Смерть – вот она, маленькая и невинная женская хитрость!..
Настя так была погружена в свои собственные невеселые мысли, что даже не заметила, что с Быковым творится что-то неладное. И только когда затылок дизайнера с силой ударил ее по коленям, только тогда Настя пришла в себя.
– Что с вами, Дмитрий? – Она нагнулась к лицу Быкова и едва не вскрикнула от страха.
Быкова трясло.
Тряслись слипшиеся кольца волос, тяжелые щеки, стрелки усов; трясся подбородок – вернее, желеобразное его отсутствие.
– Да что с вами?!
– М-м-м… а-а-а… о-о-о… боже… а-а-а…
Все так же продолжая держать голову дизайнера на коленях, Настя изогнулась и схватила крошечную подушечку, украшенную вышитыми белыми розами. А потом, подложив подушечку под голову Быкова, осторожно высвободила колени.
Припадок. У него припадок. А вдруг это эпилепсия? Когда-то она читала, что нужно делать при эпилепсии. Господи, что же нужно делать?!
Тело Быкова изогнулось дугой, как будто он хотел пробить головой пол. Что же делать?! Спокойно, Настя, сосредоточься. Ты не паниковала, даже когда Илико пробил ногу ржавым гвоздем. Заза тогда чуть с ума не сошел… Есть! Вспомнила. При эпилепсии нужно попытаться разжать больному зубы (иначе он может откусить язык). И сунуть туда… да, какой-нибудь предмет. Пластмассовую расческу, например, или нбсовой платок. О-о-о…
– Не волнуйтесь… Я сейчас… Сейчас что-нибудь придумаю!..
– А-а-а… Не могу… Не могу больше…
Бог мой, он еще в состоянии говорить!.. Подгоняемая воплями Быкова, Настя заметалась по комнате и спустя несколько секунд нашла то, что искала: широкую кисть с деревянной ручкой. Это должно подойти…
– Я нашла… Не волнуйтесь.
Голова Быкова все еще лежала на подушке. Настя близко придвинулась к нему и с ужасом поняла, мто никакой палки не понадобится. Рот Быкова был широко раскрыт, он как будто замер в ожидании нового приступа боли.
А белые шелковые розы? Ведь они еще несколько секунд назад были белыми – когда же они успели поменять цвет? Замерев, Настя наблюдала, как они медленно окрашиваются рубиновым – из ушей Быкова сочилась тонкая струйка крови.
Нет, на эпилепсию это не похоже.
– Вам легче? – спросила Настя.
Но распяленный рот Быкова молчал. Настя осторожно обтерла кровь вокруг ушной раковины концом веселенькой рыжей драпировки.
– Вам легче? – снова повторила она.
– Не могу… Я больше не могу, – прохрипел Быков. – Вытащите это у меня из головы…
– Что – “это”?
– Вытащите, вытащите, вытащите…
– Я принесу воды…
– Вытащите это у меня из головы! – Передохнув секунду, он снова начал вопить. – К черту воду! Спасите меня…
– Я вызываю “Скорую”. Где у вас телефон?
Быков ничего не ответил. Не успел ответить. Его снова подбросило от страшной боли. Все Настины усилия оказались напрасными – кровь хлынула из ушей с новой силой. А узкие рысьи глаза побелели и округлились: теперь Настя видела даже красные прожилки в уголках век.
– О-о-о!.. – теперь он кричал в голос.
Всего лишь раз в жизни Настя слышала такой исполненный предсмертной страсти крик – когда их пес Машук сорвался со скалы и сломал позвоночник. Он прожил после падения всего несколько минут, но минуты эти были взорваны и искорежены страшным, пугающим воем, от которого стыла кровь и леденело сердце.
И вот теперь – за тысячи километров от дома, и не собака со сломанным позвоночником, а человек с разорванными барабанными перепонками.
– Нет… Нет… Умоляю, нет…
В какой-то момент Быков даже попытался встать. Но и это ему не удалось. Настя попыталась поддержать его, но он отбросил девушку, как сдувшегося резинового утенка. Встав на четвереньки и мотая головой, он пополз к выходу. И тоненькая струйка потянулась за ним – кровь будто не хотела расставаться со своим хозяином.
– Где у вас телефон? – снова закричала Настя.
– Все в порядке… Мне лучше… всевпорядкевсевпорядсовсевпорядке, – безостановочно лепетал Быков. – Мнелучшемнелучшемнелучше…
Сеанс самовнушения закончился так же внезапно, как и начался: коротко взвыв, он повалился на бок, прямо на стеклянную Мицуко. Хрупкое стекло разлетелось на части, тоненькие галогеновые трубочки взорвались – и Мицуко перестала существовать.
Быков лежал затылком к Насте: мокрым от страха и боли затылком. Ей даже показалось, что он не дышит. Она не помнила, как подошла к нему, как упала на колени и как перевернула тяжелое тело на спину. Острый нос дизайнера заострился еще больше и… на безупречных до того висках пробился ледок седины… Но ведь его не было еще десять минут назад, Настя могла бы подтвердить это под присягой!
– Дмитрий! – позвала она. – Дмитрий, вы живы?
Он был жив. Слава богу, он был жив! Губы Быкова раздвинулись, обнажив идеально ровную полоску зубов, а на щеки возвращался румянец. Но теперь это не был торжествующий румянец римского патриция, нет. Это было личное клеймо человека, получившего отсрочку от смерти.
Совсем недолгую отсрочку, Настя это видела.
– Налейте мне чего-нибудь… – Голос Быкова звучал как из бочки. – Налейте… Когда-нибудь я этого не переживу.
Руки у Насти все еще дрожали, и потому первый бокал она разбила, а второй перелила: тягучие капли “Мукузани” упали на ковер, и без того безнадежно испорченный кровью Быкова.
– Что же вы копаетесь? – прикрикнул он. – Бросьте эти наперстки. И тащите сюда всю бутылку, сомелье!..
Настя повиновалась.
Быков отлип от бутылки только тогда, когда она была полностью опустошена. На это у него ушло добрых пять минут, и все это время Настя как зачарованная наблюдала, как движется плюшевое безволосое горло дизайнера.
Отбросив бутылку в сторону, Быков мрачно уставился на осколки лампы.
– Вам лучше? – робко спросила Настя.
– Три месяца работы псу под хвост. – Он скрипнул зубами. – Три месяца, и к тому же эту вещь у меня уже купили. Две тысячи долларов…
Осколки двух тысяч долларов лежали на полу – бесполезные, никому не нужные, запачканные кровью. Быков поднял небольшое стеклышко, которое еще совсем недавно было губами Мицуко, и сплюнул в него. Слюна была розовой от крови.
– Давайте вызовем “Скорую”, – в который раз предложила Настя.
– Не нужно никакой “Скорой”.
– Как часто у вас бывают… такие приступы?
– Не знаю. – Он явно не был расположен говорить на эту тему. – Может быть, четвертый или пятый раз. Как будто что-то внутри взрывается. Как будто кто-то сидит там, внутри. И тыкает во что ни попадя раскаленной иглой. И боль адская.
– А что говорят врачи?
– Вы думаете, я пойду с этим к врачам?
– Я бы на вашем месте пошла…
– Не хотел бы я, чтобы вы оказались на моем месте, – совершенно искренне сказал Быков.
– А если это что-то серьезное?
– Опухоль мозга, вы хотите сказать? Это не входит в мои планы.
Это действительно не входило в его планы – планы римского патриция, который хватал куски жизни прямо с жаровни и вовсе не собирался отказываться от своих дурных привычек.
– А кровь? Почему идет кровь?
– Спросите у моей жены, – изрек Быков после непродолжительного молчания.
– А при чем здесь ваша жена?
– Это наверняка ее рук дело. В прошлом году таскалась на Гаити. Якобы по турпутевке, погреть старые кости в Карибском море. Но я-то знаю, что она там делала. Не свои кости грела, а мои перемывала. Брала уроки у какого-нибудь полоумного колдуна вуду. А теперь сидит у себя в келье и тычет иголки мне в темя.
– В каком смысле – тычет?
– В самом прямом. Вы разве не знаете, как это делается? Состряпала из воска мою фигурку, нарядила ее в тряпицы и теперь таким вот образом развлекается…
Настя поежилась. Она хорошо понимала Быкова. Жена Малхаза цхалтубского – Кетеван в свой первый приезд в Вознесенское так невзлюбила Настю, что насовала иголок в ее любимую пуховую подушку, оставшуюся от мамы. Как же она мучилась головными болями!.. А иголки были торжественно извлечены уже после того, как Настя родила Илико. Только появление на свет маленького грузина примирило неистовую Кетеван с русской родственницей.
– И вы верите в вуду? – спросила Настя.
– А вы нет? После того, что увидели?
– И все-таки вам лучше показаться врачам.
Ответить Быков не успел – где-то в глубине мастерской раздалась трель звонка. Протяжная и настойчивая. Так мог звонить человек, который пришел требовать свое. Уж не Марина ли решила заявиться, чтобы проверить, как прошел сеанс иглотерапии? Нет, конечно же, в вудуизм Настя не верила, но… С тем, что ненависть Марины материальна, она была готова согласиться.
– Кажется, к вам кто-то пришел, Дмитрий, – осторожно сказала Настя.
– Откройте, если вам не трудно.
– А если это ваша жена?
– Ну что вы! – Эта мысль показалась Быкову такой забавной, что он даже позволил себе улыбнуться. – Моя гремучая змея приползет сюда только после того, как смерть Дмитрия Быкова будет засвидетельствована тремя инстанциями. Как минимум. Запротоколирована и увенчана тремя печатями. Как минимум. Ей нужно время, чтобы поверить своему счастью.
Черт, они будут ненавидеть друг друга, даже лежа в соседних гробах! Даже жарясь на соседних сковородках в аду!..
– Откройте, – снова попросил Быков, и Настя отправилась к выходу.
…На вид ему было лет тридцать. Он стоял, широко расставив ноги, обутые в точно такие же, как у Насти, “гриндеры”. И куртка у него была точно такая. И штаны. И волосы. И загар.
Да-а…
"Может быть, мы были сиамскими близнецами? – подумала Настя между двумя ударами сердца. – Родились со сросшимися затылками, а потом нас разделили, разорвали кожу кухонным ножом, – подумала Настя между двумя ударами сердца. – Почему мама скрывала? – подумала Настя между двумя ударами сердца. – Почему не он муж Марины? Если бы он был мужем Марины, все восемь пунктов инструкции были выполнены сами собой, – подумала Настя между двумя ударами сердца. – Но ведь это страшный грех – желать брата… И вдвойне страшный – желать брата-близнеца, – подумала Настя между двумя ударами сердца. – Быть может, все это оттого, что я избавилась от обручального кольца, разорвала его магический круг? И в него, как волны, хлынули искушения, – подумала Настя между двумя ударами сердца. – Кажется, я съела всю помаду с губ… Сожрала самым беззастенчивым образом”, – подумала Настя между двумя ударами сердца.
Сердце посетителя билось, очевидно, гораздо быстрее Настиного. Он осмотрел ее с головы до ног и понимающе улыбнулся.
"Это совсем не то… Я здесь, потому что…” – хотела сказать она. И не сказала. Да и зачем ей говорить, если Он сам будет говорить за двоих… И решать за двоих. Всю оставшуюся жизнь.
– У вас кровь на ноге. – У незнакомого близнеца оказался низкий и довольно приятный голос. – Вы видели?
– Да… То есть – нет…
С трудом оторвавшись от бледной шевелюры гостя, Настя скосила глаза на собственные, вызывающе голые ступни. Из щиколотки левой ноги сочилась кровь. Очевидно, она порезалась, когда прыгала вокруг Быкова.
– Вам нужно ее перевязать, – посоветовал незнакомец и тотчас же перешел к делу:
– Митька дома?
– Да… Он там… У себя…
– Я пройду?
– Я не знаю. – О господи, разве она может сопротивляться ему? – Да, конечно.
Парень двинулся к японской перегородке. Он ни разу не оглянулся. Насти для него не существовало. Ну хорошо, пусть так. Ты еще пожалеешь… В конце концов, не ты меня сюда приглашал, и я имею право вернуться и налить себе вина. И даже укутаться в одну из драпировок. Пришедший в себя Быков меня не остановит, ведь с сегодняшнего вечера я официально вступила в должность музы. Или – преемницы музы, как ему будет угодно.
Настя уже собиралась войти, когда ее остановили тихие голоса Быкова и его гостя. Было похоже, что они очень недовольны друг другом. Солировал блондин.
– …я заплатил, и я хочу получить свою вещь.
– Слушай, Кирилл. Я уже объяснял тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59