Его чувство юмора показалось мне не особенно оригинальным.
Особенно, принимая во внимание бушующую стену огня, охватившего нижнюю часть лестницы и с треском и воем подбиравшегося к нам.
* * *
Когда он проснулся, вокруг него царили тишина и темнота, окутывающие, как теплое и мягкое одеяло. Он не знал, где находится, как он попал сюда и даже кто он сам такой.
Шэннон поморгал, попытался поднять руку и обнаружил, что на ней такая толстая повязка, что он не мог даже пошевелить пальцами. Резкая, жгучая боль острой иглой впилась в запястье. И, словно эта боль была ключом к его памяти, плотный туман, которым сон укутал его мысли, тут же рассеялся. Он снова все вспомнил. И все же эти воспоминания были… неверными? Было ли это слово подходящим? Он не знал этого.
Шэннон только знал, что в его окружении что-то не так.
Он медленно привстал на кровати и отбросил одеяло. Он был до пояса обнажен, а его тело сплошь покрыто повязками и заклеено пластырем, и даже там, где можно было увидеть голую кожу, она покраснела и вздулась. И Шэннон вспомнил пламя и жару. Да, так оно все и случилось. Он сражался против Шоггота, который хотел убить Джеффа, и получил при этом тяжелые ранения. Такие тяжелые, что он даже был не в состоянии использовать свои тайные знания и вылечить самого себя.
Решительным движением юный чародей сбросил ноги с кровати и встал, хотя при этом движении его тело задрожало от боли. Обе большие повязки потемнели, когда под ними снова открылись раны.
Не обращая внимания на боль, Шэннон с трудом доковылял до окна и одним рывком распахнул занавески. Яркий солнечный свет устремился в комнату, но он мерцал, и в нем присутствовало нечто чужое, мешающее. У Шэннона снова появилось чувство, будто в его окружении что-то не так, как должно быть, и вновь он потерял эту мысль, так и не успев ее осмыслить.
Некоторое время юноша стоял у окна неподвижно и с закрытыми глазами. Солнечный свет касался его тела, как ласкающая рука, и Шэннон чувствовал, как глубоко у него внутри запас магической энергии пополнялся силой света. Боли медленно стихали, а чувство усталости и слабости сменилось новым приливом бодрости.
Шэннон стоял так неподвижно пять, шесть минут, потом вернулся к кровати и подошел к большому настенному зеркалу. На его губах заиграла слабая улыбка, когда он начал разматывать повязки.
Прошло много времени, пока он справился с этим. Когда последняя повязка упала на пол, от многочисленных ран, которые до того покрывали его тело, не осталось и следа. Кожа опять стала гладкой и чистой, как у новорожденного.
Шэннон нагнулся к своей одежде, сложенной на стуле рядом с кроватью, и быстро оделся, а потом, довольный собой, улыбнулся своему отражению в зеркале.
То, что он видел, нравилось ему – молодой человек девятнадцати лет, стройный, но с фигурой хорошо тренированного атлета. Его запачканная и прожженная во многих местах одежда и засохшая у корней волос кровь придавали ему вид необузданного, отчаянного человека. Шэннон не был Нарциссом, но он по праву гордился своим телом. И кроме того, он знал, как важно ухаживать за этим хрупким, незаменимым инструментом своего духа и постоянно поддерживать его в высочайшей форме. В последние дни он несколько раз оставался жив только потому, что был в состоянии проявлять в буквальном смысле слова сверхчеловеческие способности.
Шэннон закончил осмотр своего отражения, тыльной стороной ладони стер, насколько это было возможно, засохшую кровь со лба и хотел уже направиться к двери, как вдруг что-то привлекло его внимание. На худощавом юношеском лице его зеркального отражения внезапно появилось выражение недоверия.
В первый момент он не заметил ничего необычного, но потом увидел тень, которая промелькнула у него за спиной, едва заметная, как дуновение ветерка.
Шэннон вдруг резко повернулся, вскинул вверх руки – и замер.
Комната оставалась пуста. Но внезапно он снова почувствовал дыхание чужого, враждебного, что, казалось, висело в комнате как дурной запах. У него было такое чувство, как будто невидимая рука сжимала его, медленно, но безжалостно. В смятении он снова повернулся и когда вновь заглянул в зеркало, его сердце бешено заколотилось.
Тень опять была здесь. Теперь более отчетливая, чем раньше, как будто мрак позади него постепенно сгущался, приобретая очертания тела.
Но позади него ничего не было!
Казалось, ледяная рука прикоснулась к спине Шэннона, когда он осознал, что тень находится не позади него, а только позади его отражения в зеркале, и что…
Он заметил опасность едва ли не слишком поздно.
По поверхности зеркала пробежало быстрое, волнообразное движение, конвульсивная дрожь, словно внезапное сотрясение неподвижной ртути, и с каждой следующей долей секунды тень стала стремительно превращаться в тело, а кипящая чернота в лицо. Худощавое, аристократическое лицо, на котором выделалась аккуратно подбритая “эспаньолка”, лицо с колючими глазами и тонким, жестоким ртом, над ним копна черных как смоль волос с белой прядью в виде изогнутой молнии…
А потом человек поднял руки, и его пальцы, появившись прямо из зеркала, сомкнулись на горле Шэннона!
Чародей вскрикнул, отпрянул назад и попытался отчаянным ударом разомкнуть душившие его руки.
С таким же успехом он мог попытаться голыми руками сдвинуть с места гору. Давление на его горло скорее даже усилилось.
Шэннон захрипел и резко ударил правой ногой вверх. Его колено врезалось в зеркало, словно удар молота, и разнесло его на кусочки, но за разбитым стеклом не оказалось ничего, только тень, отражение без реальной материальной субстанции. И несмотря на это, он продолжал чувствовать хватку противника…
Шэннон зашатался. Красные, пылающие крути заплясали у него перед глазами, а его легкие пронзила страшная боль. Он чувствовал, как его покидали силы, как руки Крейвена выдавливают из него жизнь, и…
Крейвен!
Это имя появилось перед взором Шэннона, словно написанное пылающими буквами.
Казалось, внутри у него что-то сломалось. Внезапно с каждой секундой к нему начала возвращаться память, и Шэннон понял, кто его враг – Роберт Крейвен, сын колдуна! Человек, ради которого он пришел сюда, чтобы уничтожить его.
Он и не подозревал, что это оказалось его самым большим заблуждением, что этот человек не Роберт Крейвен, а его отец, Родерик Андара. Что его друг Джефф в действительности только сын колдуна. Однако это заблуждение придало ему новые силы. Он почувствовал, как в нем, подобно волне раскаленной лавы, закипела ненависть, он воспользовался ею и обратил ее в силу, как учил его в свое время Некрон.
Отчаянным усилием он разорвал пальцы Крейвена, упал спиной на кровать и молниеносно откатился в сторону, как только фигура в зеркале вскинула руку. Яркая бело-голубая молния вонзилась рядом с его головой в подушку, превратив ее в пепел.
Шэннон повернулся, рывком вскочил на колени и всей своей магической силой нанес ответный удар. Фигура за зеркалом, казалось, пошатнулась. На мгновение по ее контуру возникли маленькие язычки пламени; она зашаталась и на долю секунды померкла, но тут же снова приобрела прежнюю яркость. Она подняла руки. Из ее пальцев вырвался огонь святого Эльма.
Но смертельная молния, которую ожидал Шэннон, не вылетела. Вместо этого тело Крейвена начало приобретать все большую четкость, пока наконец перед Шэнноном появилось не отражение в зеркале, а почти живой человек из плоти и крови. Но это впечатление тут же исчезло. Это не был голос живого человека, и когда он заговорил, его губы не двигались.
– Я мог бы тебя уничтожить, Шэннон, – прозвучал голос Крейвена прямо в мозгу молодого чародея. – Ты в моей власти.
Шэннон смотрел на жуткий призрак и молчал. Он знал, что Крейвен прав – его собственные силы слишком слабы. Регенерация стоила ему слишком много энергии; гораздо больше, чем он считал вначале. Его атака просто всего лишь удивила Крейвена, но не более того. И он чувствовал, как велика была сила колдуна в тот момент. Почему же он не убил его?
– Потому что, возможно, ты мне еще понадобишься, – ответил Крейвен, и Шэннон в ужасе осознал, что колдун прочел его мысли.
Крейвен тихо рассмеялся.
– Тебя это удивляет? – спросил он. – Разве тебе не сказал твой Мастер, кто тот человек, которого ты должен уничтожить?
Он задумчиво посмотрел на Шэннона и сам же ответил на свой собственный вопрос, покачав головой:
– Нет, – продолжал он. – Я вижу, он не сказал тебе этого. Некрон не изменился за все эти годы.
– Чего ты хочешь? – сдавленным голосом спросил Шэннон. – Уничтожить меня или поиздеваться надо мной?
– Ни то, ни другое, мой юный глупый друг, – ответил колдун. – Я мог бы тебя уничтожить уже вчера, когда я действительно хотел этого. Ты был в моей власти так же, как сейчас. Но я не хочу тебя убивать. Ты мне не враг.
– Зато ты мне враг! – задыхаясь, крикнул Шэннон. Весь дрожа от ярости, он хотел встать, но Крейвен сделал быстрое, почти небрежное движение рукой, и юный чародей застонал от боли.
– Это не так, Шэннон, – возразил Крейвен. – Тебе сказали, что я враг, но это ложь. Некрон обманывает тебя. Точно так же, как обманывает всех остальных. Впрочем, я не требую, чтобы ты мне верил.
– Чего ты хочешь? – прохрипел Шэннон. – Убей меня или исчезни. Я…
– Чего я хочу? – Крейвен рассмеялся, и на этот раз это прозвучало так ужасно, что Шэннон инстинктивно поднял голову и со страхом посмотрел на жуткое видение. – Я хочу дать тебе последний шанс изменить свое мнение обо мне, глупец, – разгневанно сказал Крейвен. – Я не враг тебе, совсем наоборот, я враг тех, с кем ты сам ведешь борьбу.
– Что… что ты хочешь этим сказать? – запинаясь спросил Шэннон. В душе он все еще кипел от ненависти и гнева, но слова Крейвена что-то задели в нем, что-то похожее на скрытые знания, о существовании которых до этого момента он сам не имел никакого понятия. Просто сейчас он знал, что колдун говорит правду. – Что это значит?
– Ты все узнаешь, – ответил Крейвен. – Но не сейчас и не здесь. Подумай о моих словах, Шэннон, и если ты примешь решение, тогда приходи ко мне. Я жду тебя в Иннсмауте сегодня вечером на заходе солнца.
* * *
Ревущая стена огня приближалась с немыслимой ужасающей скоростью. В сухом дереве лестницы огонь нашел достаточно пищи и распространялся почти со скоростью взрыва. Невидимая раскаленная рука схватила меня за лицо, а с каждым вдохом в мои легкие, казалось, вливалась раскаленная лава.
Я отпрянул назад и увлек за собой Говарда, который все еще как зачарованный смотрел на приближающуюся стену огня.
Узкий коридор быстро наполнился дымом и удушающей жарой, и в то время, как мы, шатаясь, шли назад по коридору, первые красные языки пламени уже начали лизать самые верхние ступеньки лестницы. Обои почернели и задымились.
– Бежим туда! – воскликнул Говард, стараясь перекричать треск и грохот рухнувшей лестницы. Отчаянно жестикулируя, он показал на узкое окно в конце коридора и побежал.
Я слишком поздно понял, что он собирается сделать. С отчаянным криком я бросился вслед за ним и попытался остановить его, но уже было слишком поздно. Говард побежал к окну, подергал за раму и затем, недолго думая, разбил стекло локтем.
Казалось, коридор позади нас взорвался.
Кислород, поступивший внутрь через разбитое окно, тут же напитал огонь. Я вскрикнул, когда жара, как раскаленный кулак, ударила меня в спину. Я прикрыл лицо руками и сквозь слезы увидел, что Говард собирается выбраться из окна. Но по какой-то причине он вдруг остановился и широко раскрытыми от страха глазами посмотрел вниз.
Полуослепнув от боли, я ухватился за оконную раму, порезал пальцы об осколки стекла и заглянул в глубину.
Дом под нами пылал как факел.
Это было невозможно. Логика подсказывала, что огонь не может стать таким большим по прошествии всего лишь нескольких секунд, но действительность говорил об обратном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54