В своей спальне на втором этаже Маргарет Лаутербах Джордан сбросила длинную ночную рубашку и присела перед туалетным столиком. Чтобы привести в порядок волосы, ей хватило нескольких взмахов расчески. Она была пепельной блондинкой с выгоревшими на солнце волосами, постриженными не по моде коротко. Зато такая прическа была удобной, и за нею легко было ухаживать. Кроме того, Маргарет нравилось то, как эта прическа подчеркивала форму ее лица и изящную линию длинной шеи.
Она осмотрела свое тело в зеркале. Наконец-то ей удалось избавиться от нескольких лишних фунтов, которые она набрала, пока была беременна их первым ребенком. Растяжки исчезли, и живот загорел ровным густо-коричневым цветом. Тем летом было модно демонстрировать животы, и ей нравилось, что все обитатели Северного берега недоверчиво воспринимали ее отличный вид. Лишь ее груди изменились — стали больше, чему Маргарет очень радовалась, потому что всю жизнь переживала из-за их размера и формы. Новые лифчики, которые носили тем летом, были маленькими и жесткими; они специально предназначались для того, чтобы грудь казалась больше и выше. Маргарет предпочитала их, в первую очередь потому, что Питеру нравилось, как жена выглядит в таком лифчике.
Она надела белые слаксы из легкой хлопчатобумажной материи, блузку без рукавов, подхваченную под грудью, и босоножки без каблуков. Потом еще раз окинула взглядом свое отражение в зеркале. Она была красива — и сама знала это, — но не той вызывающей красотой, которая заставляла всех мужчин на улицах Манхэттена оборачиваться вслед проходившим женщинам. Красота Маргарет, хотя и неброская, была неподвластна времени и идеально подходила для того слоя общества, из которого она происходила.
«И скоро ты снова превратишься в жирную корову!» — подумала она.
Отвернувшись от зеркала, она раздернула занавески. В комнату хлынул резкий солнечный свет. На лужайке царил хаос. Тент уже сняли, рабочие упаковывали столы и стулья, площадку для танцев разбирали на части и увозили. Трава, некогда зеленая и пышная, была начисто вытоптана. Распахнув окно, она сразу же уловила тошнотворный сладковатый запах пролитого шампанского. Во всем этом было что-то, угнетавшее ее. «Может быть, Гитлер и собирается завоевать Польшу, но все, кому повезло присутствовать на ежегодном августовском приеме у Браттона и Дороти Лаутербах субботним вечером...» Маргарет вполне могла самостоятельно написать заметку в колонку светских новостей об этом приеме.
Она включила стоявший на прикроватном столике радиоприемник и настроила его на станцию «WNYC». Зазвучала негромкая мелодия «Я никогда уже не буду улыбаться». Питер перевернулся на другой бок, но так и не проснулся. В ярком солнечном свете его нежная, словно фарфоровая, кожа почти не отличалась от белых простыней. Когда-то она считала, что инженер обязательно должен быть коротко и неизящно подстрижен, носить очки в черной оправе с толстыми стеклами и постоянно таскать в карманах множество карандашей. Питер вовсе не подходил под этот выдуманный облик: крепкие скулы, четкая линия подбородка, мягкие зеленые глаза, почти черные волосы. Сейчас, когда он лежал в кровати с открытым торсом, он походил, решила Маргарет, на упавшую статую атлета работы Микеланджело. Он был очень заметен на Северном берегу, выделяясь среди местных светловолосых мальчиков, наделенных от рождения огромным богатством и подготовленных своим детством и юностью к тому, чтобы взирать на жизнь из удобного шезлонга, стоящего на прогулочной палубе роскошного лайнера. Питер был сообразительным, честолюбивым и очень живым. Его энергии и остроумия вполне хватало для того, чтобы взбудоражить целую толпу скучающих бездельников. Все это очень нравилось Маргарет.
Она поглядела на помрачневшее небо и нахмурилась. Питер терпеть не мог такую вот августовскую погоду. Он наверняка весь день будет раздраженным и взвинченным. Вероятно, следует ожидать грозы, которая испортит и обратную поездку в город.
«Может быть, мне стоит подождать и сообщить ему новость позже», — подумала она.
— Вставай, Питер, а то нам с тобой не дадут дослушать эту мелодию, — сказала она, толкнув мужа в бок большим пальцем ноги.
— Еще пять минут.
— У нас нет пяти минут, любимый.
Питер не пошевелился.
— Кофе, — молящим голосом проговорил он.
Горничные оставляли кофе под дверями спальни. Этот порядок Дороти Лаутербах просто ненавидела: ей казалось, что из-за этого ее дом становится похожим на «Плаза-отель». Но все же она мирилась с ним, считая, что благодаря этому дети будут соблюдать нерушимое правило, установленное ею для уик-эндов — спускаться вниз к завтраку ровно к девяти часам.
Маргарет налила кофе в чашку и подала мужу.
Питер повернулся на бок, оперся на локоть и сделал пару небольших глотков. Затем сел в кровати и посмотрел на Маргарет.
— Никогда не мог понять, как тебе удается выглядеть такой красивой уже через две минуты после того, как ты выбралась из постели.
Маргарет почувствовала, как с души у нее упал камень.
— Похоже, что ты проснулся в хорошем настроении. Я боялась, что на тебя навалится хандра и ты весь день будешь смотреть на меня зверем.
— У меня действительно хандра. В моей башке играет Бенни Гудмен, и настроение такое, что о мой язык можно не только порезаться, но даже побриться им. Но я совершенно не намерен... — он сделал паузу. — Как это ты выразилась? Смотреть на тебя зверем.
Маргарет присела на край кровати.
— Нам с тобой нужно кое-что обсудить, и мне кажется, что сейчас время ничуть не хуже для этого, чем любое другое.
— Хм-м-м. Начало многообещающее, Маргарет.
— Ну, как сказать. — Она окинула мужа игривым взглядом, а потом прикинулась раздраженной. — Но сейчас было бы хорошо, если бы ты встал и оделся. Или ты хочешь сказать, что не можешь одновременно одеваться и слушать меня?
— Я прекрасно образованный, пользующийся всеобщим признанием инженер. — Питер поставил ноги на пол, смешно застонав при этом, как будто движение потребовало от него напряжения всех сил. — Может быть, мне удастся справиться даже со столь трудной задачей.
— Это насчет вчерашнего телефонного звонка.
— Того, о котором ты так упорно отказывалась говорить?
— Да, именно того. Мне звонил доктор Шипмэн.
Питер застыл на месте, засунув одну ногу в штанину.
— Я опять беременна. У нас будет еще один ребенок. — Маргарет уставилась в пол. Ее пальцы с подчеркнутым оживлением играли с узлом пояса блузки. — Я не нарочно. Просто так получилось. Мое тело наконец оправилось после рождения Билли и... И природа взяла свое. — Она подняла глаза на мужа. — Я заподозрила это уже некоторое время тому назад, но боялась сказать тебе.
— С какой стати тебе нужно было бояться?
Но Питер отлично знал ответ на свой вопрос. Он давно уже сказал Маргарет, что не хочет иметь других детей до тех пор, пока не осуществит мечту своей жизни: открыть собственную проектно-конструкторскую фирму. К тридцати трем годам он уже смог заработать славу одного из лучших инженеров-строителей в стране. Закончив первым в своей группе престижный Ренсселировский политехнический институт, он был принят на работу в Северо-Восточную мостостроительную компанию, крупнейшую фирму такого профиля на Восточном берегу. Всего через пять лет он получил звание главного инженера, стал партнером фирмы и имел в непосредственном подчинении штат из ста человек. Американское Общество инженеров-строителей в 1938 году назвало его инженером года за смелый и очень эффективный проект моста через реку Гудзон к северу от Нью-Йорка. «Сайнтифик америкен» опубликовал о Питере очерк, где он был назван «самым многообещающим техническим талантом своего поколения». Но ему хотелось большего — владеть собственной фирмой. Браттон Лаутербах пообещал вложить в компанию Питера деньги, когда время станет более подходящим для этого, возможно, в будущем году. Но угроза войны смешала все планы. Если Соединенные Штаты включатся в войну, все финансирование крупных проектов общественных работ в одночасье прекратится. В таком случае вновь созданная фирма Питера погибнет, не успев даже поднять головы.
— И как давно это у тебя? — спросил он.
— Почти два месяца.
Лицо Питера расплылось в широкой улыбке.
— Ты не сердишься на меня? — осведомилась Маргарет.
— Конечно, нет!
— А как же твоя фирма и все, что ты говорил насчет того, чтобы подождать с детьми до более подходящего времени?
Питер поцеловал жену.
— Все это не имеет значения. Ровным счетом никакого.
— Амбиции — это замечательная вещь, но только если их не слишком много. Питер, ты должен хоть иногда расслабляться и просто радоваться жизни. Жизнь — это не генеральная репетиция будущего.
Питер выпрямился и закончил одеваться.
— Когда ты намерена сообщить новость матери?
— Когда сочту время подходящим. Ты же помнишь, как она вела себя, когда я была беременна Билли. Она просто сводила меня с ума. У меня еще полно времени, чтобы сказать ей.
Питер сел рядом с женой на кровать.
— Давай займемся любовью перед завтраком.
— Питер, никак нельзя. Мать убьет нас, если мы не сойдем вниз вовремя.
Он поцеловал ее в шею.
— Что ты там говорила насчет жизни и генеральной репетиции?
Маргарет закрыла глаза и запрокинула голову.
— Это нечестно. Ты перевираешь мои слова.
— Ничего подобного, я просто целую тебя.
— Ты...
— Маргарет! — Голос Дороти Лаутербах гулким эхом разнесся по лестнице.
— Мы идем, мама.
— Хотел бы я... — загадочно пробормотал Питер и последовал за женой в столовую.
* * *
За завтраком, сервированным возле плавательного бассейна, к ним присоединился Уолкер Хардиджен. Они сидели под тентом: Браттон с Дороти, Маргарет с Питером, Джейн и Хардиджен. С Саунда тянул влажный непостоянный ветерок. Хардиджен был первым помощником Браттона Лаутербаха в банке. Он был высоким, с мощной грудью и широченными плечами. Большинство женщин считало, что он похож на Тайрона Пауэра. Образование он получил в Гарварде, где, когда учился на выпускном курсе, сумел приземлить мяч в зачетном поле во время матча с Йелем. На память о футболе у него остались разбитое колено и легкая хромота, благодаря которой он каким-то образом делался еще привлекательнее. Он говорил в ленивой новоанглийской манере и часто улыбался.
Вскоре после своего появления в банке Хардиджен попытался начать ухаживать за Маргарет, у них было несколько свиданий. Хардиджен стремился к продолжению отношений, но Маргарет этого не захотела. Она спокойно оборвала встречи, но продолжала регулярно видеться с Уолкером на различных вечеринках и держалась с ним по-дружески. Шесть месяцев спустя она познакомилась с Питером и влюбилась в него. Хардиджен пришел из-за этого в настоящее неистовство. Однажды вечером — это было в Копакабане — выпив лишнего и почувствовав страшный приступ ревности, он загнал Маргарет в угол и потребовал, чтобы она возобновила встречи с ним. Когда же она наотрез отказалась, он по-настоящему грубо схватил ее за плечи и принялся трясти. С ледяным выражением лица Маргарет объяснила ему, что если он раз и навсегда не прекратит это ребячество, то она позаботится о том, чтобы он смог поставить крест на своей карьере в банке.
Этот случай остался их тайной. Даже Питер не знал о нем. Хардиджен быстро рос по службе и вскоре стал одним из самых доверенных старших сотрудников Браттона. Маргарет ощущала наличие безмолвного напряжения, даже конкуренции между Хардидженом и Питером. Оба были молоды, красивы, умны и делали успешные карьеры. Ситуация ухудшилась в начале этого лета, когда Питер узнал, что Хардиджен старается воспрепятствовать выделению денег для его инженерной фирмы.
— Я не большой любитель Вагнера, особенно в нынешней обстановке, — сказал Хардиджен и сделал паузу, чтобы отхлебнуть холодного белого вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99