— Марк был странно беспощаден к несчастной Инке.
— Ну что ты! — поспешила утешить подругу Ольга. — Доктор сказал, что никаких особых повреждений не прощупывается.
— Доктор! — Инка презрительно скривилась. — Этот доктор не преминул облапать беспомощную женщину, находящуюся в шоке. Если бы не добровольные помощники, он бы меня просто изнасиловал… Те, правда, тоже плотоядно посматривали.
— И в итоге ты не досталась никому, — резюмировал Марк.
— Что произошло, Инка! Ты так нас всех напугала!
— Что произошло… Свалилась со склона, вот и все. Не увидела какой-то там чертов бугор… А очнулась от страшной боли в ногах. И еще спина…
— Да, жены-мироносицы, с вами не соскучишься. Ну, ничего, скоро прилетит Гудвин, великий и ужасный… Он-то быстро наведет здесь порядок.
— Ты все-таки позвонил отцу? — Ольга повернулась к мужу.
— Да, — Марк подобрался, — а что мне оставалось делать?
Его жена лежит в кровати с совершенно непонятными травмами. Медицинское обслуживание из рук вон… Думаешь, он бы одобрил, если бы мы скрыли от него этот прискорбный факт?
— Это ты настояла? — Ольга обратилась к Инке.
— Я понятия не имела.
— Решение принимал я, — твердо сказал Марк.
— Что ты сказал отцу?
— Правду. Что Инка свалилась со склона и, похоже, травмирована. Что необходимо перевезти ее вниз, но мы пока не имеем такой возможности.
— А он?
— Он уже звонил из аэропорта…
— Из Москвы?
— Нет, отсюда. Теперь он пытается договориться с малой авиацией, чтобы подняться в «Розу ветров».
Ольга кротко вздохнула. Все-таки ее отец — удивительный человек. И так же удивительна его любовь к легкомысленной Инке. Но сама Инка — она никогда не пыталась завоевать любовь отца и никогда не подстраивалась под него.
Она всегда оставалась собой — настоящая роскошь, которая может дать сто очков вперед любым бриллиантам от Тиффани. То ли дело Ольга: она полностью растворилась в муже, и теперь ее собственные электроны перемещались по орбитам вокруг атомов Марка… Интересно, совершил бы отец что-либо подобное, если бы дело касалось ее, Ольги? Ответа она не знала — его любовь к ней никогда не была безрассудной.
Она даже почувствовала легкую неприязнь к подруге — давно забытое чувство, относящееся к самому началу Инкиных отношений с отцом.
«Ты просто ревнуешь, Лелишна, — сказала ей тогда Инка. — Самым грубым физиологическим образом. Анатомическим, терапевтическим и хирургическим». Да, конечно, Ольга ревновала. Но это была только часть правды. Другая часть заключалась в том, что Ольга долго не могла привыкнуть к их браку: общее детство — с общими куклами, общими мальчиками с последней парты и общими секретами — сделало их сестрами. Получалось, что отец спал с ее сестрой и целовал ее сестру.
А это уже походило на инцест в представлении послушницы монастыря бенедиктинок, какой-нибудь будущей великомученицы Доротеи.
Со временем Ольга смирилась с их браком, но теперь, когда отец бросил все, чтобы быть рядом со своей несчастной женой, ревность вдруг подняла свою, казалось, навсегда отрубленную голову.
— Я ужасно по нему скучаю, — сказала Инка. — Но самое ужасное другое — он прилетит, а я в таком виде…
— Ничего, такой он будет любить тебя еще больше… Если, конечно, ничего серьезного с тобой не произошло и ты не собираешься остаток дней куковать в инвалидной коляске. И рассекать на ней аллеи Александровского сада.
— Я прошу тебя, Марк… — Ольга поморщилась: нельзя же быть таким беспощадным.
— У меня ничего не болит… И даже не ноет.
— Конечно, доктор же сделал тебе обезболивающий укол.
— Он уже приходил? — спросила Ольга.
— Два раза.
Два раза. Интересно, сколько же она спала?
— Похоже, я проспала все на свете…
— Ну, не все… Но на шесть часов ты все-таки нас покинула, кара…
Ольга поднялась с Инкиной кровати и подошла к широкому окну номера: гор не было видно, да и всего окружающего пейзажа тоже — все заволокла снежная пыль: штормовой прогноз принимал вполне реальные очертания. Ольга представила, как ее отец ищет самоубийц, готовых подняться в горы при такой погоде. И, пожалуй, он их найдет — он умеет быть убедительным, когда нужно.
— Не представляю, как он доберется, — неуверенно сказала Инка.
— Доберется, — успокоил ее Марк, — Игорь обязательно доберется.
Инка подтянулась и попыталась сесть. И тут же вскрикнула. Ольга бросилась к ней.
— Что?
— Я их совсем не чувствую… Я даже не могу спустить их с кровати. — Инка закусила губу.
— Не нужно никаких подвигов, дорогая, — попыталась утешить подругу Ольга. — Что сказал тебе доктор?
— Что у нее очаровательные глаза. И хорошая кожа, — ответил за Инку Марк. — И что она должна будет сообщить ему номер того «Плейбоя», который украсит своими персями и ланитами.
— Дурак, — бросила Инка. Было совершенно непонятно, к кому это относилось — к Артему Львовичу или к Марку, — подонок. Ничего, прилетит Игорь, он ему покажет…
Ольга даже вздрогнула — сейчас интонации в голосе Инки напомнили ей ее собственные интонации из далекого детства: «Ничего, придет папа, он вам всем покажет».
— Да, — констатировал Марк. — Пожалуй, здесь будет еще та коррида. Нужно только заблаговременно занять места на северной трибуне.
— Ты хочешь что-нибудь поесть. Инка? — заботливо спросила Ольга.
— Нет… Скажите мне, что ничего страшного со мной не произошло, пожалуйста…
— Ничего страшного с тобой не произошло, — Ольга тревожно заглянула в глаза подруге, — только не раскисай.
— Отдохнули, ничего не скажешь… Лучше бы мы поехали на море. — Инка взяла Ольгу за руку и крепко сжала.
— Ну, на море, положим, тоже есть опасности, — Марк, как всегда, выступил вечным оппонентом Инки. — Например, спасатели в рваных плавках. Или буйки, за которые нельзя заплывать.
— Ты всегда был пролетарием, Марик, душка. Распространителем «Искры» и членом фабрично-заводского комитета.
Ну какие, скажи на милость, могут быть буйки в Акапулько? — Инка, выросшая в неполной семье воспитательницы, за несколько лет жизни с Игорем Анатольевичем успела изучить все самые фешенебельные курорты мира. И даже произносила их названия с особым ленивым шиком.
— Не ты ли сюда рвалась? — резонно заметил Марк.
— Дурой была, — согласилась Инка, — но больше такой ошибки не повторю. А все ты. Ты меня сглазил.
— Ну, конечно. «Я сам горбат, стихи мои горбаты, — кто виноват? Евреи виноваты!» — Марк иронически улыбнулся.
«Странно иногда поворачивается жизнь, — подумала Ольга. — Они покусывают друг друга так, как будто ничего не произошло. Как будто Инка не лежит в своей кровати обездвиженная. Может быть, шок после падения еще не прошел, и она не вполне осознает серьезность положения? Или положение не настолько серьезно? А если настолько — значит, Марк просто жестоко подыгрывает ей — жестоко и точно, как в боях без правил. Чтобы она не думала о возможных последствиях возможных травм. Но если она до сих пор не может встать на ноги, если она даже не чувствует их…» — Ольга даже похолодела от такой мысли.
— Инка. — Она снова потянулась к подруге, аккуратно обняла ее и сказала без всякой логики:
— Я тебя очень люблю.
— Неужели все настолько серьезно и я больше никогда не встану? — попыталась улыбнуться Инка: ну, конечно, она осталась сама собой, и ничто не в силах ее изменить.
— Самое серьезное уже позади, — начал было Марк. — Морг ты благополучно промахнула. А когда оклемаешься, прибьем на этой двери табличку: «При съемке фильма ни одно животное не пострадало».
Инка не успела ответить колкостью — на тумбочке рядом с кроватью зазвонил телефон. Инка инстинктивно потянулась к нему и застонала: пока ничего с резкими движениями не получится. Это ясно.
Марк снял трубку и некоторое время сосредоточенно молчал.
— Понятно, — сказал наконец он. — Мы выходим.
— Что? — спросила Ольга.
— Ну, дщери мои, готовьтесь. Только что передали по инстанциям: Игорь нашел борт и сейчас уже на подлете. Минут через двадцать будет здесь.
Инка залилась краской. Видно было, что она ждет прилета мужа и боится его.
— Дай мне, пожалуйста, мою косметичку, Лелишна, — виновато попросила она.
— Самое время, — ухмыльнулся Марк.
— К приезду мужа я должна быть во всеоружии.
— Ты и так уже во всеоружии. Можно сказать, экипировалась от лодыжек до крестца.
Нет, сегодня все-таки не его день. Шутит он неудачно. На редкость неудачно.
Ольга поцеловала Инку, Марк же ограничился легким кивком и похлопыванием по складкам одеяла: держите себя в руках, миледи, если уж ноги вам отказали. Инка остановила Ольгу у самых дверей:
— Лелишна!
— Жду тебя в вестибюле, — шепнул жене Марк, скрываясь за дверью.
— Лелишна, — снова позвала Инка.
Ольга склонилась над ней и взъерошила ее короткие темные волосы — экстремальный вариант, воинствующий унисекс, лоснящаяся шкурка породистого зверька.
— Как я выгляжу, Лелишна?
— Неплохо.
— Правда? А почему не отлично?
— Потому что ты неисправимая кокетка, Инка.
— Я бы даже сказал больше, — Марк все-таки просунул голову в дверь и отыграл подачу, — она будет кокетничать даже в гробу и строить зазевавшимся червям пустые глазницы.
— Лелишна, будь любезна, передай своему мужу, а моему зятю, что он ублюдок.
— Передаю, — улыбнулась Ольга, — Марк, ты бестактный человек.
Марк захлопнул дверь.
— Лелишна, — Инка подняла на нее глаза, — что я должна сделать, чтобы он остался со мной?
— Ничего. Остаться собой, только и всего. — Ольга даже поморщилась от своей последней реплики: уж слишком выспренне она прозвучала. — Все будет хорошо, Инка.
— Ты думаешь?
— Я просто уверена.
…В вестибюле гостиницы Марк беседовал со Звягинцевым. От толстого Пал Палыча за версту несло пивом и снисходительным почтением. Ольге не очень-то хотелось видеть Звягинцева — сам того не подозревая, он выступал свидетелем обвинения на процессе по делу о ее маленьких несанкционированных безумствах. Но Марк уже махнул ей рукой: иди сюда, Ольга!
Ольга подошла и сдержанно поздоровалась с толстяком.
— А вы, я смотрю, неплохо выглядите, — сказал Звягинцев.
— Спасибо.
— Ваш муж рассказал мне о вашей подруге. Сочувствую, — Два подбородка Звягинцева так скорбно затряслись, что их общему колебательному пафосу больше подошло бы слово «соболезную».
— Ну, сочувствовать пока рано. А на месте вашей администрации я бы вплотную занялась штатной единицей доктора.
— Вы Артема имеете в виду? — — Да. Думаю, у него будут неприятности по работе. Давно пора встряхнуть этого наглеца.
— А вы-то сами как себя чувствуете? — Звягинцев пропустил замечание об Артеме Львовиче мимо ушей. Но одно лишь упоминание о докторе автоматически потащило за собой вопрос о пациенте. Вернее — о пациентке: похоже, ее уже всерьез рассматривают как потенциальную кандидатку на психиатрический стационар.
Наверное, именно так она и думает, эта гора несвежего мяса.
— Великолепно, — сухо ответила Ольга. — Пойдем, Марк.
Не дожидаясь ответа, Ольга двинулась к выходу.
— Всего доброго. Пал Палыч. — Марк пожал Звягинцеву руку и отправился следом за женой.
…Он догнал ее уже на улице.
— Куда идти? — спросила Ольга у мужа.
— Вдоль корпуса и направо по дорожке. Потом еще раз направо. В двухсот пятидесяти метрах будет вертолетная площадка.
— Тогда идем.
…Они еще успели забежать в коттедж и переодеться: Марк порекомендовал жене тот самый комбинезон, ярко-синий с белыми вставками: «Ты будешь неотразима, кара, отцу это. должно понравиться».
…Ярко освещенная — несмотря на метель — вертолетная площадка была пустынна. Ольга подняла лицо вверх, к черной пасти неба.
— Он сумасшедший, мой отец, — сказала она и тотчас же осеклась: если кто в их семье и сумасшедший…
— Самый обыкновенный влюбленный мужчина, — мягко возразил Марк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Ну что ты! — поспешила утешить подругу Ольга. — Доктор сказал, что никаких особых повреждений не прощупывается.
— Доктор! — Инка презрительно скривилась. — Этот доктор не преминул облапать беспомощную женщину, находящуюся в шоке. Если бы не добровольные помощники, он бы меня просто изнасиловал… Те, правда, тоже плотоядно посматривали.
— И в итоге ты не досталась никому, — резюмировал Марк.
— Что произошло, Инка! Ты так нас всех напугала!
— Что произошло… Свалилась со склона, вот и все. Не увидела какой-то там чертов бугор… А очнулась от страшной боли в ногах. И еще спина…
— Да, жены-мироносицы, с вами не соскучишься. Ну, ничего, скоро прилетит Гудвин, великий и ужасный… Он-то быстро наведет здесь порядок.
— Ты все-таки позвонил отцу? — Ольга повернулась к мужу.
— Да, — Марк подобрался, — а что мне оставалось делать?
Его жена лежит в кровати с совершенно непонятными травмами. Медицинское обслуживание из рук вон… Думаешь, он бы одобрил, если бы мы скрыли от него этот прискорбный факт?
— Это ты настояла? — Ольга обратилась к Инке.
— Я понятия не имела.
— Решение принимал я, — твердо сказал Марк.
— Что ты сказал отцу?
— Правду. Что Инка свалилась со склона и, похоже, травмирована. Что необходимо перевезти ее вниз, но мы пока не имеем такой возможности.
— А он?
— Он уже звонил из аэропорта…
— Из Москвы?
— Нет, отсюда. Теперь он пытается договориться с малой авиацией, чтобы подняться в «Розу ветров».
Ольга кротко вздохнула. Все-таки ее отец — удивительный человек. И так же удивительна его любовь к легкомысленной Инке. Но сама Инка — она никогда не пыталась завоевать любовь отца и никогда не подстраивалась под него.
Она всегда оставалась собой — настоящая роскошь, которая может дать сто очков вперед любым бриллиантам от Тиффани. То ли дело Ольга: она полностью растворилась в муже, и теперь ее собственные электроны перемещались по орбитам вокруг атомов Марка… Интересно, совершил бы отец что-либо подобное, если бы дело касалось ее, Ольги? Ответа она не знала — его любовь к ней никогда не была безрассудной.
Она даже почувствовала легкую неприязнь к подруге — давно забытое чувство, относящееся к самому началу Инкиных отношений с отцом.
«Ты просто ревнуешь, Лелишна, — сказала ей тогда Инка. — Самым грубым физиологическим образом. Анатомическим, терапевтическим и хирургическим». Да, конечно, Ольга ревновала. Но это была только часть правды. Другая часть заключалась в том, что Ольга долго не могла привыкнуть к их браку: общее детство — с общими куклами, общими мальчиками с последней парты и общими секретами — сделало их сестрами. Получалось, что отец спал с ее сестрой и целовал ее сестру.
А это уже походило на инцест в представлении послушницы монастыря бенедиктинок, какой-нибудь будущей великомученицы Доротеи.
Со временем Ольга смирилась с их браком, но теперь, когда отец бросил все, чтобы быть рядом со своей несчастной женой, ревность вдруг подняла свою, казалось, навсегда отрубленную голову.
— Я ужасно по нему скучаю, — сказала Инка. — Но самое ужасное другое — он прилетит, а я в таком виде…
— Ничего, такой он будет любить тебя еще больше… Если, конечно, ничего серьезного с тобой не произошло и ты не собираешься остаток дней куковать в инвалидной коляске. И рассекать на ней аллеи Александровского сада.
— Я прошу тебя, Марк… — Ольга поморщилась: нельзя же быть таким беспощадным.
— У меня ничего не болит… И даже не ноет.
— Конечно, доктор же сделал тебе обезболивающий укол.
— Он уже приходил? — спросила Ольга.
— Два раза.
Два раза. Интересно, сколько же она спала?
— Похоже, я проспала все на свете…
— Ну, не все… Но на шесть часов ты все-таки нас покинула, кара…
Ольга поднялась с Инкиной кровати и подошла к широкому окну номера: гор не было видно, да и всего окружающего пейзажа тоже — все заволокла снежная пыль: штормовой прогноз принимал вполне реальные очертания. Ольга представила, как ее отец ищет самоубийц, готовых подняться в горы при такой погоде. И, пожалуй, он их найдет — он умеет быть убедительным, когда нужно.
— Не представляю, как он доберется, — неуверенно сказала Инка.
— Доберется, — успокоил ее Марк, — Игорь обязательно доберется.
Инка подтянулась и попыталась сесть. И тут же вскрикнула. Ольга бросилась к ней.
— Что?
— Я их совсем не чувствую… Я даже не могу спустить их с кровати. — Инка закусила губу.
— Не нужно никаких подвигов, дорогая, — попыталась утешить подругу Ольга. — Что сказал тебе доктор?
— Что у нее очаровательные глаза. И хорошая кожа, — ответил за Инку Марк. — И что она должна будет сообщить ему номер того «Плейбоя», который украсит своими персями и ланитами.
— Дурак, — бросила Инка. Было совершенно непонятно, к кому это относилось — к Артему Львовичу или к Марку, — подонок. Ничего, прилетит Игорь, он ему покажет…
Ольга даже вздрогнула — сейчас интонации в голосе Инки напомнили ей ее собственные интонации из далекого детства: «Ничего, придет папа, он вам всем покажет».
— Да, — констатировал Марк. — Пожалуй, здесь будет еще та коррида. Нужно только заблаговременно занять места на северной трибуне.
— Ты хочешь что-нибудь поесть. Инка? — заботливо спросила Ольга.
— Нет… Скажите мне, что ничего страшного со мной не произошло, пожалуйста…
— Ничего страшного с тобой не произошло, — Ольга тревожно заглянула в глаза подруге, — только не раскисай.
— Отдохнули, ничего не скажешь… Лучше бы мы поехали на море. — Инка взяла Ольгу за руку и крепко сжала.
— Ну, на море, положим, тоже есть опасности, — Марк, как всегда, выступил вечным оппонентом Инки. — Например, спасатели в рваных плавках. Или буйки, за которые нельзя заплывать.
— Ты всегда был пролетарием, Марик, душка. Распространителем «Искры» и членом фабрично-заводского комитета.
Ну какие, скажи на милость, могут быть буйки в Акапулько? — Инка, выросшая в неполной семье воспитательницы, за несколько лет жизни с Игорем Анатольевичем успела изучить все самые фешенебельные курорты мира. И даже произносила их названия с особым ленивым шиком.
— Не ты ли сюда рвалась? — резонно заметил Марк.
— Дурой была, — согласилась Инка, — но больше такой ошибки не повторю. А все ты. Ты меня сглазил.
— Ну, конечно. «Я сам горбат, стихи мои горбаты, — кто виноват? Евреи виноваты!» — Марк иронически улыбнулся.
«Странно иногда поворачивается жизнь, — подумала Ольга. — Они покусывают друг друга так, как будто ничего не произошло. Как будто Инка не лежит в своей кровати обездвиженная. Может быть, шок после падения еще не прошел, и она не вполне осознает серьезность положения? Или положение не настолько серьезно? А если настолько — значит, Марк просто жестоко подыгрывает ей — жестоко и точно, как в боях без правил. Чтобы она не думала о возможных последствиях возможных травм. Но если она до сих пор не может встать на ноги, если она даже не чувствует их…» — Ольга даже похолодела от такой мысли.
— Инка. — Она снова потянулась к подруге, аккуратно обняла ее и сказала без всякой логики:
— Я тебя очень люблю.
— Неужели все настолько серьезно и я больше никогда не встану? — попыталась улыбнуться Инка: ну, конечно, она осталась сама собой, и ничто не в силах ее изменить.
— Самое серьезное уже позади, — начал было Марк. — Морг ты благополучно промахнула. А когда оклемаешься, прибьем на этой двери табличку: «При съемке фильма ни одно животное не пострадало».
Инка не успела ответить колкостью — на тумбочке рядом с кроватью зазвонил телефон. Инка инстинктивно потянулась к нему и застонала: пока ничего с резкими движениями не получится. Это ясно.
Марк снял трубку и некоторое время сосредоточенно молчал.
— Понятно, — сказал наконец он. — Мы выходим.
— Что? — спросила Ольга.
— Ну, дщери мои, готовьтесь. Только что передали по инстанциям: Игорь нашел борт и сейчас уже на подлете. Минут через двадцать будет здесь.
Инка залилась краской. Видно было, что она ждет прилета мужа и боится его.
— Дай мне, пожалуйста, мою косметичку, Лелишна, — виновато попросила она.
— Самое время, — ухмыльнулся Марк.
— К приезду мужа я должна быть во всеоружии.
— Ты и так уже во всеоружии. Можно сказать, экипировалась от лодыжек до крестца.
Нет, сегодня все-таки не его день. Шутит он неудачно. На редкость неудачно.
Ольга поцеловала Инку, Марк же ограничился легким кивком и похлопыванием по складкам одеяла: держите себя в руках, миледи, если уж ноги вам отказали. Инка остановила Ольгу у самых дверей:
— Лелишна!
— Жду тебя в вестибюле, — шепнул жене Марк, скрываясь за дверью.
— Лелишна, — снова позвала Инка.
Ольга склонилась над ней и взъерошила ее короткие темные волосы — экстремальный вариант, воинствующий унисекс, лоснящаяся шкурка породистого зверька.
— Как я выгляжу, Лелишна?
— Неплохо.
— Правда? А почему не отлично?
— Потому что ты неисправимая кокетка, Инка.
— Я бы даже сказал больше, — Марк все-таки просунул голову в дверь и отыграл подачу, — она будет кокетничать даже в гробу и строить зазевавшимся червям пустые глазницы.
— Лелишна, будь любезна, передай своему мужу, а моему зятю, что он ублюдок.
— Передаю, — улыбнулась Ольга, — Марк, ты бестактный человек.
Марк захлопнул дверь.
— Лелишна, — Инка подняла на нее глаза, — что я должна сделать, чтобы он остался со мной?
— Ничего. Остаться собой, только и всего. — Ольга даже поморщилась от своей последней реплики: уж слишком выспренне она прозвучала. — Все будет хорошо, Инка.
— Ты думаешь?
— Я просто уверена.
…В вестибюле гостиницы Марк беседовал со Звягинцевым. От толстого Пал Палыча за версту несло пивом и снисходительным почтением. Ольге не очень-то хотелось видеть Звягинцева — сам того не подозревая, он выступал свидетелем обвинения на процессе по делу о ее маленьких несанкционированных безумствах. Но Марк уже махнул ей рукой: иди сюда, Ольга!
Ольга подошла и сдержанно поздоровалась с толстяком.
— А вы, я смотрю, неплохо выглядите, — сказал Звягинцев.
— Спасибо.
— Ваш муж рассказал мне о вашей подруге. Сочувствую, — Два подбородка Звягинцева так скорбно затряслись, что их общему колебательному пафосу больше подошло бы слово «соболезную».
— Ну, сочувствовать пока рано. А на месте вашей администрации я бы вплотную занялась штатной единицей доктора.
— Вы Артема имеете в виду? — — Да. Думаю, у него будут неприятности по работе. Давно пора встряхнуть этого наглеца.
— А вы-то сами как себя чувствуете? — Звягинцев пропустил замечание об Артеме Львовиче мимо ушей. Но одно лишь упоминание о докторе автоматически потащило за собой вопрос о пациенте. Вернее — о пациентке: похоже, ее уже всерьез рассматривают как потенциальную кандидатку на психиатрический стационар.
Наверное, именно так она и думает, эта гора несвежего мяса.
— Великолепно, — сухо ответила Ольга. — Пойдем, Марк.
Не дожидаясь ответа, Ольга двинулась к выходу.
— Всего доброго. Пал Палыч. — Марк пожал Звягинцеву руку и отправился следом за женой.
…Он догнал ее уже на улице.
— Куда идти? — спросила Ольга у мужа.
— Вдоль корпуса и направо по дорожке. Потом еще раз направо. В двухсот пятидесяти метрах будет вертолетная площадка.
— Тогда идем.
…Они еще успели забежать в коттедж и переодеться: Марк порекомендовал жене тот самый комбинезон, ярко-синий с белыми вставками: «Ты будешь неотразима, кара, отцу это. должно понравиться».
…Ярко освещенная — несмотря на метель — вертолетная площадка была пустынна. Ольга подняла лицо вверх, к черной пасти неба.
— Он сумасшедший, мой отец, — сказала она и тотчас же осеклась: если кто в их семье и сумасшедший…
— Самый обыкновенный влюбленный мужчина, — мягко возразил Марк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62