Убедили всех в том, что я — красный.
— А вы действительно были красным?
— Да, — со смехом ответил Деннинг.
— Что?!
— Нет, в партии я не состоял. Но симпатизировал им.
Питтман старался ничем не выдать своего удивления. Семь лет назад Деннинг не говорил ничего подобного, опровергая клевету «Больших советников».
— Не выбей меня «Большие советники» из седла и стань я Госсекретарем... Нет, с Кореей я ничего не сделал бы, было слишком поздно, а вот Вьетнама не допустил бы. Ну и что, если я симпатизировал коммунистам? Это вовсе не преступление. Кое в чем они были правы. Я не предал бы свою страну. Но предотвратил события, которые чуть было не уничтожили наши ценности. Ни за что не допустил бы Вьетнама.
Питтман весь обратился в слух.
— Мой старший брат погиб во Вьетнаме.
— В таком случае вы знаете, о чем я говорю.
— Все равно, поясните, пожалуйста.
— "Большие советники" строили свою карьеру на жестком антикоммунизме. После второй мировой войны они участвовали в разработке плана Маршалла для восстановления Европы, но при этом исключали Советы. Они помогали сформулировать доктрину Трумэна, согласно которой Америка обязана защищать мир... против Советов, само собой. Я, как мог, боролся с их антисоветской одержимостью, но проиграл. С того момента они и стали видеть во мне врага. Ведь это по их настоянию мы послали наши войска в Южную Корею, чтобы противодействовать вторжению с Севера... противодействовать распространению коммунизма. Впоследствии все это получило название «теории домино».
Я никогда не верил в нее. Считал, что нам совершенно нечего делать в этом регионе, и история полностью подтвердила мою правоту. Наше пребывание там не сыграло никакой роли. Я выступал против вовлечения США в войну в Корее и потерпел поражение. Боролся против «Больших советников» еще по ряду вопросов, касающихся Советского Союза. В частности, не верил в мудрость политики атомного шантажа. Был убежден, что она может привести только к гонке ядерных вооружений. И в этом вопросе я оказался прав, но мнение Миллгейта и его сторонников возобладало. К 1952 году им удалось убедить всех в том, что я настроен прокоммунистически. И со мной было покончено. А обострение «холодной войны» в середине пятидесятых... Ведь это дело их рук. Как и вьетнамская война. По их вине погибли сотни тысяч людей. Они вошли в сговор с военно-промышленным комплексом, и внешняя политика определялась интересами их банковских счетов.
Все эти обвинения Деннинг выдвигал и семь лет назад. Этой проблемой занимался в то время и Питтман. Они с Деннингом встретились. Но тогда Деннинг не смог привести никаких доказательств, подтверждающих его обвинения. Возможно, он сделает это сейчас?
— Уверен, вы уже знаете, — начал Питтман, — о секретном докладе Министерства юстиции, где Миллгейт подозревается в скупке ядерного оружия на территории бывшего Советского Союза.
— Еще одна незаконная сделка, — с горечью улыбнулся Деннинг. — Вот уж поистине, черного кобеля не отмоешь добела.
— С обвинениями все ясно. Но есть у вас хоть какое-нибудь доказательство?
— Все сгорело во время пожара.
Питтман в унынии покачал головой и решил задать вопрос, ради которого и пришел сюда. Но тут возник официант.
— Разрешите предложить вам наши фирменные блюда?
— Я же сказал, позднее, — недовольно бросил Деннинг. — Мы пока не хотим есть.
— Хорошо, сэр. — Официант скис и отошел.
Деннинг поднял было стакан с виски, но тут же поставил его на стол. От Питтмана это не ускользнуло, и он предложил:
— Давайте поговорим о другом. Доводилось ли вам когда-нибудь слышать о человеке по имени Данкан Клайн?
Деннинг внимательно изучал Питтмана, старческое лицо его было напряженным.
— Как вы сказали?
— Данкан Клайн.
— Вы уверены, что мы с вами раньше не встречались? — снова спросил Деннинг.
Питтман постарался ничем не выдать своего волнения.
— Убежден, что нет.
— Может быть, я видел вас в телевизионных новостях. Разговор о Миллгейте, Ллойде и других вызвал у меня ассоциации...
«Проклятие, — подумал Питтман. — Он не помнит о встрече семилетней давности. Он видел меня в теленовостях, которые буквально поглощал после смерти Миллгейта, как единственную доступную ему информацию. Злорадствуя, он читал и перечитывал все статьи, не пропускал телепередач и, конечно же, десятки раз видел мои фотографии. Правда, я сильно изменился. К тому же назвал другое имя и поэтому он пока не узнал меня. А что, если узнает?»
— Не имею понятия, как это объяснить, — сказал Питтман.
— Данкан Клайн, — вмешалась Джилл, с явным намерением отвлечь Деннинга от опасной темы и перевести разговор в нужное русло.
Деннинг бросил на Питтмана еще один пристальный взгляд и повернулся к Джилл.
— Нет, это имя мне ничего не говорит. Может быть, я его вспомню в контексте.
— Преподаватель Академии Гроллье. Той самой, где учились «Большие советники». Он был их главным учителем.
— А... — произнес Деннинг.
— Вспомнили?
— Нет, но... странно.
— Что?
— С годами события тридцати— и сорокалетней давности отчетливо встают в памяти, а что произошло всего месяц назад, я не могу вспомнить.
— Сорокалетней давности? Неужели?
— Тысяча девятьсот пятьдесят второй год. Лето. Все словно было вчера. Поворотный момент в моей жизни. В тот месяц республиканцы провели свой съезд и выбрали Эйзенхауэра кандидатом в президенты. Практически он прошел в первом же туре голосования. Эйзенхауэр и Никсон. Учитывая настроение в стране, я не сомневался, что на предстоящих выборах Эйзенхауэр одолеет Стивенсона. Очевидно, еще лучше понимали ситуацию Миллгейт и остальные. Сразу же после съезда они направили все усилия на то, чтобы сблизиться с влиятельными республиканцами. И с легкостью перешагнули барьер, разделяющий демократов и республиканцев, демонстрируя свое искусство манипулировать людьми и политикой.
Питтман заметил, что Деннинг весь залился краской, а над верхней губой ярко заблестели капельки пота.
Деннинг взял стакан, но не с виски, а с водой, отпил немного и продолжил:
— В июне 1952 года начатая ими против меня кампания достигла своего апогея. Ко мне настолько прочно прилип ярлык прокоммунистического деятеля, что я уже не мог эффективно работать как дипломат. Для обеспечения самообороны я тратил большую часть времени на сбор информации о действиях Миллгейта и его банды, чтобы их следующая атака не застала меня врасплох. Тогда-то я и заметил, что они слегка запаниковали. В конце июля в Госдепартамент пришел один человек. Сам я его не видел, но получил информацию от моего источника. Мужчина с сильно загорелым лицом, спортивного типа, широкоплечий, хотя и не молодой, — лет шестидесяти, с седой шевелюрой. Судя по всему, много времени проводит вне дома, но обладает прекрасными, даже утонченными манерами и говорит с ярко выраженным аристократическим псевдобританским акцентом. Мужчина пожелал встретиться с Джонатаном Миллгейтом, но, как это обычно бывает в Госдепартаменте, не сразу получил аудиенцию с помощником госсекретаря, понадобилось предварительное согласование.
Посетитель назвал свое имя, и помощник Миллгейта внес его в самый конец длиннющего списка. То же произошло, когда неизвестный попросил о встрече с Энтони Ллойдом. Обескураженный, мужчина спросил, нельзя ли устроить ему рандеву с Юстасом Гэблом, Уинстоном Слоаном, Виктором Стэндишем.
— Со всеми «Большими советниками», — прошептал Питтман.
— Реакция была однозначной. Имя посетителя вносилось в конец списка. Наконец он вышел из себя и стал требовать. Не просить, а требовать! Еще немного, и пришлось бы звать сотрудника службы безопасности. Однако на шум вышел сам Миллгейт из своего кабинета и... Как утверждает мой информатор, вдруг побледнел. Куда девалось его высокомерие! Он немедленно провел посетителя в офис, распорядился об отмене следующей встречи и послал за Ллойдом и остальными, что казалось по меньшей мере странным. До сих пор помню, как это было. И не могу простить себе, что до меня не дошел смысл случившегося. Какое оружие я мог бы приобрести в борьбе с врагами!
— Посетителем оказался Данкан Клайн? — спросил Питтман.
— К сожалению, все имена вылетели из памяти, в том числе и имя посетителя, только события сохранились. А записи погибли в огне.
— Почему же в таком случае вы рассказали нам эту историю?
— Потому что помню, как пытался установить связь между таинственным посетителем, Миллгейтом и остальными. Похоже, он был их учителем в школе.
— Не сомневаюсь, что это Данкан Клайн, — заявила Джилл. — Вы сказали, что у него широкие плечи, а Клайн был прекрасным гребцом.
— Но зачем он вам, этот Клайн? — Деннинг нахмурился и стер с губы капельки пота.
— Один человек, у которого я брал интервью, — объяснил Питтман, сказал, что между «Большими советниками» и Клайном существовали тайные отношения, а это могло испортить им репутацию.
— Какие еще тайные отношения? — Что-то в голосе и взгляде Деннинга насторожило Питтмана.
— Именно это мы и пытаемся выяснить. Не исключено, что Клайн вынуждал «Больших советников», тинейджеров в Академии Гроллье, идти с ним на половые контакты.
Деннинг хлопнул ладонью по столу.
— Знай я это, нанес бы ответный удар. Защитил бы себя.
— Каким образом? — спросила Джилл. — Ну стали когда-то мальчики жертвами развратника.
Их можно только пожалеть. При чем тут карьера и репутация?
— В пятидесятых годах? Поверьте, во времена Маккарти сочувствие вышло из моды. Достаточно было одного лишь подозрения. Что, если Миллгейт и остальные вовсе не были жертвами, а добровольно пошли на противоестественную связь? Политический климат пятидесятых был таков, что их немедленно изгнали бы из Госдепартамента.
Деннинг задышал чаще.
— Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное?
— Нет. Но есть некто... — Руки Деннинга стали дрожать.
— Некто? — Питтман подался всем телом вперед. — Не понимаю. Кто именно? Что вы имеете в виду?
— Ничего. Я только хотел сказать, что кое-кто может привести доказательства. — Деннинг буквально выдавливал из себя слова.
— Вы в порядке? — спросила Джилл.
— Все прекрасно. Просто великолепно. — Деннинг отпил воды из стакана.
— Не поможете ли вы нам еще чем-нибудь? — спросил Питтман. — Говорят, последними словами Миллгейта были: «Данкан. Снег». С Данканом все ясно. Ну, а снег? Нет ли у вас тут какой-нибудь идеи?
— Никакой. Если даже предположить, что инцидент имел травматический эффект... — Деннинг набрал в легкие воздуха. — Травматический, поскольку Миллгейт произнес эти слова в предсмертной агонии.
— Вы уверены, что с вами все в порядке, мистер Деннинг?
— Учитель в Госдепартаменте... Миллгейт в панике... Было лето, а не зима... Снег. При чем тут снег? Нет, никакой идеи. Ничего не знаю. А хотел бы знать все, лишь бы проучить их.
Снова возник официант.
— На сегодня наши фирменные блюда...
— У меня пропал аппетит. — Деннинг попытался подняться. — Мне плохо.
Джилл поспешно встала, чтобы пропустить Деннинга.
— Такое напряжение... Сначала Миллгейт, затем Ллойд. Столько вопросов.
— Может быть, вызвать врача? — спросил Питтман.
— Нет.
— Отвезти вас домой?
— Нет. — До крайности возбужденный, Деннинг вытер платком лицо. — Все хорошо. Я один доберусь.
На заплетающихся ногах старик прошел мимо официанта, чуть не налетел на второго с подносом, уставленным блюдами, и, лавируя между столиками, двинулся к выходу.
Питтман и Джилл последовали было за ним, но путь им преградила большая группа людей, рассаживающихся вокруг столиков. Через плечо женщины в вечернем наряде Питтман увидел, что Деннинг уже в вестибюле. И вместе с Джилл по освободившемуся наконец проходу устремился к дверям.
11
Питтман выскочил на кишащий людьми тротуар около ресторана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51