— Боже мой, я забыла сунуть курицу в морозильник! Теперь она протухла! Провонялась!
— Идиотка! — немедленно отозвалась Меланья. — Что за курица? Где?
— В кухне. В сумке. Под буфетом. Или под столом. Доротка, сходи погляди.
— Когда я была в кухне, там ничем не воняло, — попыталась успокоить тётку девушка, вставая со стула.
— Что за курица? Откуда? — строго допытывалась Сильвия.
— Троякова принесла, деревенскую. А я забыла тебе сказать. Хотела предложить потушить на завтра.
— Лучше из неё сварить бульон, — авторитетно заявила Сильвия.
— Ты думаешь?
— Ну да. Если эта курица из таких… свободно гуляющих, то из неё получится вкусный бульон.
— А не жалко? — сомневалась Фелиция.
— Все зависит от того, какого возраста курица. Если старая, то тушить её без толку, а вот бульон получится наваристый. А потом из мяса можно сделать котлетки или фрикадельки.
— Фрикадельки, говоришь? Неплохая идея.
Курицу Доротка обнаружила в кухне не под столом, а на сушке для посуды. Вытащила её из целлофана, обнюхала, обмыла под краном, вытерла чистой тряпочкой и, завернув в фольгу, сунула в морозилку. Хорошо ощипанная и выпотрошенная птица была в полном порядке. Покончив с ней, девушка опять поставила чайник. По опыту знала — потребуется.
Возвратившись в столовую, Доротка сообщила:
— Курица в полном порядке, я спрятала её в морозилку, но подумала — не мешало бы её перед замораживанием на части разделить, в кастрюлю она целиком не поместится. Это большая курица.
— Значит, старая, — заключила Меланья. — На бульон. А ты подай мне ещё чаю.
— И мне, — сказала Сильвия.
— И мне тоже. А раз уж ты такая умная, сама и разрежь на несколько частей, — подытожила Фелиция.
К счастью, Доротка была молодой, здоровой и физически выносливой девушкой. И хотя после рабочего дня ей хотелось дома отдохнуть, спокойно посидеть, почитать книгу, возможно, вместо книги приняться за новую редактуру — тоже чтение, однако у неё хватило сил и выдержки на все. Курицу она разрезала быстро и ловко, по этой части у девушки был большой опыт, ибо главная повариха в доме Сильвия давно привыкла сваливать на племянницу обязанности поварёнка.
Когда Доротка с очередным подносом появилась в столовой, там опять бушевали страсти.
— Не иначе ты спятила! — раздражённо выкрикивала Фелиция. — Откуда я могу помнить такие вещи? Мне ведь в ту пору и пяти не было.
— Неправда, тебе было больше, — безжалостно выводила её на чистую воду Меланья. — Кристина родилась в тридцать четвёртом, а крестили через год, ей уже годик был, это я твёрдо знаю, мамуля сколько раз рассказывала. Ты в ту пору уже в школу ходила. А крестины откладывали, потому что сначала умер крёстный…
— Ещё до крещения? — вырвалось у Доротки.
— До, я же ясно говорю!
— Тогда как же он мог быть моим крёстным? — не понимала Доротка.
— Он и не был, только собирался быть. Умер по какой-то глупой случайности, вроде бы аппендицит, гнойный, вовремя не заметили, а пенициллина тогда ещё не изобрели. Пришлось искать другого кандидата в крёстные отцы. Крёстной же матерью с самого начала назначили Вандзю Ройкувну.
Фелиция не выдержала.
— Гляди-ка, она прекрасно обо всем информирована, а как письмо читали, ничего не могла понять…
Меланья пресекла попытки старшей сестры сделать ей выговор.
— Потому что потом вспомнила. Я пока ещё не склеротичка, как моя старшая сестра. А кроме того, в те времена Вандзя была Ройкувной, незамужней панной, потом вышла замуж и сменила фамилию, как было догадаться, что Войцеховский пишет именно о ней? Ну так вот, потом нашли другого крёстного, это был… мамуля говорила… фамилия с водой связана… ага, вспомнила, Люциан Кринич! Сын банкира Кринича, наш дальний родственник, очень богатый, погиб в войну, а собирались за него выдать Вандзю. Так вот, банкирский сынок тогда по Ривьере шастал, пришлось ждать, а он все не возвращался, кажется, ногу сломал. Если не ошибаюсь, левую. Наконец вернулся, и только тогда Кристину окрестили, но целый год прошёл. И выходит, когда Кристину крестили, тебе было не меньше восьми, а если ничего не помнишь, значит, с малолетства была недоразвитой. А вроде бы ребёнком ты была нормальным, поглупела уже позже…
— Кретинка! — огрызнулась Фелиция. — Я как раз прекрасно помню все эти разговоры о Криниче. И Вандзю тоже помню, похоже, богатенькой была, потому что вечно ходила в брильянтах. Понятное дело, я не могла оценить их стоимости, но уж очень все эти побрякушки на ней сверкали, даже девчонка обратила внимание. Сколько ей сейчас может быть?
— А сколько ей было, когда её крестили? — задала Сильвия встречный вопрос.
Сестры уже привыкли к вечным, языковым ляпсусам Сильвии и её неумению логично сформулировать свои мысли.
— Кажется, она была в возрасте нашей мамы, — задумчиво ответила Фелиция. — Помнится мне, поговаривали, что Вандзя — старая дева, ещё удивлялись, чего она не выходит замуж при её богатстве…
— А маме сколько тогда было? — гнула своё Сильвия.
— Не знаю… Погоди, попробую вычислить. Когда мне было семь… Потом родилась Кристина… Тридцать пятый год… Выходит, тогда Вандзе было лет двадцать шесть.
— Выходит, теперь ей… Господи, восемьдесят семь! Неплохо.
— И в этом возрасте она надумала покинуть свою Америку и навсегда вернуться в Польшу? — Сильвия была явно шокирована. — Да ещё к нам! Чтобы мы за ней ухаживали?! Спятила!
Услышав это, Доротка невольно вздрогнула. Уж она-то прекрасно знала, на кого свалят обязанности ухаживать за немощной старухой, если такое произойдёт.
— Тамошние старушки неплохо сохраняются, — заметила Меланья. — Эта старушенция может нам всем сто очков вперёд дать. К тому же она богата. А другие родственники у неё есть?
Отчаянно порывшись в своей склеротической памяти, Фелиция дала ответ:
— Если не ошибаюсь, все её родственники вымерли. Братьев-сестёр у неё никогда не было, единственный ребёнок в семье, мамочка с папочкой не могли на неё надышаться. Если они до сих пор живы… ну, это было бы феноменом, достойным книги Гиннеса. Мужа и детей у неё наверняка нет, раз возвращается одна… Ведь Войцеховский чётко написал — одна?
— Да, в письме стояло единственное число, — подтвердила Сильвия.
— Если вздумает платить нам за содержание — только через мой труп! — железным голосом заявила Фелиция.
Сильвия вздохнула, Меланья пожала плечами, Доротка воздержалась от проявления чувств. Стремясь всеми силами скрыть свою феноменальную скупость, Фелиция внешне проявляла небывалые щедрость и великодушие. Всегда с показной расточительностью принимала гостей, делала вид, что не знает о вкладе Доротки в домашний бюджет и о докупаемых Меланьей по собственной инициативе яствах, всячески подчёркивала, что проводит политику рациональной экономии, упорно не замечая разорительного воздействия на домашнее хозяйство этой политики. Вот и теперь даже язвительная Меланья не осмелилась возразить старшей сестре, хотя и отдавала себе отчёт, что если в доме поселится американская старуха, все расходы по её содержанию Фелиция просто не «заметит». Как «не заметила» бы расходы на генеральный ремонт дома, если его наконец произвести. Единственное, во что она без возражений вкладывала деньги, было, вернее, был Мартинек.
— А кто он вообще, этот Войцеховский? — спросила Доротка. — Откуда взялся? Он не её родственник?
Ответила Сильвия:
— Я поняла — вроде бы её поверенный. Нет, не родственник. Ведёт все её дела.
— Ещё довоенный приятель нашего отца, — добавила Фелиция. — Даже немного помню его. Такой высокий и страшно худой. Вроде бы мама о нем тоже рассказывала?
— Ты больше моего прожила с мамой, могла бы и сама запомнить, — не преминула всадить в сестру очередную шпильку Меланья. — Стоило бы уделять больше внимания рассказам родительницы. Да говорила, а как же! Очень хотел быть крёстным Кристины в паре с Вандзей, а выбрали Кринича из-за его богатства. Но Войцеховский не обиделся, продолжал всей нашей родне оказывать услуги, такой уж он был великодушный. А Вандзя Ройкувна… о, вспомнила! Она уехала в Штаты ещё до войны и пропала с концами.
— Как пропала? Что она там делала?
— Я не знаю, Войцеховский, возможно, написал, да я письма не читала, как мои сестры. А мамуля упоминала неоднократно, что Вандзя была очень красива, удивляюсь, почему оставалась в старых девах. Наверняка в Штатах вышла замуж.
— Придётся, наверное, кому-то поехать в аэропорт встречать её? — предположила Сильвия.
— А как же иначе? Наверняка кто-то должен поехать. Ведь как-никак она не была в Польше… минутку… с начала войны сколько прошло?
— Пятьдесят восемь лет. С ума сойти, больше полувека!
— Варшава за это время немного изменилась… Вряд ли Вандзя самостоятельно доберётся до нас, — рассуждала простодушная Сильвия.
— Ты и в самом деле думаешь, что она станет с чемоданами по Варшаве мотаться? — издевательски переспросила Меланья. — Возьмёт такси и доедет куда надо. В письме не упоминалось, что она идиотка.
— Она нет, а вот ты — идиотка! — взорвалась Фелиция. — Как ты себе это представляешь? Почти столетняя развалина примется искать такси, получать багаж, а в аэропорту, всем известно, мафия.
— И все равно, на Окенче и носильщики имеются, и бесплатные тележки для багажа и чемоданов. Таксист же элементарно загрузит её с багажом в машину и доставит по адресу.
Фелиция пошла на уступки:
— Ну, не знаю… может, и так.
— Ей будет очень неприятно, если её никто не встретит, — вдруг подала голос Доротка. — Всех встречают, а она… столько лет не была на родине… Сами же вечно твердите — надо думать не только о себе, надо заботиться о ближнем. Нельзя её так оставить!
Тётки сразу замолчали.
— В таком случае, ты и поедешь её встречать! — приняла решение Фелиция. — Возможно, с тобой поедет Мартинек. Время подготовиться ещё есть, она приезжает лишь на будущей неделе…
* * *
Лишь поздно вечером удалось Доротке без свидетелей вытащить письмо из тайника. Запершись в ванной и пустив воду, она внимательно прочла его.
Незнакомый Войцеховский написал обо всем обстоятельно и понятно. Он представился другом и поверенным пани Ванды Паркер. У последней, бедняжки, в целом мире не осталось никого из родни, в Польше тоже, это проверено, муж её недавно скончался, а детей у них не было. Пани Паркер истосковалась по родине и теперь надумала вернуться в Польшу, чтобы там и умереть. Со времени эмиграции в Америку, ещё до второй мировой войны, она ни разу не приезжала в Польшу, её отпугивал государственный строй, теперь — другое дело. Остаться в Штатах она не желает, здесь у неё нет друзей и близких, а главное, она за все эти годы так и не выучила английский, как-то не получалось. Ей известно, в Польше у неё имеется крестница, вернее, имелась, но у крестницы осталась дочь, которую она, Ванда Паркер, считает своей крёстной внучкой, поскольку была её матери крёстной матерью. По поручению пани Паркер он, Войцеховский, связался с нотариальной конторой в Польше, поручив ей разыскать вышеупомянутую крёстную внучку. На это ушли годы, но наконец девочку отыскали. Он, Войцеховский, кстати, прекрасно помнит крестины матери девочки, пани Кристины, годовалой очаровательной девчушки, и всячески поддерживает намерение своей подопечной вернуться в Польшу, где и провести остаток дней в окружении пусть не родственников, но как-никак близких людей. Она так истосковалась, бедняжка, по близким людям, ей так одиноко среди чужих!
Далее пан Войцеховский сообщал о том, что отдал распоряжение подыскать для пани Ванды подходящую квартиру, что не составит труда, ибо его подопечная — женщина весьма состоятельная, откровенно говоря, просто очень богата, так что в средствах не нуждается. Нуждается она в заботе и ласке со стороны ближних своих, ибо нет у неё больше… ах, да, об этом он уже писал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Идиотка! — немедленно отозвалась Меланья. — Что за курица? Где?
— В кухне. В сумке. Под буфетом. Или под столом. Доротка, сходи погляди.
— Когда я была в кухне, там ничем не воняло, — попыталась успокоить тётку девушка, вставая со стула.
— Что за курица? Откуда? — строго допытывалась Сильвия.
— Троякова принесла, деревенскую. А я забыла тебе сказать. Хотела предложить потушить на завтра.
— Лучше из неё сварить бульон, — авторитетно заявила Сильвия.
— Ты думаешь?
— Ну да. Если эта курица из таких… свободно гуляющих, то из неё получится вкусный бульон.
— А не жалко? — сомневалась Фелиция.
— Все зависит от того, какого возраста курица. Если старая, то тушить её без толку, а вот бульон получится наваристый. А потом из мяса можно сделать котлетки или фрикадельки.
— Фрикадельки, говоришь? Неплохая идея.
Курицу Доротка обнаружила в кухне не под столом, а на сушке для посуды. Вытащила её из целлофана, обнюхала, обмыла под краном, вытерла чистой тряпочкой и, завернув в фольгу, сунула в морозилку. Хорошо ощипанная и выпотрошенная птица была в полном порядке. Покончив с ней, девушка опять поставила чайник. По опыту знала — потребуется.
Возвратившись в столовую, Доротка сообщила:
— Курица в полном порядке, я спрятала её в морозилку, но подумала — не мешало бы её перед замораживанием на части разделить, в кастрюлю она целиком не поместится. Это большая курица.
— Значит, старая, — заключила Меланья. — На бульон. А ты подай мне ещё чаю.
— И мне, — сказала Сильвия.
— И мне тоже. А раз уж ты такая умная, сама и разрежь на несколько частей, — подытожила Фелиция.
К счастью, Доротка была молодой, здоровой и физически выносливой девушкой. И хотя после рабочего дня ей хотелось дома отдохнуть, спокойно посидеть, почитать книгу, возможно, вместо книги приняться за новую редактуру — тоже чтение, однако у неё хватило сил и выдержки на все. Курицу она разрезала быстро и ловко, по этой части у девушки был большой опыт, ибо главная повариха в доме Сильвия давно привыкла сваливать на племянницу обязанности поварёнка.
Когда Доротка с очередным подносом появилась в столовой, там опять бушевали страсти.
— Не иначе ты спятила! — раздражённо выкрикивала Фелиция. — Откуда я могу помнить такие вещи? Мне ведь в ту пору и пяти не было.
— Неправда, тебе было больше, — безжалостно выводила её на чистую воду Меланья. — Кристина родилась в тридцать четвёртом, а крестили через год, ей уже годик был, это я твёрдо знаю, мамуля сколько раз рассказывала. Ты в ту пору уже в школу ходила. А крестины откладывали, потому что сначала умер крёстный…
— Ещё до крещения? — вырвалось у Доротки.
— До, я же ясно говорю!
— Тогда как же он мог быть моим крёстным? — не понимала Доротка.
— Он и не был, только собирался быть. Умер по какой-то глупой случайности, вроде бы аппендицит, гнойный, вовремя не заметили, а пенициллина тогда ещё не изобрели. Пришлось искать другого кандидата в крёстные отцы. Крёстной же матерью с самого начала назначили Вандзю Ройкувну.
Фелиция не выдержала.
— Гляди-ка, она прекрасно обо всем информирована, а как письмо читали, ничего не могла понять…
Меланья пресекла попытки старшей сестры сделать ей выговор.
— Потому что потом вспомнила. Я пока ещё не склеротичка, как моя старшая сестра. А кроме того, в те времена Вандзя была Ройкувной, незамужней панной, потом вышла замуж и сменила фамилию, как было догадаться, что Войцеховский пишет именно о ней? Ну так вот, потом нашли другого крёстного, это был… мамуля говорила… фамилия с водой связана… ага, вспомнила, Люциан Кринич! Сын банкира Кринича, наш дальний родственник, очень богатый, погиб в войну, а собирались за него выдать Вандзю. Так вот, банкирский сынок тогда по Ривьере шастал, пришлось ждать, а он все не возвращался, кажется, ногу сломал. Если не ошибаюсь, левую. Наконец вернулся, и только тогда Кристину окрестили, но целый год прошёл. И выходит, когда Кристину крестили, тебе было не меньше восьми, а если ничего не помнишь, значит, с малолетства была недоразвитой. А вроде бы ребёнком ты была нормальным, поглупела уже позже…
— Кретинка! — огрызнулась Фелиция. — Я как раз прекрасно помню все эти разговоры о Криниче. И Вандзю тоже помню, похоже, богатенькой была, потому что вечно ходила в брильянтах. Понятное дело, я не могла оценить их стоимости, но уж очень все эти побрякушки на ней сверкали, даже девчонка обратила внимание. Сколько ей сейчас может быть?
— А сколько ей было, когда её крестили? — задала Сильвия встречный вопрос.
Сестры уже привыкли к вечным, языковым ляпсусам Сильвии и её неумению логично сформулировать свои мысли.
— Кажется, она была в возрасте нашей мамы, — задумчиво ответила Фелиция. — Помнится мне, поговаривали, что Вандзя — старая дева, ещё удивлялись, чего она не выходит замуж при её богатстве…
— А маме сколько тогда было? — гнула своё Сильвия.
— Не знаю… Погоди, попробую вычислить. Когда мне было семь… Потом родилась Кристина… Тридцать пятый год… Выходит, тогда Вандзе было лет двадцать шесть.
— Выходит, теперь ей… Господи, восемьдесят семь! Неплохо.
— И в этом возрасте она надумала покинуть свою Америку и навсегда вернуться в Польшу? — Сильвия была явно шокирована. — Да ещё к нам! Чтобы мы за ней ухаживали?! Спятила!
Услышав это, Доротка невольно вздрогнула. Уж она-то прекрасно знала, на кого свалят обязанности ухаживать за немощной старухой, если такое произойдёт.
— Тамошние старушки неплохо сохраняются, — заметила Меланья. — Эта старушенция может нам всем сто очков вперёд дать. К тому же она богата. А другие родственники у неё есть?
Отчаянно порывшись в своей склеротической памяти, Фелиция дала ответ:
— Если не ошибаюсь, все её родственники вымерли. Братьев-сестёр у неё никогда не было, единственный ребёнок в семье, мамочка с папочкой не могли на неё надышаться. Если они до сих пор живы… ну, это было бы феноменом, достойным книги Гиннеса. Мужа и детей у неё наверняка нет, раз возвращается одна… Ведь Войцеховский чётко написал — одна?
— Да, в письме стояло единственное число, — подтвердила Сильвия.
— Если вздумает платить нам за содержание — только через мой труп! — железным голосом заявила Фелиция.
Сильвия вздохнула, Меланья пожала плечами, Доротка воздержалась от проявления чувств. Стремясь всеми силами скрыть свою феноменальную скупость, Фелиция внешне проявляла небывалые щедрость и великодушие. Всегда с показной расточительностью принимала гостей, делала вид, что не знает о вкладе Доротки в домашний бюджет и о докупаемых Меланьей по собственной инициативе яствах, всячески подчёркивала, что проводит политику рациональной экономии, упорно не замечая разорительного воздействия на домашнее хозяйство этой политики. Вот и теперь даже язвительная Меланья не осмелилась возразить старшей сестре, хотя и отдавала себе отчёт, что если в доме поселится американская старуха, все расходы по её содержанию Фелиция просто не «заметит». Как «не заметила» бы расходы на генеральный ремонт дома, если его наконец произвести. Единственное, во что она без возражений вкладывала деньги, было, вернее, был Мартинек.
— А кто он вообще, этот Войцеховский? — спросила Доротка. — Откуда взялся? Он не её родственник?
Ответила Сильвия:
— Я поняла — вроде бы её поверенный. Нет, не родственник. Ведёт все её дела.
— Ещё довоенный приятель нашего отца, — добавила Фелиция. — Даже немного помню его. Такой высокий и страшно худой. Вроде бы мама о нем тоже рассказывала?
— Ты больше моего прожила с мамой, могла бы и сама запомнить, — не преминула всадить в сестру очередную шпильку Меланья. — Стоило бы уделять больше внимания рассказам родительницы. Да говорила, а как же! Очень хотел быть крёстным Кристины в паре с Вандзей, а выбрали Кринича из-за его богатства. Но Войцеховский не обиделся, продолжал всей нашей родне оказывать услуги, такой уж он был великодушный. А Вандзя Ройкувна… о, вспомнила! Она уехала в Штаты ещё до войны и пропала с концами.
— Как пропала? Что она там делала?
— Я не знаю, Войцеховский, возможно, написал, да я письма не читала, как мои сестры. А мамуля упоминала неоднократно, что Вандзя была очень красива, удивляюсь, почему оставалась в старых девах. Наверняка в Штатах вышла замуж.
— Придётся, наверное, кому-то поехать в аэропорт встречать её? — предположила Сильвия.
— А как же иначе? Наверняка кто-то должен поехать. Ведь как-никак она не была в Польше… минутку… с начала войны сколько прошло?
— Пятьдесят восемь лет. С ума сойти, больше полувека!
— Варшава за это время немного изменилась… Вряд ли Вандзя самостоятельно доберётся до нас, — рассуждала простодушная Сильвия.
— Ты и в самом деле думаешь, что она станет с чемоданами по Варшаве мотаться? — издевательски переспросила Меланья. — Возьмёт такси и доедет куда надо. В письме не упоминалось, что она идиотка.
— Она нет, а вот ты — идиотка! — взорвалась Фелиция. — Как ты себе это представляешь? Почти столетняя развалина примется искать такси, получать багаж, а в аэропорту, всем известно, мафия.
— И все равно, на Окенче и носильщики имеются, и бесплатные тележки для багажа и чемоданов. Таксист же элементарно загрузит её с багажом в машину и доставит по адресу.
Фелиция пошла на уступки:
— Ну, не знаю… может, и так.
— Ей будет очень неприятно, если её никто не встретит, — вдруг подала голос Доротка. — Всех встречают, а она… столько лет не была на родине… Сами же вечно твердите — надо думать не только о себе, надо заботиться о ближнем. Нельзя её так оставить!
Тётки сразу замолчали.
— В таком случае, ты и поедешь её встречать! — приняла решение Фелиция. — Возможно, с тобой поедет Мартинек. Время подготовиться ещё есть, она приезжает лишь на будущей неделе…
* * *
Лишь поздно вечером удалось Доротке без свидетелей вытащить письмо из тайника. Запершись в ванной и пустив воду, она внимательно прочла его.
Незнакомый Войцеховский написал обо всем обстоятельно и понятно. Он представился другом и поверенным пани Ванды Паркер. У последней, бедняжки, в целом мире не осталось никого из родни, в Польше тоже, это проверено, муж её недавно скончался, а детей у них не было. Пани Паркер истосковалась по родине и теперь надумала вернуться в Польшу, чтобы там и умереть. Со времени эмиграции в Америку, ещё до второй мировой войны, она ни разу не приезжала в Польшу, её отпугивал государственный строй, теперь — другое дело. Остаться в Штатах она не желает, здесь у неё нет друзей и близких, а главное, она за все эти годы так и не выучила английский, как-то не получалось. Ей известно, в Польше у неё имеется крестница, вернее, имелась, но у крестницы осталась дочь, которую она, Ванда Паркер, считает своей крёстной внучкой, поскольку была её матери крёстной матерью. По поручению пани Паркер он, Войцеховский, связался с нотариальной конторой в Польше, поручив ей разыскать вышеупомянутую крёстную внучку. На это ушли годы, но наконец девочку отыскали. Он, Войцеховский, кстати, прекрасно помнит крестины матери девочки, пани Кристины, годовалой очаровательной девчушки, и всячески поддерживает намерение своей подопечной вернуться в Польшу, где и провести остаток дней в окружении пусть не родственников, но как-никак близких людей. Она так истосковалась, бедняжка, по близким людям, ей так одиноко среди чужих!
Далее пан Войцеховский сообщал о том, что отдал распоряжение подыскать для пани Ванды подходящую квартиру, что не составит труда, ибо его подопечная — женщина весьма состоятельная, откровенно говоря, просто очень богата, так что в средствах не нуждается. Нуждается она в заботе и ласке со стороны ближних своих, ибо нет у неё больше… ах, да, об этом он уже писал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58