Крошечная “Адриатика” работала круглосуточно и располагалась всего лишь в квартале от его дома. Ничего адриатического в ней не было, даже рыбу не подавали. Но Пацюк частенько подъедал там мясную солянку.
– А что это – “Адриатика”? – спросила Настя.
– Кафе на Старо-Петергофском. Напротив кинотеатра “Москва”.
– Хорошо… Я буду.
Пацюк выматерил короткие гудки в трубке и отправился в ванную: скоблить заросшую от непомерных кинематографических впечатлений физиономию. Но стоило ему намылить щеки, как снова раздался звонок.
Проклятая деревенщина никак не хотела уняться!
– Что-нибудь еще? – буркнул Пацюк.
– Да… Я не знаю, где это – кинотеатр “Москва”. Черт возьми, она же приезжая, как он мог забыть! Все эти “Адриатики” вкупе с “Москвой” и Старо-Петергофским проспектом для нее пустой звук.
– Ладно. Ждите меня дома. Я за вами заеду…
…Пацюк подхватил Настю у подъезда: она бросилась к нему, как к давнему знакомому, и даже приветственно подняла руку.
– Раз уж мы встретились, давайте поедем куда-нибудь позавтракаем, – предложил он. И Настя согласилась.
Через полчаса мытарств они нашли наконец-то приличную забегаловку с многообещающим названием “Камасутра”. Интерьер забегаловки полностью соответствовал названию: из всех щелей перло индийскими благовониями, а из замаскированных в пальмовых листьях колонок неслись заунывные звуки – какой-то очередной Рави Шанкар, язви его в душу, медитировал на ситаре <Ситар – индийский музыкальный инструмент>.
Пацюк покорился неизбежному и заказал себе свинину с рисом и ананасами (“пелло” – именно так значилось это блюдо в меню; “пелло” – палач убогого копеечного бюджетника)! Дама же довольствовалась кокосовым молоком.
– Ну, что произошло? – добродушно спросил у Насти Пацюк, отправив в пасть кусок свинины.
Настя сделала маленький глоток и тотчас же отставила стакан.
– Знаете, вы доедайте, а я подожду вас в машине.
– Не понял…
Впрочем, и понимать тут было нечего, стоило только перехватить Настин взгляд.
Скульптурные экзерсисы, стоящие на окне и в нишах, – вот что ее смущало. Весьма пикантные иллюстрации к “Камасутре”. Все подоконники были уставлены статуэтками совокупляющихся индусов: какой-то старательный выпускник Академии художеств довольно удачно скопировал самые распространенные позы из библии секса.
Пацюк не выдержал и улыбнулся: надо же, какая лапотная невинность! Даже обручальное кольцо от нее не спасает!
– Не обращайте внимания, Настя. Выкладывайте вашу новость.
Настя поерзала на стуле, чудовищно изогнулась и нашла наконец выгодный ракурс: теперь в поле ее зрения оставался только Пацюк с недоеденной тарелкой “пелло”.
– Я перебирала вещи брата…
Что ж, вполне почтенное занятие, подумал стажер, перетирая челюстями огрызки ананасов. Как раз в ключе рачительной хозяйки: ни одна запонка не должна закатиться, ни одна пуговица не должна потеряться, даже нитка от пуговицы не имеет права пропасть. Таких рачительных хозяек из глубинки нужно приглашать на должность служебно-разыскных собак. Ничто от них не укроется.
– Я перебирала вещи брата… И в его куртке нашла вот это.
Она протянула Пацюку конверт. Тот вытер пальцы о брюки и осторожно достал листок.
"ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ СОВАТЬ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА, ТО ОЧЕНЬ СКОРО МОЖЕШЬ ЕГО ЛИШИТЬСЯ”.
Пока стажер изучал надпись, Настя не спускала с него глаз.
– Что скажете? – спросила наконец она.
Господи, ну что он мог сказать? Какого черта вы полезли в тряпки, Анастасия Кирилловна? Или – занимались бы лучше сельским хозяйством, Анастасия Кирилловна? Или – заказали бы молебен по братцу, предали бы его земле и на этом успокоились? А у нас и без вашего повешенного шесть “висяков” на отделе. Так что не будем усугублять положение, дорогуша!
Но ничего подобного Пацюк не сказал. Напротив, поднатужился и придал своей физиономии сочувственно-заинтересованный вид.
– А вы что скажете, Настя?
– Я думаю, ему угрожали, – запинаясь на каждом слове, произнесла она. И сама ужаснулась произнесенному.
– Ну-у… Я бы не торопился трактовать записку именно так.
– А как? Скажите, как еще ее можно трактовать? Ему угрожали, он чего-то боялся…
– Откуда вы знаете, что он чего-то боялся? Он сообщал вам об этом?
– Нет, но… Следователь говорил мне, что дверь в его квартиру вскрывали. Что она была заперта на все замки. И на щеколду. Окно тоже было закрыто. А телефонный шнур перерезан. Кирилл якобы сам его перерезал.
– Подождите… – Пацюк сморщил лоб, припоминая оперативно-следственную тусню в квартире. Телефон Лангера действительно не работал. – А вы откуда мне звонили?
– Из автомата. Он там, на углу.
– Понятно.
– Ему угрожали, – снова повторила Настя.
– Ну хорошо. Допустим. А надпись на стекле? А рисунки на стенах? Вы думаете, это тоже как-то связано с угрозами?
Несчастная сестра сникла.
А Пацюк торжествующе доел последний кусок свинины. Попалась, дамочка! Ничтоже сумняшеся хотела повести следствие по кривой дорожке, прямиком к статье 110 УК РФ, как сказал бы следователь Забелин.
Доведение до самоубийства. Наказывается лишением свободы на срок от трех до пяти лет.
Но ничего не выйдет. Дело закрыто. И теперь совершенно не важно, то ли божьи коровки привели парнишку к подметному письмецу, то ли подметное письмецо вызвало к жизни божьих коровок. Факт остается фактом: Кирши Лангер сам наложил на себя руки.
– Ему угрожали… – в который раз повторила Настя.
– И поэтому он разбил аппаратуру в доме, – мягко напомнил ей Пацюк. – Никуда не выходил на протяжении нескольких дней и разрисовывал стены…
– А вы откуда знаете? Про несколько дней?
– Его подруга дала показания. Сказала, что не видела его какое-то время. На телефонные звонки он не отвечал. На звонки в дверь – тоже.
Настя подперла ладонью подбородок и задумалась.
– А почему она обратилась в милицию?
– Не понял? – Теперь уже Пацюк поставил подбородок на ладонь.
– Что же тут непонятного? Ведь прошло-то всего несколько дней. Человек мог просто уехать к друзьям. Или еще что-нибудь… А она сразу побежала в милицию… Они ведь не были мужем и женой, правда?
Пацюка передернуло: только этого не хватало. Женщина, подобная Мицуко, не должна принадлежать никому, она не создана для яичниц по утрам, стеганого халата и вялых супружеских поцелуев в щеку.
– Нет, мужем и женой они не были.
– А она тем не менее обратилась в милицию. Значит, подозревала, что, может, не все в порядке. Я права?
– Увы, – Пацюк развел руками. – Если она и подозревала, то совсем другое.
– Что же?
Пацюк выразительно повертел пальцем у виска.
– Вы понимаете? Девушка стала замечать, что в последнее время с вашим братом начало твориться что-то неладное.
На глазах несчастной Насти выступили слезы, и стажер выругался про себя: не стоило ему усугублять страдания родственницы. Но спустя несколько секунд разразилась настоящая гроза: то, что он вначале принял за кроткие слезы отчаяния, на самом деле оказалось слезами ярости. Да, именно так: Настю душила ярость.
– Я никогда не поверю в то, что мой брат был сумасшедшим…
– Зачем же такие крайности? Возможно, это была всего лишь глубокая депрессия… А в такие минуты человек способен на все. И потом: пограничные состояния, они характерны для нашего времени. Вот взять, к примеру, вас. Разве вы всегда пребываете в хорошем расположении духа?
Ответ крестьянки оказался достойным книжки “Практическая психология”.
– Мне некогда пребывать в расположении духа. Ни в хорошем, ни в плохом. У меня пять коз, парники, сад и виноградник. А еще муж и сын. Я хочу поговорить с этой девушкой.
Ну наконец-то! Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Пацюк не выдержал и расплылся в дурацкой улыбке.
– Думаю, это можно устроить.
– Прямо сегодня.
– Хорошо.
– Тогда пойдемте отсюда.
Оставив в “Камасутре” 169 рублей 45 копеек, Пацюк и Настя вышли из кафе.
– Вас подвезти к дому? – вежливо спросил стажер.
– Нет. Я просто хочу понять… Вы разговаривали только с этой девушкой? Не нашли никого из его знакомых? Я видела его записную книжку, там есть несколько телефонов…
Пацюк хмыкнул и принялся терзать переключатель “дворников”. Хотя не было никакого намека на дождь.
Чертова баба, кажется, он ее недооценил! Но разве можно было предположить в этой белобрысой, изуродованной полевым загаром простушке такую недеревенскую хватку? Еще вчера она была совсем другой: кроткой, как овца, и плаксивой, как латиноамериканский сериал. Впрочем, и представления о жизни были у нее вполне латиноамериканские: в родной семье все должны быть физически и душевно здоровы. Никакого намека на шизофрению, параноический бред или заячью губу. Максимум, что можно себе позволить, – это временная амнезия и такая же временная потеря ребенка. Но к концу повествования память обязательно должна вернуться, а возлюбленное чадо – найтись…
– Да, действительно, – проблеял Пацюк. – Там было несколько телефонов. Но к делу вашего брата они не относятся. Судя по всему, записная книжка была новой. Ваш брат только начал ее заполнять. И, заметьте, первыми внес в список адреса э-э… ритуальных служб.
– И что это может значить? – спросила Настя.
– Очевидно, он думал о смерти.
Получайте, девушка! Вы сами этого хотели! Но сломить Настю оказалось непросто.
– Там был еще один телефон. Какой-то Игорь Верховский.
– Этого мы установили, – Пацюк перевел дух. – Нотариус. Работает здесь же, на Васильевском.
– А при чем здесь нотариус?
– Совершенно ни при чем. Вашего брата он никогда не видел и никаких дел с ним не имел.
– Тогда почему его телефон оказался в Кирюшиной книжке?
– Откуда же я знаю? Если Кирилл думал о смерти, то вполне логично предположить, что он думал и о завещании. Во всяком случае, я расцениваю это именно так.
"Дворники” ходили по лобовому стеклу с завораживающей монотонностью. Некоторое время и Настя, и Пацюк следили за их движением.
– А надпись? – Клекот нехитрого автомобильного приспособления высек из головы Насти очередную неожиданную мысль.
– Какая надпись?
– “Мобила”. “Мобила” – это мобильный телефон. Я правильно понимаю?
Господи, с тоской подумал Пацюк, неужели волна цивилизации накрыла все провинциальное пространство в этой стране?..
– Да. Вы понимаете правильно. И что из этого следует?
– Откуда у Кирюши оказался мобильный телефон нотариуса, если он никогда его в глаза не видел, как утверждаете вы? Ведь его не всякому дают, верно? И в справочниках его не публикуют…
Это была чистая правда. Странно, что Забелин не обратил никакого внимания на это обстоятельство. В “Желтых страницах Санкт-Петербурга” маячили реквизиты конторы Верховского. И служебный телефон выглядел бы в записной книжке гораздо уместнее. А мобильник… Приходится признать, что дамочка права: в нем есть нечто интимное. И сообщают его номер не всякому…
– Даже если это так, – Пацюк горой встал за честь Управления, – что это меняет? Ведь вашего брата не вернешь.
– Да, – помолчав, согласилась Настя. – Не вернешь.
* * *
…До встречи с Мицуко оставалось сорок минут.
Она неожиданно легко согласилась поговорить с сестрой убитого Кирилла, заминка вышла только с местом предполагаемого свидания. Настя долго и почтительно посапывала в мембрану, а потом повесила трубку и объявила:
– Мы должны подъехать в какую-то “Аризону-69”. Вы знаете, где это?
"Аризона-69” была недавно открывшимся кабаком где-то в подбрюшье Московского проспекта. Пацюк не был там ни разу, цифру “69” воспринимал исключительно как разновидность полового акта, но сообщение Насти встретил с энтузиазмом. Тем более что пошел дождь. А Пацюк любил такую погоду. В дожди ему всегда везло, они были его талисманом. И сегодняшний каприз природы (особенно в преддверии обстоятельного – как рассчитывал влюбленный стажер – знакомства с Мицуко) выглядел добрым знаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59