— Привет, Альфред! — бодро воскликнул сэр Бэзил, когда Вайкери вступил в его кабинет. Помещение было озарено изумительным оранжево-желтым утренним светом. Бутби стоял точно посередине комнаты, словно хотел иметь возможность двигаться в любом направлении. Он был одет в идеально скроенный и сшитый серый костюм и показался Вайкери еще выше ростом, чем прежде. Генеральный директор сидел на прекрасном антикварном диване, сложив руки, как будто молился, и разглядывал что-то, ведомое лишь ему самому, на роскошном персидском ковре. Бутби двинулся навстречу Вайкери, выставив правую руку, как штык. Глядя на его странную улыбку, Вайкери не мог понять, что собирался сделать сэр Бэзил: то ли обнять его, то ли ударить. Причем он не знал, чего следует опасаться больше.
Но Бутби лишь пожал Вайкери руку — немного энергичнее, чем это было в его привычках, — и положил свою огромную лапу ему на плечо. Ладонь была горячей и влажной, как будто он только что сыграл партию в теннис. Он собственноручно налил Вайкери чай и вел светскую беседу, пока Вайкери курил предложенную сигарету. И лишь после этого он все с той же подчеркнутой церемонностью взял со своего стола заключение наблюдательного совета и положил его на кофейный столик. Вайкери лишь бегло просмотрел эту бумагу, не вникая в подробности.
Затем Бутби с явным удовольствием объяснил Вайкери, что ознакомиться с материалами по его собственной операции ему не разрешено. Вместо этого Бутби показал Вайкери еще одно заключение — одну страничку машинописного текста, содержавшую «краткое изложение» многотомного дела. Вайкери читал документ, держа его обеими руками и напрягшись всем телом, чтобы, не дай бог, не выдать дрожи. Это был омерзительный, непристойный документ, но он знал, что если возьмется оспаривать его, результат будет еще хуже. Он возвратил бумагу Бутби, пожал ему руку, пожал руку генеральному директору и вышел из кабинета.
Он спустился по лестнице. Его кабинет уже занимал кто-то другой. Гарри находился на своем месте в общей комнате; на щеке у него был большой уродливый шрам. Вайкери не любил долгих прощаний. Он сообщил Гарри, что его уволили, поблагодарил за все и пожелал всего наилучшего.
Снова шел дождь, и погода была очень холодной для июня. Начальник транспортного отдела предложил Вайкери автомобиль. Вайкери вежливо отказался. Он раскрыл зонтик и под проливным дождем пошел пешком в Челси.
Эту ночь он провел в своем старом городском доме. Когда он проснулся на рассвете, по стеклам все так же грохотал ливень. Было 6 июня. Он включил Би-би-си, чтобы послушать новости, и узнал о начале вторжения.
Вайкери вышел в полдень, ожидая увидеть возбужденные толпы и услышать взволнованные разговоры, но в Лондоне стояла кладбищенская тишина. Лишь очень немногие люди шли с сумками, решившись выйти за покупками, кое-кто направлялся в церкви, чтобы помолиться. Такси ездили пустыми по пустынным улицам, тщетно разыскивая пассажиров.
Весь этот день Вайкери наблюдал за лондонцами. Ему хотелось подойти к каждому из них, встряхнуть его и сказать: неужели вы не понимаете, что происходит? Неужели вы не представляете, чего это стоило? Неужели вы не знаете о тех злостных кознях, которые мы строили, чтобы обмануть их? Неужели вы не знаете, что они сделали со мной?
Он поужинал в пабе на углу; по радио передавали бодрые бюллетени с места боев. Ночью, снова в одиночестве, он выслушал обращение короля к народу, а потом лег спать. Утром он взял такси, доехал до Паддингтонского вокзала и уехал первым поездом обратно в Глостершир.
Лето шло, и постепенно у него начал складываться устойчивый ритм жизни.
Он рано вставал и читал вплоть до ленча, который ел в деревенском пабе «Эйт беллз»: печеные пирожки с овощами, пиво, мясо, когда оно было в меню. Потом он при любой погоде отправлялся на ежедневную прогулку по извилистым дорожкам вокруг деревни. С каждым днем ему требовалось немного меньше времени для того, чтобы больное колено начало нормально, без боли, сгибаться, и к началу августа он уже проходил по десять миль в день. Он отказался от сигарет и перешел на трубку. Ритуал, связанный с курением трубки — набивание, прочистка, раскуривание и повторное раскуривание, когда трубка гасла, — прекрасно подходил к его новой жизни.
Он не заметил точной даты, когда это случилось — того дня, когда все это ушло из его мыслей в область воспоминаний: его тесный кабинетик, грохот телетайпов, отвратительная еда в столовой, безумный жаргон — «двойной крест»... «Шелковица»... «Феникс»... «Литавры»... Даже Элен скрылась за запечатанной дверью памяти, откуда она больше не могла причинить ему вреда. Алиса Симпсон начала приезжать к нему по уик-эндам, и в начале августа осталась на целую неделю.
В последний день лета его охватила та легкая меланхолия, которая посещает деревенских жителей с окончанием теплого времени года. Сумерки были прекрасными: горизонт светился лиловым и оранжевым, в воздухе ощущалась первая осенняя прохлада. Примулы и колокольчики давно отцвели. Он вспомнил точно такой же вечер, бывший полжизни тому назад, когда Брендан Эванс учил его ездить на мотоцикле по тропам Фенса. Было еще достаточно тепло для того, чтобы можно было обходиться без огня в каминах, но со своего наблюдательного пункта на вершине холма он видел, что над трубами деревенских домиков вьются дымки, и обонял резкий запах горящих сырых поленьев.
И в этот момент то, что он видел на склонах холмов, каким-то образом сложилось для него в картину, не имевшую никакого отношения к мирному сельскому пейзажу. Словно при решении шахматного этюда, он увидел направление атаки, отвлекающий ход, хитрую ловушку. Все было совсем не так, как ему казалось.
Вайкери рысцой вбежал в дом, набрал номер штаб-квартиры МИ-5 и попросил соединить его с Бутби. И лишь потом до него дошло, что уже поздно, что сегодня пятница — дни недели давно уже не имели для него никакого значения. Но благодаря какому-то чуду Бутби оказался на месте и снял трубку телефона.
Вайкери представился. Бутби сказал, что очень рад слышать его голос. Вайкери заверил своего бывшего начальника, что у него все прекрасно.
— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал Вайкери. — По поводу «Литавр».
Некоторое время в трубке молчали, но Вайкери знал, что Бутби не бросил трубку, потому что слышал поскрипывание кресла под тяжестью начальника отдела МИ-5.
— Вам больше нельзя приходить сюда, Альфред. Вы персона нон грата. Так что, полагаю, я должен буду сам приехать к вам.
— Прекрасно. Только не пытайтесь делать вид, что не знаете, как меня найти, — я много раз видел здесь ваших наблюдателей.
— Завтра в полдень, — сказал Бутби и повесил трубку.
Бутби приехал точно в полдень на служебном «Хамбере», одетый ради выезда в сельскую местность в твидовую рубашку с расстегнутым воротом и удобный кардиган крупной вязки. Поскольку ночью прошел дождь, Вайкери отыскал в подвале для Бутби пару огромных сапог, и они, словно старые приятели, отправились на прогулку по лугам, где тут и там паслись стада стриженых овец. Бутби болтал о новых сплетнях, ходивших в отделе, а Вайкери притворялся, будто слушает его с интересом, для чего ему требовались немалые усилия.
Через некоторое время Вайкери остановился и уставился куда-то вдаль.
— Всего этого на самом деле не было, не так ли? — проговорил он. — Джордан, Кэтрин Блэйк... Эта история с самого начала была разыграна.
Бутби улыбнулся с таким видом, будто выслушал прекрасный комплимент.
— Не совсем так, Альфред. Но действительно что-то в этом роде.
С этими словами он повернулся и пошел дальше; его длинное тело перечеркивало горизонт вертикальной чертой. Сделав несколько шагов, он приостановился и жестом пригласил Вайкери следовать за собой. Вайкери двинулся вслед за Бутби своей неровной, механической из-за хромоты походкой, нащупывая в карманах очки-полумесяцы.
* * *
— Самая суть операции «Шелковица» поставила нас перед сложнейшей проблемой, — без предисловий начал Бутби. — В работе участвовали десятки тысяч людей. Конечно, огромное большинство понятия не имели, чем они занимаются. Однако угроза утечки информации была колоссальной. Конструктивные элементы были настолько огромными, что их можно было строить только на открытом месте. Строительные участки были разбросаны по всей стране, но часть работы проводилась прямо в лондонских доках. Как только нам сообщили о проекте, мы поняли масштаб проблемы. Мы знали, что немцы смогут сфотографировать строительные участки с воздуха. Мы знали, что даже один приличный шпион, побродив вокруг строительства, вполне мог выяснить, для чего предназначено то, что там делается. Мы отправили человека в Челси, чтобы проверить, как там поставлена охрана. Он напился чаю в столовой и поговорил с несколькими рабочими, но никто так и не проверил у него документы.
Бутби негромко рассмеялся. Пока он говорил, Вайкери рассматривал его. От привычной напыщенности и аффектации не осталось и следа. Сэр Бэзил был спокоен, собран и любезен. Вайкери подумал, что при иных обстоятельствах этот человек, вероятно, понравился бы ему. Он также с величайшим недовольством собой понял, что с самого начала сильно недооценил интеллект Бутби. Он был также поражен тем, как Бутби использовал местоимения «мы» и «наши». Сэр Бэзил был членом закрытого клуба, а ему, Вайкери, лишь разрешили ненадолго прижаться носом к оконному стеклу.
— Самая большая проблема состояла в том, что «Шелковица» выдавала наши намерения, — продолжил Бутби после недолгой паузы. — Если бы немцы выяснили, что мы строили искусственные гавани, они вполне могли бы сделать вывод, что мы собираемся нанести удар в Нормандии, не связываясь с чрезвычайно сильно укрепленными портами Кале. Поскольку проект из-за его масштаба было невозможно осуществить втайне, мы должны были предположить, что немцы рано или поздно выяснят его предназначение. Наше решение состояло в том, чтобы выкрасть для них тайну «Шелковицы» и постараться взять в свои руки весь ход игры. — Бутби посмотрел на Вайкери сверху вниз. — Что ж, Альфред, теперь ваша очередь. Я хочу узнать, много ли вам удалось вычислить.
— Уолкер Хардиджен, — сказал Вайкери. — Я бы сказал, что все началось с Уолкера Хардиджена.
— Очень хорошо, Альфред. Но как именно?
— Уолкер Хардиджен — богатый банкир, бизнесмен, ультраконсерватор, антикоммунист и, вероятно, немного антисемит. Входит в Лигу Плюща и знаком с половиной Вашингтона. Учился с ними в одной или в соседних школах. Американцы мало отличаются от нас в этом отношении. По своим делам часто ездил в Берлин. Когда такие люди, как Хардиджен, бывали в Берлине, то посещали там обеды и приемы, которые устраивались в посольстве. Они обедали с главами крупнейших немецких компаний и деятелями нацистской партии и государства. Хардиджен идеально говорит по-немецки. Он, вероятно, восхищался кое-чем из того, что делали нацисты. Он верил, что Гитлер и его нацисты служат мощным буфером между большевиками и остальной Европой. Я думаю, что во время одного из своих визитов он привлек внимание абвера или СД.
— Браво, Альфред. Это был именно абвер, а конкретно Пауль Мюллер, координировавший все операции абвера в Америке.
— Ладно, значит, Мюллер завербовал его. О, вероятно, это было сделано предельно осторожно. Хардиджена заверили, что он работает вовсе не на нацистов, а помогает в борьбе против международного коммунизма. Они просили Хардиджена сообщать им информацию о состоянии промышленного производства в США, настроениях в Вашингтоне и тому подобных вещах. Хардиджен согласился и стал агентом. Но у меня есть вопрос. В тот момент Хардиджен уже был агентом американской разведки?
— Нет, — сказал Бутби и улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99