция. — Вовсе она не идиотка, никаких особенных глупостей не делает…
— Потому и не делает, что мы её воспитываем, — стояла на своём Меланья. — А она огрызается. Я лично такого не потерплю!
— А сама? Всю жизнь только и знала, что огрызалась, слова ей не скажи.
— Ты же меня воспитывала, вот я такая воспитанная выросла, так тебе нравлюсь…
— Не скажу, что ты мне так уж нравишься, а Доротка не в тебя пошла. Есть в ней такая симпатичная черта… ну как бы это получше сформулировать… в общем, она всегда готова на уступки, готова прийти к согласию, решить полюбовно спор. Это в ней от Анджея, тот всегда стремился к тому, чтобы всем было хорошо, вот только Кристина вечно шла наперекор, а ведь он не имел ничего против, чтобы оформить с ней брак. И если бы она хоть чуточку настояла… Тем более что повода ревновать у него не было, да она никогда бы и не дала такого повода. А был он ревнив, факт.
— Она тоже…
Вспоминая потом этот разговор, Доротка сделала вывод, что её воспитывают, особенно Меланья, и воспитательные методы тёток встали ей поперёк горла. Но видно, и в самом деле она унаследовала от отца снисходительность и понимание и решила: попробует относиться к ним с пониманием, по мере возможности спокойно выслушивать их поучения и придирки, а поступать по-своему. И какое-то время тётки не могли надивиться, какой послушной стала их племянница! Однако вскоре той надоело, не по силам было терпеть, жить по принципу «пусти курицу на грядку». Пришлось защищаться.
И вот теперь стало ясно: правильно поступила, надо было себя защищать. И тогда, и теперь. Иначе с такими просто не выжить. Для Фелиции не существует другого мнения, кроме собственного. Меланья, как злобная проказливая обезьяна, считает возможным строить пакости своим жертвам. Сильвия пакостей не делает, но лишь по лени, в принципе не глупа, соображать может, но не хочет.
Занятая своими мыслями, Доротка не слушала, из-за чего шёл спор за столом, очнулась лишь когда Сильвия вскочила, с грохотом отодвинув стул.
— А мне плевать! — в ярости крикнула она. — Приготовлю на обед покупные клёцки. И мне не будет стыдно! Да, да, покупные! И к ним сметанный соус! И маринованную селёдку!!!
— То-то обрадуется Мартинек! — захихикала Меланья.
— А сейчас с меня довольно, отправляюсь спать — и все!
— Подождите, тётя, — ухватила Сильвию за полу халата Доротка. — Что такое тюря?
Сильвия не поверила своим ушам.
— Как ты сказала?
— Тюря.
— Тюрю я не вынесу, — проворчала Фелиция. — Не смей готовить тюрю.
— С чего ты вдруг заинтересовалась тюрей? — спросила Меланья.
— Да не я, крёстная бабуля мечтает о ней. Ещё в аэропорту сказала, чуть ли не первые её слова на родной земле. А я забыла сразу вам сказать. Что это такое?
— Не иначе, как она спятила, — пробормотала Сильвия, оскорблённая в лучших своих чувствах, выдёргивая полу халата из Дороткиных пальцев. — Кто в наше время готовит тюрю? Да и в военные времена тоже.
— Может, в Америке у неё была кухарка какая-нибудь наша соотечественница из глухой провинции? — предположила Меланья.
— Не верю я, что ей и в самом деле хочется тюри, — твёрдо заявила Фелиция.
— Но она сама сказала. Так что такое тюря?
— Найди кулинарную книгу… — начала было Меланья.
Сильвия сжалилась над Дороткой.
— Да не найдёшь ты её ни в одной кулинарной книге. Самая что ни есть примитивная еда, раньше в деревнях её последние бедняки ели. Крошили в воду засохший хлеб или корки, подсаливали и хлебали.
— Не поверю, чтобы в доме у Вандзи Ройкувны ели такое, — упорствовала Меланья.
— Может, путешествуя по родному краю, забрела в убогую хату?…
— Да просто вспомнилось ей словечко, ну и уцепилась за него, дескать, такая она патриотка. Сильвия, никаких тюрь, даже из уважения к гостье!
— Не волнуйся. Как же, разбежалась, — огрызнулась Сильвия и отправилась спать в чуланчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58