о, да! но за деньгами она бы могла смотреть получше; о работах Август, ну конечно же, она талантлива, милый, почти гениальна, ее поцеловал Бог, и это был единственный мужчина, кому она позволила себя поцеловать, ха-ха, хорошая шутка, не правда ли?., почему бы нам с тобой не сделать это? Первый опыт был не совсем удачным, но, может быть, сейчас все сложится? Я готова надеть для тебя белье, которое привезла Август…
Я не спрашиваю у Лоры – «зачем»?
Я хочу жрать.
Найдется ли у Август, прилетевшей сегодня ночью из Лозанны, что-нибудь пожрать? Вопрос застает Лору врасплох, ты мог бы быть почувствительнее, милый, не такой вонючей скотиной, какими вы все являетесь.
В холодильнике у Август обнаруживаются яйца, вакуумная упаковка сосисок, вакуумная упаковка ветчины, «морской коктейль» из мидий и креветок – тоже в вакуумной упаковке, кетчуп, майонез и открытая банка сгущенки. Я вываливаю морской коктейль в глубокую деревянную миску, туда же отправляются ветчина и сосиски, потом наступает очередь яиц, я поливаю ими полученную смесь и приправляю все кетчупом, майонезом и сгущенкой. Сгущенка не кажется мне перебором, я все сделал правильно. Я хочу жрать.
В жизни не испытывал такого зверского голода.
Все сожранное мной его не утоляет.
Я бесцельно брожу между колонок, кресел, бонсаев и венесуэльского гамака с пустой миской в руках, Лора бесцельно лежит на диване, халат она так и не переодела.
Полы халата распахнуты.
Я далек от мысли, что она соблазняет меня таким незатейливым образом, от голода сводит не живот, как это обычно бывает: сводит плечо. Плечо – мое самое уязвимое место на сегодняшний момент, что-то с ним неладно.
– Не мелькай, – говорит Лора надменным голосом. – Сядь, пожалуйста.
– Я тебя раздражаю?
– Нет. Просто сядь. Вот сюда.
Свесив руку с дивана, она похлопывает ею по полу, я должен подойти к Лоре, я должен приблизиться.
– Твоя затея с этой машиной…
– С «Тойотой Лэнд Крузер»?
– …да. Твоя затея не доведет тебя до добра. Я не хочу знать, о том, что произошло на трассе, но…
– Продолжай.
– Ты изменился, милый.
Нужно отдать должное Лоре: она действительно не стала расспрашивать меня о том, что произошло после того, как она оставила меня одного на шоссе, друзья так не поступают, но мы и не были друзьями, никогда. Она не стала расспрашивать меня, куда делся Кожаный Том, неожиданное появление на стоянке у «Че…лентано» моего нового джипа тоже не особенно ее поразило. Легкое пожатие плечами – вот и вся реакция, в Москву мы двинули на двух машинах: она впереди, я чуть сзади, дистанция пятьсот метров или около того, остаток пути я развлекался тем, что время от времени названивал ей по своему мобильнику (мобильник Макса Ларина все это время был у меня под рукой, но никто, никто не побеспокоил Макса):
прибавь газу, Лора, неужели это тот максимум, на который ты способна?
одинокая девушка ночью за рулем – волнующее зрелище.
не хочешь поставить песню «Si gapeut te consoler»?
как насчет того, чтобы порулить моей тачкой, детка?
эй, а вот удрать не получится!..
– Ты изменился.
– Тебя это смущает?
– Сними рубашку.
Я подчиняюсь, снять рубаху совсем нетрудно, я снисходителен к прихотям Лоры, ей только кажется, что она хозяйка положения. На самом деле ситуацией управляю я, не она.
– Все не так. – Правая рука Лоры лениво скользит по моей груди. – Все неправильно, все не так. Зачем мы здесь? Что мы делаем здесь?
– Поздно об этом говорить, Лора. Мы уже здесь.
– Если бы я написала рассказ… Коротенький рассказ…
– Опомнись, Лора, – я улыбаюсь, к бредовым мыслям Лоры я тоже снисходителен. – Ты же никогда не писала рассказов. Максимум, что ты можешь состряпать, – меню для китайского ресторана.
– Если бы я написала рассказ… – Лора не слушает меня, не слышит. – О тебе, обо мне, о девушке, которая… которая нам нравится… Он остался бы без финала. Или финал оказался бы печальным. Давай вернемся.
– Что значит «вернемся», Лора?
– Просто вернемся в Питер. Забудем все. Мало ли кого можно встретить на вечеринке… У меня дурные предчувствия, милый.
– Что так? Ты не уверена в себе? В своей глобальной неотразимости?
Она и правда не уверена, или это трава так на нее подействовала? Как бы там ни было, передо мной – новая Лора, я видел ее разной, вернее – одинаковой: в сокрушительном чувстве превосходства, в тупой глянцевой самоуверенности. Теперь же Лора напоминает мне меня самого, двенадцатилетнего, сидящего за шкафом.
– Ты изменился, милый…
– Ты это уже говорила, Лора.
Она соскальзывает с дивана, садится мне на колени и обвивает шею руками.
– Это плохая идея, Лора.
– Это хорошая идея.
– Жембресс пасс.
– А я – совсем наоборот.
Несмотря на сказанное, коснуться моих губ она все же не решается, осваивает подступы, ближние и дальние, но ее поцелуи не волнуют меня, скорее – вызывают сострадание. С Лорой что-то происходит, определенно. Она вовсе не жаждет соблазнить меня (об этом я знал и раньше). То, что я знаю теперь, заласканный ее поцелуями: Лора ищет защиты.
Напрасный труд, детка, я не тот, кто может защитить тебя. Лучше бы тебе обратиться за этим к Август или к мужикам, которых снимает Август, любой из них набросил бы тебе на плечи свою куртку. Вот если бы на твоем месте сейчас была Тинатин…
Я прикрываю глаза.
Но представить Тинатин не получается, то есть я могу вызвать ее образ в любой момент, я помню все, до мельчайших подробностей, каждый волосок, каждую ресницу, я помню вырез ее платья, вырез ее ноздрей, я могу представить Тинатин где угодно, даже в объятиях Лоры (проклятье!), но только не в своих. Это сводит меня сума, хотя и не настолько, чтобы я потерял контроль над происходящим: Лора по-прежнему меня целует, теперь она добралась до плеча, которое так меня беспокоит. Она добралась до плеча и сконцентрировалась на нем.
– Откуда этот шрам? – спрашивает Лора.
– Упал в детстве с велосипеда.
– Он совсем свежий…
– Напоролся на гвоздь неделю назад.
– Он странный.
– Ты находишь?
– Мне кажется, он движется. Дышит.
– Тебе кажется.
– Нет, правда. Странный шрам, странное чувство.
– Поделись. – Не слишком ли я груб с Лорой? С беспомощной, ищущей защиты Лорой?
– Мне хочется заглянуть в него.
– Загляни.
Мне и самому хотелось бы, но это невозможно. У Лоры гораздо больше шансов увидеть, что же сделала с моим плечом Марго. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мы расстались, а образ Марго уже потускнел, почти стерся, это открытие удивляет меня. Если так будет продолжаться и дальше, от него, кроме имени, ничего не останется.
– …Я испытывала нечто подобное только раз в жизни. – Губы Лоры кружат над моим плечом. – Когда была ребенком. Комната, в которой спали родители… Если они занимались любовью, то всегда запирали дверь на ключ, они были очень осмотрительны. А мне очень хотелось заглянуть туда. Когда они занимались любовью. У меня просто крыша от любопытства ехала. Вот и сейчас…
– Чего там точно нет, так это твоих родителей, – мне нужно как-то отвлечь Лору. – Кстати, ты можешь еще изучить родимое пятно у меня под лопаткой. Все, кто видел, говорят, что оно похоже на всадника на коне. И тоже движется.
Лору не интересует моя спина.
– Ты не думал о том, чтобы уволиться из нашего гребаного журнала? – спрашивает она.
Лора, Лора, ты как в воду смотришь: в «Полный дзэн» я больше не вернусь.
– Нет, а что?
– Нам всем пора оттуда линять.
Лора рассуждает вполне здраво, никто из нас уже давно не живет своей жизнью: ни я, ни Пи, ни Великий Гатри, ни сама Лора. Все мы – в одной упряжке, или скорее – в одной клетке, опущенной на глубину; давление в несколько атмосфер исказило наши лица, наши тела. Но кому интересны наши лица, наши тела? Тамагочи, акульей стаей кружащим вокруг нас, важно совсем другое: чтобы им вовремя кидали куски, побольше, пожирнее, посвежее, двойные CD с ланжем и трансом приветствуются с тем же энтузиазмом, что и фронтовые сводки из кегельбана. Дайте свежатинки! – вот главный лозунг тамагочи, Лора рассуждает вполне здраво. Так почему я не могу отделаться от ощущения, что она заговаривает мне зубы, подбирая отмычку к двери, за которой уж точно никто не занимается любовью.
– Трахни меня, – шепчет Лора. – Трахни меня!..
Пока я делаю это (без всякого удовольствия), рот у Лоры не закрывается, а ты знаешь, что Пи пишет порнорассказы, большей дряни я в жизни не читала, как же я его ненавижу – Пи, и остальных тоже, и тебя, милый, и тебя, и всех, кто моложе двадцати, и азиатов, Хайяо – японский дурачок, и Брэндон был дураком, только американским, американцы – еще один повод для ненависти, я ненавижу американцев, банджо ничуть не лучше балалайки, мои родители вовсе не были так осмотрительны, как я наплела тебе, трах был единственным их развлечением, так стали бы они обращать внимание на меня? машина сыплется, а денег на новую нет, я могла бы попросить денег у Август, она дала бы, но просить – последнее дело, иногда я жалею, что не подвернулась под руку Хайяо с его дыроколом, но тогда бы мне пришлось родиться японцем и мужиком, разве могла бы я жить с этим? мужики – подонки, и бабы не лучше, мне никогда не дарили цветов, кофе без кофеина такая же гадость, как и безалкогольное пиво, ты когда-нибудь пробовал выучить язык глухонемых? неделю назад я познакомилась с одним немцем, старый хрыч, торгует фильтрами для воды, так вот, я оказалась для него недостаточно молодой, знаешь, как называются такие хрычи? – юнгэгеблибенемэн, «юношески выглядящие мужчины 70 лет», из пасти у него воняло, а я при этом оказалась недостаточно молодой, он спросил, нет ли у меня младшей сестры, он готов жениться на ней, а я для него слишком стара, и платье у меня слишком ханжеское, потому что, когда я сижу, не видно трусиков; ненавижу немцев и никак не могу добраться до сберкассы, чтобы заплатить за коммуналку, ненавижу джаз, весь этот джаз, только не говори мне, что так называется фильм, у меня бессонница, и уже давно, но стоит мне заснуть, как я вижу себя старой среди рисовых полей, причем здесь рисовые поля – непонятно, старость – худшее, что может случиться, я так устала, милый, я так устала, в прошлом году сперла у Август одну вещицу, Август клялась мне, что она приносит счастье, ее подарил Август какой-то бутанец-экзот, кстати, Бутан – это где?., так вот, никакого счастья мне эта вещица не принесла, пришлось ее выбросить, чтобы не раздражала, счастье – оставаться молодой и сверкать трусиками из-под мини, и чтобы ни одна блядь не указывала тебе, что делать, и не гнала интервьюировать лошадей из цирка Зингаро, ненавижу лошадей, придешь в какой-нибудь кабак, а там сидят толстые бабы, ну знаешь, такие, каких вечно рисует Ботеро, а-а, ты и понятия не имеешь, кто такой Ботеро, и хрен с ним, ненавижу толстых баб, и Ботеро тоже ненавижу, это художник, неважно, я могла бы писать рассказы, я могла бы писать романы, я написала бы бестселлер о том, как стареет женщина, по абзацу на каждую морщину, по главе на каждый седой волос, по сноске на ороговение ногтей, но везет не мне, везет всяким ушлым сучкам типа Билли, стоит им только нацарапать фразу «я взяла в рот» – и их тут же начинают на руках носить, а их морды помещают не только на обложках, но и в разделе «фэн-шуй в вашем, блядь, доме», ненавижу фэн-шуй, эта мразь, наша с тобой начальница, предложила мне взяться за рубрику «Звезда раскрывает секреты», нет, ты только представь себе, я должна выслушивать откровения всех этих жертв подтяжек и липосакции, всю эту бодягу, всю эту ботву, всю эту срань про их мужей, любовников, детей, собак, ремонт на даче, говорят, в Ирландии очень красиво, камни, маяки, острова, есть много шикарных мест, но туда не попасть, есть много шикарных историй, но туда не попасть, все столики заняты, все мужчины заняты, я и в церковь не хожу, потому что бог вечно занят, мое единственное воспоминание о Тунисе – песок в ботинках, ну да, да… я не была в Тунисе – тогда откуда песок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Я не спрашиваю у Лоры – «зачем»?
Я хочу жрать.
Найдется ли у Август, прилетевшей сегодня ночью из Лозанны, что-нибудь пожрать? Вопрос застает Лору врасплох, ты мог бы быть почувствительнее, милый, не такой вонючей скотиной, какими вы все являетесь.
В холодильнике у Август обнаруживаются яйца, вакуумная упаковка сосисок, вакуумная упаковка ветчины, «морской коктейль» из мидий и креветок – тоже в вакуумной упаковке, кетчуп, майонез и открытая банка сгущенки. Я вываливаю морской коктейль в глубокую деревянную миску, туда же отправляются ветчина и сосиски, потом наступает очередь яиц, я поливаю ими полученную смесь и приправляю все кетчупом, майонезом и сгущенкой. Сгущенка не кажется мне перебором, я все сделал правильно. Я хочу жрать.
В жизни не испытывал такого зверского голода.
Все сожранное мной его не утоляет.
Я бесцельно брожу между колонок, кресел, бонсаев и венесуэльского гамака с пустой миской в руках, Лора бесцельно лежит на диване, халат она так и не переодела.
Полы халата распахнуты.
Я далек от мысли, что она соблазняет меня таким незатейливым образом, от голода сводит не живот, как это обычно бывает: сводит плечо. Плечо – мое самое уязвимое место на сегодняшний момент, что-то с ним неладно.
– Не мелькай, – говорит Лора надменным голосом. – Сядь, пожалуйста.
– Я тебя раздражаю?
– Нет. Просто сядь. Вот сюда.
Свесив руку с дивана, она похлопывает ею по полу, я должен подойти к Лоре, я должен приблизиться.
– Твоя затея с этой машиной…
– С «Тойотой Лэнд Крузер»?
– …да. Твоя затея не доведет тебя до добра. Я не хочу знать, о том, что произошло на трассе, но…
– Продолжай.
– Ты изменился, милый.
Нужно отдать должное Лоре: она действительно не стала расспрашивать меня о том, что произошло после того, как она оставила меня одного на шоссе, друзья так не поступают, но мы и не были друзьями, никогда. Она не стала расспрашивать меня, куда делся Кожаный Том, неожиданное появление на стоянке у «Че…лентано» моего нового джипа тоже не особенно ее поразило. Легкое пожатие плечами – вот и вся реакция, в Москву мы двинули на двух машинах: она впереди, я чуть сзади, дистанция пятьсот метров или около того, остаток пути я развлекался тем, что время от времени названивал ей по своему мобильнику (мобильник Макса Ларина все это время был у меня под рукой, но никто, никто не побеспокоил Макса):
прибавь газу, Лора, неужели это тот максимум, на который ты способна?
одинокая девушка ночью за рулем – волнующее зрелище.
не хочешь поставить песню «Si gapeut te consoler»?
как насчет того, чтобы порулить моей тачкой, детка?
эй, а вот удрать не получится!..
– Ты изменился.
– Тебя это смущает?
– Сними рубашку.
Я подчиняюсь, снять рубаху совсем нетрудно, я снисходителен к прихотям Лоры, ей только кажется, что она хозяйка положения. На самом деле ситуацией управляю я, не она.
– Все не так. – Правая рука Лоры лениво скользит по моей груди. – Все неправильно, все не так. Зачем мы здесь? Что мы делаем здесь?
– Поздно об этом говорить, Лора. Мы уже здесь.
– Если бы я написала рассказ… Коротенький рассказ…
– Опомнись, Лора, – я улыбаюсь, к бредовым мыслям Лоры я тоже снисходителен. – Ты же никогда не писала рассказов. Максимум, что ты можешь состряпать, – меню для китайского ресторана.
– Если бы я написала рассказ… – Лора не слушает меня, не слышит. – О тебе, обо мне, о девушке, которая… которая нам нравится… Он остался бы без финала. Или финал оказался бы печальным. Давай вернемся.
– Что значит «вернемся», Лора?
– Просто вернемся в Питер. Забудем все. Мало ли кого можно встретить на вечеринке… У меня дурные предчувствия, милый.
– Что так? Ты не уверена в себе? В своей глобальной неотразимости?
Она и правда не уверена, или это трава так на нее подействовала? Как бы там ни было, передо мной – новая Лора, я видел ее разной, вернее – одинаковой: в сокрушительном чувстве превосходства, в тупой глянцевой самоуверенности. Теперь же Лора напоминает мне меня самого, двенадцатилетнего, сидящего за шкафом.
– Ты изменился, милый…
– Ты это уже говорила, Лора.
Она соскальзывает с дивана, садится мне на колени и обвивает шею руками.
– Это плохая идея, Лора.
– Это хорошая идея.
– Жембресс пасс.
– А я – совсем наоборот.
Несмотря на сказанное, коснуться моих губ она все же не решается, осваивает подступы, ближние и дальние, но ее поцелуи не волнуют меня, скорее – вызывают сострадание. С Лорой что-то происходит, определенно. Она вовсе не жаждет соблазнить меня (об этом я знал и раньше). То, что я знаю теперь, заласканный ее поцелуями: Лора ищет защиты.
Напрасный труд, детка, я не тот, кто может защитить тебя. Лучше бы тебе обратиться за этим к Август или к мужикам, которых снимает Август, любой из них набросил бы тебе на плечи свою куртку. Вот если бы на твоем месте сейчас была Тинатин…
Я прикрываю глаза.
Но представить Тинатин не получается, то есть я могу вызвать ее образ в любой момент, я помню все, до мельчайших подробностей, каждый волосок, каждую ресницу, я помню вырез ее платья, вырез ее ноздрей, я могу представить Тинатин где угодно, даже в объятиях Лоры (проклятье!), но только не в своих. Это сводит меня сума, хотя и не настолько, чтобы я потерял контроль над происходящим: Лора по-прежнему меня целует, теперь она добралась до плеча, которое так меня беспокоит. Она добралась до плеча и сконцентрировалась на нем.
– Откуда этот шрам? – спрашивает Лора.
– Упал в детстве с велосипеда.
– Он совсем свежий…
– Напоролся на гвоздь неделю назад.
– Он странный.
– Ты находишь?
– Мне кажется, он движется. Дышит.
– Тебе кажется.
– Нет, правда. Странный шрам, странное чувство.
– Поделись. – Не слишком ли я груб с Лорой? С беспомощной, ищущей защиты Лорой?
– Мне хочется заглянуть в него.
– Загляни.
Мне и самому хотелось бы, но это невозможно. У Лоры гораздо больше шансов увидеть, что же сделала с моим плечом Марго. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мы расстались, а образ Марго уже потускнел, почти стерся, это открытие удивляет меня. Если так будет продолжаться и дальше, от него, кроме имени, ничего не останется.
– …Я испытывала нечто подобное только раз в жизни. – Губы Лоры кружат над моим плечом. – Когда была ребенком. Комната, в которой спали родители… Если они занимались любовью, то всегда запирали дверь на ключ, они были очень осмотрительны. А мне очень хотелось заглянуть туда. Когда они занимались любовью. У меня просто крыша от любопытства ехала. Вот и сейчас…
– Чего там точно нет, так это твоих родителей, – мне нужно как-то отвлечь Лору. – Кстати, ты можешь еще изучить родимое пятно у меня под лопаткой. Все, кто видел, говорят, что оно похоже на всадника на коне. И тоже движется.
Лору не интересует моя спина.
– Ты не думал о том, чтобы уволиться из нашего гребаного журнала? – спрашивает она.
Лора, Лора, ты как в воду смотришь: в «Полный дзэн» я больше не вернусь.
– Нет, а что?
– Нам всем пора оттуда линять.
Лора рассуждает вполне здраво, никто из нас уже давно не живет своей жизнью: ни я, ни Пи, ни Великий Гатри, ни сама Лора. Все мы – в одной упряжке, или скорее – в одной клетке, опущенной на глубину; давление в несколько атмосфер исказило наши лица, наши тела. Но кому интересны наши лица, наши тела? Тамагочи, акульей стаей кружащим вокруг нас, важно совсем другое: чтобы им вовремя кидали куски, побольше, пожирнее, посвежее, двойные CD с ланжем и трансом приветствуются с тем же энтузиазмом, что и фронтовые сводки из кегельбана. Дайте свежатинки! – вот главный лозунг тамагочи, Лора рассуждает вполне здраво. Так почему я не могу отделаться от ощущения, что она заговаривает мне зубы, подбирая отмычку к двери, за которой уж точно никто не занимается любовью.
– Трахни меня, – шепчет Лора. – Трахни меня!..
Пока я делаю это (без всякого удовольствия), рот у Лоры не закрывается, а ты знаешь, что Пи пишет порнорассказы, большей дряни я в жизни не читала, как же я его ненавижу – Пи, и остальных тоже, и тебя, милый, и тебя, и всех, кто моложе двадцати, и азиатов, Хайяо – японский дурачок, и Брэндон был дураком, только американским, американцы – еще один повод для ненависти, я ненавижу американцев, банджо ничуть не лучше балалайки, мои родители вовсе не были так осмотрительны, как я наплела тебе, трах был единственным их развлечением, так стали бы они обращать внимание на меня? машина сыплется, а денег на новую нет, я могла бы попросить денег у Август, она дала бы, но просить – последнее дело, иногда я жалею, что не подвернулась под руку Хайяо с его дыроколом, но тогда бы мне пришлось родиться японцем и мужиком, разве могла бы я жить с этим? мужики – подонки, и бабы не лучше, мне никогда не дарили цветов, кофе без кофеина такая же гадость, как и безалкогольное пиво, ты когда-нибудь пробовал выучить язык глухонемых? неделю назад я познакомилась с одним немцем, старый хрыч, торгует фильтрами для воды, так вот, я оказалась для него недостаточно молодой, знаешь, как называются такие хрычи? – юнгэгеблибенемэн, «юношески выглядящие мужчины 70 лет», из пасти у него воняло, а я при этом оказалась недостаточно молодой, он спросил, нет ли у меня младшей сестры, он готов жениться на ней, а я для него слишком стара, и платье у меня слишком ханжеское, потому что, когда я сижу, не видно трусиков; ненавижу немцев и никак не могу добраться до сберкассы, чтобы заплатить за коммуналку, ненавижу джаз, весь этот джаз, только не говори мне, что так называется фильм, у меня бессонница, и уже давно, но стоит мне заснуть, как я вижу себя старой среди рисовых полей, причем здесь рисовые поля – непонятно, старость – худшее, что может случиться, я так устала, милый, я так устала, в прошлом году сперла у Август одну вещицу, Август клялась мне, что она приносит счастье, ее подарил Август какой-то бутанец-экзот, кстати, Бутан – это где?., так вот, никакого счастья мне эта вещица не принесла, пришлось ее выбросить, чтобы не раздражала, счастье – оставаться молодой и сверкать трусиками из-под мини, и чтобы ни одна блядь не указывала тебе, что делать, и не гнала интервьюировать лошадей из цирка Зингаро, ненавижу лошадей, придешь в какой-нибудь кабак, а там сидят толстые бабы, ну знаешь, такие, каких вечно рисует Ботеро, а-а, ты и понятия не имеешь, кто такой Ботеро, и хрен с ним, ненавижу толстых баб, и Ботеро тоже ненавижу, это художник, неважно, я могла бы писать рассказы, я могла бы писать романы, я написала бы бестселлер о том, как стареет женщина, по абзацу на каждую морщину, по главе на каждый седой волос, по сноске на ороговение ногтей, но везет не мне, везет всяким ушлым сучкам типа Билли, стоит им только нацарапать фразу «я взяла в рот» – и их тут же начинают на руках носить, а их морды помещают не только на обложках, но и в разделе «фэн-шуй в вашем, блядь, доме», ненавижу фэн-шуй, эта мразь, наша с тобой начальница, предложила мне взяться за рубрику «Звезда раскрывает секреты», нет, ты только представь себе, я должна выслушивать откровения всех этих жертв подтяжек и липосакции, всю эту бодягу, всю эту ботву, всю эту срань про их мужей, любовников, детей, собак, ремонт на даче, говорят, в Ирландии очень красиво, камни, маяки, острова, есть много шикарных мест, но туда не попасть, есть много шикарных историй, но туда не попасть, все столики заняты, все мужчины заняты, я и в церковь не хожу, потому что бог вечно занят, мое единственное воспоминание о Тунисе – песок в ботинках, ну да, да… я не была в Тунисе – тогда откуда песок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65