Через мгновение я в который раз вижу его удаляющуюся спину, он не бежит, идет спокойно, абсолютно спокойно, он делает все, как надо, хороший мальчик.
Хороший мальчик, грязный румын.
Спина Тома – отличная мишень, идеальная мишень, мишень – лучше не придумаешь, в ней заключен целый мир, как славно было бы украсить ее вьюнком, галькой, перьями, вырезками из журнала «Cinema», бутылочными стеклышками, листьями медвежьего ушка, побегами калачиков, цветками лаванды, деталями давно исчезнувших невинных механизмов и о-о… сладенькими маленькими пулями, выложить их в форме… форме… подходящий узор вот так, спонтанно, в голову не придет, нужно хорошенько изучить пару сайтов по татуировкам, пирсингу и шрамированию, несколько дельных изображений обязательно найдется… Уж не сожаление ли я испытываю по поводу Томова ухода? Да, иначе, как сожалением, легкой грустью, это не назовешь.
«Ketchup Song», ла-ла-ла. Ла-ла.
Он делает все, как надо, он сделал все, как надо, он нашел станцию и нашел подходящую случаю танцевальную композицию, популярную года два назад, теперь же ее не заказывают даже ненавистному начальнику-андрогину в честь двадцатилетия профессиональной деятельности. Дебютная песня знойного испанского трио «Лас Кетчуп», ныне канувшего в небытие, Пи остался бы доволен.
Покрышки грузовика визжат, Том сделал все, как надо.
Легкая грусть, вот и все, что мне осталось.
Не очень-то она гармонирует с мусорными баками и дверью в стене, до того казавшейся мне совершенно глухой. Теперь же дверь видна абсолютно ясно, хорошо сработанная дубовая дверь, такие украшают внутренние покои особняков в английских мелодрамах по Диккенсу, десять минут назад ее не было, и я боюсь, как бы она не исчезла. Так же внезапно, как и появилась.
Но дверь и не думает исчезать.
Совсем напротив, она укрепляет свои позиции в стене, выпускает корни, большие, как у деревьев, и совсем маленькие, белесые, те самые, которые еще оставались у меня под ногтями после погребения Макса Ларина, но не только в корнях дело. Вьюнок, галька, бутылочные стеклышки, перья самых разных, самых удивительных расцветок, детали давно исчезнувших невинных механизмов (астролябии? компаса викингов? летательного аппарата да Винчи?) – все это лепится к корням. Есть и вырезки из журнала «Cinema», в основном фотографии довольно приличного качества, я легко могу разглядеть Депардье и Деваэра в майках и соломенных шляпах; Денев – совсем молоденькую, недавно ставшую блондинкой; Джеймса Дина в вечно-красной куртке; Дину Дурбин, Даниэль Дарье, Джонни Деппа: в гриме Эдварда – Руки-Ножницы он неотразим. Нет только Буча и Санденса. И Тинатин, я и не ждал увидеть ее здесь, среди всех этих вещей, которыми совсем недавно хотел украсить спину Кожаного Тома.
Отличную мишень, идеальную мишень, мишень – лучше не придумаешь.
Дверь меняет очертания прямо у меня на глазах. Корни ссыхаются и уходят вглубь стены, увлекая за собой милые безделушки, увлекая за собой Депардье и Денев, и Дину Дурбин, тесаки Джонни-Эдварда не в силах этому противостоять.
Барельефы – вот что теперь составляет суть двери, ее смысл.
Многофигурные композиции, некоторые из них мне смутно знакомы: Тайная вечеря, поставленная с размахом бродвейского мюзикла; сцена Благовещения, Денев для нее не годится, а вот Дина Дурбин бы подошла; бегство в Египет, ковбой Мальборо справился бы с ослом в два счета; Пьета, которую тамагочи вечно путают с пиццей, я и сам частенько путаю.
Уж не на исповедь ли меня приглашают, гы-гы?..
***
…Церковь и кухню совсем несложно отличить друг от Друга.
Хотя бы потому, что в церкви я бываю гораздо реже, чем на кухне, всего-то с десяток раз наберется, из них можно смело исключить три пасхальных вояжа в обществе Пи, который прибивается с православными куличами и яйцами то к мечети на Петроградской, то к синагоге на Лермонтовском, то к буддистскому храму на Савушкина. У мечети Пи оставил передний зуб, у синагоги – клок волос, в буддистском же храме все закончилось совместным распеванием мантр с монахами из Калмыкии и постукиванием в маленькие медные тарелочки. Тарелочки Пи унес в качестве сувенира.
То, что открывается мне, – безусловно, кухня.
Кухня, где готовят «Команданте и его гвардию», «Субкоманданте и его девушку» и все остальные блюда из меню «Че…лентано».
Ничего более удивительного, чем эта кухня, я в жизни своей не видел.
Но не стоит впадать в панику, безумный Макс, говорю я себе, черный кролик нравится мне больше всех остальных животных. Черный кролик был бы хорошим приятелем белому кролику. Моему Сонни-бою. Правда, выглядит он несколько странновато, как будто и не кролик вовсе. Вот если бы тот самый художник, который рисовал Че и Санта-Клауса, нарисовал бы кролика и тот по каким-то причинам ожил – он и оказался бы тем самым черным кроликом, его я и вижу перед собой. Здорового, веселого, бойкого, но это рисованный черный кролик.
Никакого сходства с мультяшными персонажами «Веселых мелодий», Баггз Банни идет нахх, туда же отправляется кролик Роджер, Черный же Кролик вполне реалистичен, но, мать его, он рисованный, рисованный! Почему меня не покидает это гребаное ощущение?.. Такими же рисованными выглядят
броненосец,
два скунса,
кошка,
еще одна кошка, лысая, похожая на инопланетянина, кажется, они называются сфинксами,
олененок (не Бэмби, не Бэмби, не Бэмби!),
животное, название которого мне неизвестно, что-то из разряда мелких сумчатых.
Вопрос: если здесь появится рисованный тигр, не наложу ли я в штаны? Мне не хочется встречаться с тигром, даже рисованным, но все будет зависеть от того, сколько патронов осталось в «Глоке». Двери, через которую я вошел сюда, больше не существует. Но нет и никакой другой двери, беглого взгляда на помещение достаточно, чтобы это понять. Огромная плита посередине, вытяжка прямо над ней, несколько разделочных столов, несколько шкафов, мойка (в ней сидит лысый сфинкс), проклятье, что здесь происходит?
От травы, которая растет у меня прямо под ногами и покрывает весь пол, ответа уж точно не дождешься.
Марго.
Марго чистит овощи, она совершенно обнажена, тело ее прекрасно, оно украсило бы любую рекламу, даже рекламу канцелярских скрепок, «ЖЖ»-феминистки перегрызлись бы за право обладания локоном с ее лобка, но я предпочел бы увидеть здесь здоровенного детину в мясницком фартуке, мнущего немытыми мослами капустный салат, – это, по крайней мере, было бы понятно.
Марго непонятна мне, неясна, прекрасная спорщица, и, кстати, куда подевались ее накрахмаленные испанские юбки?., черный бычок на желтом песке, красный плащ перед ним, у Хуаниты – роза в руке, Педро – непобедим, откуда это? детский стишок, никогда не знал его раньше; стишок проплывает перед моими глазами в режиме бегущей электронной строки, никакого облегчения он не приносит, проклятье, что здесь происходит, что?..
– Я, кажется, заблудился, – я пытаюсь придать своему голосу всю беспечность, на которую способен.
– Нет.
Марго не оборачивается, я вижу ее точеный неподвижный профиль, высокая грудь тоже не шелохнется, Марго закончила чистку овощей и переходит к их разделке. Нож появляется в ее руке совершенно ниоткуда (из воздуха? из складок кожи? из прядей волос?), что это за нож, о, Господи, сам Эдвард – Руки-Ножницы ему бы позавидовал!..
– Нет?
– В нашем заведении заблудиться невозможно.
– Мне так не показалось.
– Здесь не так уж много дверей.
Самая удачная шутка сезона, я позволяю себе издать короткий смешок.
– Это вы верно подметили, Марго.
– Как поживает ваш друг?
– Сонни-бой? Кролик?
– Да. Он остался доволен?
– Он остался доволен, Марго. Спасибо.
– Скажу вам по секрету, морковка – не самая лучшая пища для вашего кролика. Уж поверьте.
– Я верю. Что тогда? Капуста, салат?
– Не совсем так.
– Трава? Здесь у вас много травы.
– Разве?
Я смотрю себе под ноги, секунду назад ступни утопали в траве, ярко-зеленой, пружинящей, теперь от нее и следа не осталось. Зато появились другие следы, целые цепочки следов, возможно, они принадлежат животным; я понятия не имею, как выглядят следы броненосца, но следы кошки уж точно ни с чем не перепутаю. На желтом песке отпечатки смотрятся довольно эффектно, вот что теперь у меня под ногами:
песок.
Я стою по щиколотку в песке, не забыть бы вытряхнуть его из ботинок. Потом, когда все закончится. И найдется хоть какая-нибудь дверь.
Черный бычок на желтом песке, если сценарий дурацкого детского стишка верен, сейчас должен появиться и сам бычок, такой же рисованный, как и все остальные твари. Не из него ли Марго готовит стейк на гриле? Стейк я так и не попробовал, быть может, съешь я чертово че…лентаново мясо, это многое бы прояснило? Увлекается же Великий Гатри сластями с марихуаной, он пристрастился к ним еще в Бельгии, рогалики, пирожные, без наркодилера-сенегальца здесь не обошлось. В мясо тоже можно сунуть все, что угодно, беда только в том, что я не ел мяса.
Собирается ли Марго, голая Марго, внести ясность в ситуацию?
И видел ли я когда-нибудь столь совершенное тело? У каждой из цыпочек, с которыми я проводил ночи, обязательно находился хоть какой-то изъян: волоски вокруг сосков, уйма красных родинок, выпирающий наружу пупок; большие пальцы ног, кривые, как турецкие ятаганы; шрам от аппендицита, слабо выраженные мочки, низкие десны, щербинка между зубами, – ничего такого уж постыдного в этом нет, так – метки, индивидуальные особенности, личное клеймо господа Бога, его отеческий рассеянный поцелуй. Помнится, и у Марго было нечто подобное: темный пушок над губой, родинка на виске, ожог на запястье.
Сейчас ничего этого нет.
И если пушок можно свести в течение трех минут при помощи эпилятора или других варварских дамских ухищрений, то от ожога так просто не избавишься. И от родинки на виске – тоже.
Но факт остается фактом, от них и следа не осталось, кожа Марго – гладкая, чуть смуглая, но ровно настолько, чтобы определить ее этническую принадлежность было невозможно. И я вовсе неуверен, что именно о Лакадонской сельве мечтают ее черные глаза.
И… не такие уж они черные.
Темные – да, не пропускающие свет – да, но не черные.
Ровнехонький позвоночник, идеально подогнанные к коже лопатки, идеальной формы ягодицы (застрахованная на шесть миллионов жопа цветной сучки Дженнифер Лопес на их фоне показалась бы лоханью с грязным бельем), ноги… Господи, что это за ноги!..
И меня, кажется, пригласили провести несколько приятных минут в обществе этих ног.
В любое другое время я бы на говно изошел, истек слюнями, забрызгал бы спермой собственный подбородок, но сейчас ничего такого не происходит. Мне даже не хочется к ней прикоснуться.
Ну не то, чтобы совсем не хочется…
Медленно, очень осторожно, боясь вспугнуть, я кладу ладони на спину Марго, странное ощущение, очень странное, похожее на прикосновение к книжной странице, к альбомной странице – полиграфия высший класс, сафьяновый переплет, золотое тиснение, 50 000 экземпляров, отпечатано в Финляндии, модная книга, модный автор… Вот на что похожа Марго: на модную книгу, во всяком случае – со спины! Ты не горишь желанием ее прочесть, но прочесть нужно обязательно, иначе тебя заклеймят, как последнего лоха. Тебе еще могут простить потные подмышки и несвежую рубашку, но никогда не простят отсутствие этой книжонки у тебя в трусах (на рабочем столе, приборной панели тачки, в пакете с замороженными тигровыми креветками). Не один тамагочи на этом погорел, знавал я несчастных, от которых уходили девушки, – и только потому, что они вовремя не подзаправились гребаным Чаком Палаником и все тем же японским недоноском Харуки Мураками, не читать их равносильно вони изо рта. Срань какая!
На модную литературу у меня не стоит. И никогда не встанет, прости, Марго!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Хороший мальчик, грязный румын.
Спина Тома – отличная мишень, идеальная мишень, мишень – лучше не придумаешь, в ней заключен целый мир, как славно было бы украсить ее вьюнком, галькой, перьями, вырезками из журнала «Cinema», бутылочными стеклышками, листьями медвежьего ушка, побегами калачиков, цветками лаванды, деталями давно исчезнувших невинных механизмов и о-о… сладенькими маленькими пулями, выложить их в форме… форме… подходящий узор вот так, спонтанно, в голову не придет, нужно хорошенько изучить пару сайтов по татуировкам, пирсингу и шрамированию, несколько дельных изображений обязательно найдется… Уж не сожаление ли я испытываю по поводу Томова ухода? Да, иначе, как сожалением, легкой грустью, это не назовешь.
«Ketchup Song», ла-ла-ла. Ла-ла.
Он делает все, как надо, он сделал все, как надо, он нашел станцию и нашел подходящую случаю танцевальную композицию, популярную года два назад, теперь же ее не заказывают даже ненавистному начальнику-андрогину в честь двадцатилетия профессиональной деятельности. Дебютная песня знойного испанского трио «Лас Кетчуп», ныне канувшего в небытие, Пи остался бы доволен.
Покрышки грузовика визжат, Том сделал все, как надо.
Легкая грусть, вот и все, что мне осталось.
Не очень-то она гармонирует с мусорными баками и дверью в стене, до того казавшейся мне совершенно глухой. Теперь же дверь видна абсолютно ясно, хорошо сработанная дубовая дверь, такие украшают внутренние покои особняков в английских мелодрамах по Диккенсу, десять минут назад ее не было, и я боюсь, как бы она не исчезла. Так же внезапно, как и появилась.
Но дверь и не думает исчезать.
Совсем напротив, она укрепляет свои позиции в стене, выпускает корни, большие, как у деревьев, и совсем маленькие, белесые, те самые, которые еще оставались у меня под ногтями после погребения Макса Ларина, но не только в корнях дело. Вьюнок, галька, бутылочные стеклышки, перья самых разных, самых удивительных расцветок, детали давно исчезнувших невинных механизмов (астролябии? компаса викингов? летательного аппарата да Винчи?) – все это лепится к корням. Есть и вырезки из журнала «Cinema», в основном фотографии довольно приличного качества, я легко могу разглядеть Депардье и Деваэра в майках и соломенных шляпах; Денев – совсем молоденькую, недавно ставшую блондинкой; Джеймса Дина в вечно-красной куртке; Дину Дурбин, Даниэль Дарье, Джонни Деппа: в гриме Эдварда – Руки-Ножницы он неотразим. Нет только Буча и Санденса. И Тинатин, я и не ждал увидеть ее здесь, среди всех этих вещей, которыми совсем недавно хотел украсить спину Кожаного Тома.
Отличную мишень, идеальную мишень, мишень – лучше не придумаешь.
Дверь меняет очертания прямо у меня на глазах. Корни ссыхаются и уходят вглубь стены, увлекая за собой милые безделушки, увлекая за собой Депардье и Денев, и Дину Дурбин, тесаки Джонни-Эдварда не в силах этому противостоять.
Барельефы – вот что теперь составляет суть двери, ее смысл.
Многофигурные композиции, некоторые из них мне смутно знакомы: Тайная вечеря, поставленная с размахом бродвейского мюзикла; сцена Благовещения, Денев для нее не годится, а вот Дина Дурбин бы подошла; бегство в Египет, ковбой Мальборо справился бы с ослом в два счета; Пьета, которую тамагочи вечно путают с пиццей, я и сам частенько путаю.
Уж не на исповедь ли меня приглашают, гы-гы?..
***
…Церковь и кухню совсем несложно отличить друг от Друга.
Хотя бы потому, что в церкви я бываю гораздо реже, чем на кухне, всего-то с десяток раз наберется, из них можно смело исключить три пасхальных вояжа в обществе Пи, который прибивается с православными куличами и яйцами то к мечети на Петроградской, то к синагоге на Лермонтовском, то к буддистскому храму на Савушкина. У мечети Пи оставил передний зуб, у синагоги – клок волос, в буддистском же храме все закончилось совместным распеванием мантр с монахами из Калмыкии и постукиванием в маленькие медные тарелочки. Тарелочки Пи унес в качестве сувенира.
То, что открывается мне, – безусловно, кухня.
Кухня, где готовят «Команданте и его гвардию», «Субкоманданте и его девушку» и все остальные блюда из меню «Че…лентано».
Ничего более удивительного, чем эта кухня, я в жизни своей не видел.
Но не стоит впадать в панику, безумный Макс, говорю я себе, черный кролик нравится мне больше всех остальных животных. Черный кролик был бы хорошим приятелем белому кролику. Моему Сонни-бою. Правда, выглядит он несколько странновато, как будто и не кролик вовсе. Вот если бы тот самый художник, который рисовал Че и Санта-Клауса, нарисовал бы кролика и тот по каким-то причинам ожил – он и оказался бы тем самым черным кроликом, его я и вижу перед собой. Здорового, веселого, бойкого, но это рисованный черный кролик.
Никакого сходства с мультяшными персонажами «Веселых мелодий», Баггз Банни идет нахх, туда же отправляется кролик Роджер, Черный же Кролик вполне реалистичен, но, мать его, он рисованный, рисованный! Почему меня не покидает это гребаное ощущение?.. Такими же рисованными выглядят
броненосец,
два скунса,
кошка,
еще одна кошка, лысая, похожая на инопланетянина, кажется, они называются сфинксами,
олененок (не Бэмби, не Бэмби, не Бэмби!),
животное, название которого мне неизвестно, что-то из разряда мелких сумчатых.
Вопрос: если здесь появится рисованный тигр, не наложу ли я в штаны? Мне не хочется встречаться с тигром, даже рисованным, но все будет зависеть от того, сколько патронов осталось в «Глоке». Двери, через которую я вошел сюда, больше не существует. Но нет и никакой другой двери, беглого взгляда на помещение достаточно, чтобы это понять. Огромная плита посередине, вытяжка прямо над ней, несколько разделочных столов, несколько шкафов, мойка (в ней сидит лысый сфинкс), проклятье, что здесь происходит?
От травы, которая растет у меня прямо под ногами и покрывает весь пол, ответа уж точно не дождешься.
Марго.
Марго чистит овощи, она совершенно обнажена, тело ее прекрасно, оно украсило бы любую рекламу, даже рекламу канцелярских скрепок, «ЖЖ»-феминистки перегрызлись бы за право обладания локоном с ее лобка, но я предпочел бы увидеть здесь здоровенного детину в мясницком фартуке, мнущего немытыми мослами капустный салат, – это, по крайней мере, было бы понятно.
Марго непонятна мне, неясна, прекрасная спорщица, и, кстати, куда подевались ее накрахмаленные испанские юбки?., черный бычок на желтом песке, красный плащ перед ним, у Хуаниты – роза в руке, Педро – непобедим, откуда это? детский стишок, никогда не знал его раньше; стишок проплывает перед моими глазами в режиме бегущей электронной строки, никакого облегчения он не приносит, проклятье, что здесь происходит, что?..
– Я, кажется, заблудился, – я пытаюсь придать своему голосу всю беспечность, на которую способен.
– Нет.
Марго не оборачивается, я вижу ее точеный неподвижный профиль, высокая грудь тоже не шелохнется, Марго закончила чистку овощей и переходит к их разделке. Нож появляется в ее руке совершенно ниоткуда (из воздуха? из складок кожи? из прядей волос?), что это за нож, о, Господи, сам Эдвард – Руки-Ножницы ему бы позавидовал!..
– Нет?
– В нашем заведении заблудиться невозможно.
– Мне так не показалось.
– Здесь не так уж много дверей.
Самая удачная шутка сезона, я позволяю себе издать короткий смешок.
– Это вы верно подметили, Марго.
– Как поживает ваш друг?
– Сонни-бой? Кролик?
– Да. Он остался доволен?
– Он остался доволен, Марго. Спасибо.
– Скажу вам по секрету, морковка – не самая лучшая пища для вашего кролика. Уж поверьте.
– Я верю. Что тогда? Капуста, салат?
– Не совсем так.
– Трава? Здесь у вас много травы.
– Разве?
Я смотрю себе под ноги, секунду назад ступни утопали в траве, ярко-зеленой, пружинящей, теперь от нее и следа не осталось. Зато появились другие следы, целые цепочки следов, возможно, они принадлежат животным; я понятия не имею, как выглядят следы броненосца, но следы кошки уж точно ни с чем не перепутаю. На желтом песке отпечатки смотрятся довольно эффектно, вот что теперь у меня под ногами:
песок.
Я стою по щиколотку в песке, не забыть бы вытряхнуть его из ботинок. Потом, когда все закончится. И найдется хоть какая-нибудь дверь.
Черный бычок на желтом песке, если сценарий дурацкого детского стишка верен, сейчас должен появиться и сам бычок, такой же рисованный, как и все остальные твари. Не из него ли Марго готовит стейк на гриле? Стейк я так и не попробовал, быть может, съешь я чертово че…лентаново мясо, это многое бы прояснило? Увлекается же Великий Гатри сластями с марихуаной, он пристрастился к ним еще в Бельгии, рогалики, пирожные, без наркодилера-сенегальца здесь не обошлось. В мясо тоже можно сунуть все, что угодно, беда только в том, что я не ел мяса.
Собирается ли Марго, голая Марго, внести ясность в ситуацию?
И видел ли я когда-нибудь столь совершенное тело? У каждой из цыпочек, с которыми я проводил ночи, обязательно находился хоть какой-то изъян: волоски вокруг сосков, уйма красных родинок, выпирающий наружу пупок; большие пальцы ног, кривые, как турецкие ятаганы; шрам от аппендицита, слабо выраженные мочки, низкие десны, щербинка между зубами, – ничего такого уж постыдного в этом нет, так – метки, индивидуальные особенности, личное клеймо господа Бога, его отеческий рассеянный поцелуй. Помнится, и у Марго было нечто подобное: темный пушок над губой, родинка на виске, ожог на запястье.
Сейчас ничего этого нет.
И если пушок можно свести в течение трех минут при помощи эпилятора или других варварских дамских ухищрений, то от ожога так просто не избавишься. И от родинки на виске – тоже.
Но факт остается фактом, от них и следа не осталось, кожа Марго – гладкая, чуть смуглая, но ровно настолько, чтобы определить ее этническую принадлежность было невозможно. И я вовсе неуверен, что именно о Лакадонской сельве мечтают ее черные глаза.
И… не такие уж они черные.
Темные – да, не пропускающие свет – да, но не черные.
Ровнехонький позвоночник, идеально подогнанные к коже лопатки, идеальной формы ягодицы (застрахованная на шесть миллионов жопа цветной сучки Дженнифер Лопес на их фоне показалась бы лоханью с грязным бельем), ноги… Господи, что это за ноги!..
И меня, кажется, пригласили провести несколько приятных минут в обществе этих ног.
В любое другое время я бы на говно изошел, истек слюнями, забрызгал бы спермой собственный подбородок, но сейчас ничего такого не происходит. Мне даже не хочется к ней прикоснуться.
Ну не то, чтобы совсем не хочется…
Медленно, очень осторожно, боясь вспугнуть, я кладу ладони на спину Марго, странное ощущение, очень странное, похожее на прикосновение к книжной странице, к альбомной странице – полиграфия высший класс, сафьяновый переплет, золотое тиснение, 50 000 экземпляров, отпечатано в Финляндии, модная книга, модный автор… Вот на что похожа Марго: на модную книгу, во всяком случае – со спины! Ты не горишь желанием ее прочесть, но прочесть нужно обязательно, иначе тебя заклеймят, как последнего лоха. Тебе еще могут простить потные подмышки и несвежую рубашку, но никогда не простят отсутствие этой книжонки у тебя в трусах (на рабочем столе, приборной панели тачки, в пакете с замороженными тигровыми креветками). Не один тамагочи на этом погорел, знавал я несчастных, от которых уходили девушки, – и только потому, что они вовремя не подзаправились гребаным Чаком Палаником и все тем же японским недоноском Харуки Мураками, не читать их равносильно вони изо рта. Срань какая!
На модную литературу у меня не стоит. И никогда не встанет, прости, Марго!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65