Это и есть прошлое, Марго, только без грифельной доски. Вместо грифельной доски была задняя стенка шкафа, писать на ней так же удобно, еще удобнее – стирать написанное, сколько названий написал и стер малыш? – триста, пятьсот? Больше, много больше, даже по моим скромным и не очень верным подсчетам выходит около полутора тысяч. Полторы тысячи названий, Буч и Санденс, Джоди, Дельфин – никогда малышом не виденные. Джоди и Дельфин в его воображении были похожи на мать (до того как она начала пить), Буч и Санденс никогда не были похожими на отца, в главной роли всегда выступал сам мальчик, а на названия… На названия, воспроизведенные при помощи мела и… черт с ней, грифельной доски, можно было положиться, тут Марго права. Названия многое объясняли. Иногда – помогали, иногда – предостерегали.
Никогда, всегда – такими категориями оперируют очень юные люди.
Иногда – самое подходящее слово для тех, кто вырос.
Случалось ли хоть с кем-нибудь то, что случилось со мной? Никогда, иногда, всегда.
«Это случилось однажды ночью» – фильма с таким названием не было в моем списке. Безумный Пьеро совсем не то же самое, что Безумный Макс. Две или три вещи, которые я знаю о ней, что я знаю о Тинатин, что мне было позволено узнать? Марго – не советчик, просто гадалка, ее и гадалкой не назовешь, стоит только взглянуть на ее карты: перцы, спаржа, шпинат, брюссельская капуста, курам на смех!.. Если кто и предсказывал – так это фильмы на задней стенке шкафа, еще одного гадальщика я знал лично: парень с библейским именем Давид, сочинявший бутерброды для линялой забегаловки на Третьей линии Васильевского острова. Татуировка на икре, сбитые щиколотки, вот и все, что я запомнил, ни одни брюки не прикрывали его щиколоток; Давид предсказал смерть принцессы Дианы, войну в Ираке, возвращение моды на обувь на платформе и поклялся матерью, что журнал «Плейбой» прикажет долго жить к концу 2013 года, после чего сразу же наступит конец света. Позднее его пригласили во вновь открывшееся кафе «Чай, кофе, потанцуем» на Пушкарской – сочинять десерты. Рассказывал ли я о нем Лоре? Рассказывал ли он мне о Тинатин, о том, что я влюблюсь так отчаянно?.. Марго, несомненно, гораздо худшая гадалка, чем Давид. Во всяком случае, мне хочется так думать. Несмотря на мел и грифельную доску.
– Это прошлое. Это всего лишь прошлое, Марго.
– Да. Оно никому не интересно, если о нем не рассказывать.
– Вы правы.
– А начнешь рассказывать – обязательно соврешь. Так что лучше молчать.
– Вы опять правы, Марго.
– Бедняжка.
«Бедняжка».
Слово, произнесенное Марго, повисает в воздухе. Я вижу его, именно – вижу: это не буквы, сбившиеся в кучу, как можно было бы предположить, – нечто, похожее на силуэт человека, силуэт заключен в прозрачную каплю, иногда такие фишки публикуют в «Полном дзэне» под шапкой «Персона месяца». Обычно это местечковый культовый дебил в куртке «Fishbone», ботинках «Доктор Мартине», штанах из «Индиго FM», перечень магазинов, где (возможно) отоваривается дебил, указан на соседней странице, сюда же включены точки, в которых можно нарыть дополнительные аксессуары: брелки, значки, пояса и поющие гандоны, самая популярная мелодия – «Yellow Submarine»… Относится ли это ко мне? не «персона месяца» – «бедняжка»? В силуэте я не признаю себя, но и никого другого тоже не признаю. Я плохо знаю Макса Ларина, еще хуже – застреленных кавказцев, я хорошо изучил лишь Лору, хотя это явно не Лора. Силуэт не женский – мужской. Несколько секунд мне кажется, что я близок к разгадке, еще, еще чуть-чуть, и мне откроется истина… Нет, ничего не происходит, не забыть бы расспросить Великого Гатри о природе мескалиновых галлюцинаций.
– Бедняжка? О ком вы, Марго? – Я жажду получить исчерпывающие сведения о силуэте.
– Вы и правда влюблены.
Марго издевается надо мной, водит меня за нос.
– Две или три вещи, которые вы знаете о ней. Или думаете, что знаете…
– Интересное кино, – только это и приходит мне на ум, когда в последний раз я произносил нечто подобное? в значении «ну ты даешь, крошка».
– Не слишком интересное. Название куда интереснее. – Улыбка Марго напоминает мне улыбку Моны Лизы, рабочие губы Джулии Роберте еще более отвратительны, чем рабочие губы Эммануэль Беар.
– Так обычно и бывает, Марго.
– Вам виднее. Так что вы знаете о ней?
– Две или три вещи, вы же сами сказали.
– Это плохо, – Марго больше не улыбается.
– Почему?
– Завоевать можно лишь того, кого по-настоящему не знаешь. Или думаешь, что не знаешь. Новизна провоцирует воображение, делает его необузданным, а любовь и есть воображение в чистом виде.
Чем необузданнее воображение – тем необузданнее любовь, мне нет дела до кухонной философии Марго, мне нужны конкретные указания: где? как? когда? при каких условиях я заполучу Тинатин, почему я так уверен, что Марго кое-что об этом известно? Плита выглядит раскаленной, она и вправду раскалена, она глубинно отсвечивает красным, но карты… Со странными картами ничего не происходит, как бы ни раскладывала их Марго: по три в ряд и одну поодаль, по четыре при двух – сверху и снизу, чаще всего роль карточных отщепенцев достается брюссельской капусте.
– Дела обстоят из рук вон. – Видно, что Марго нисколько не огорчена таким поворотом событий.
Если это относится к настоящему – я переживу.
– Совсем из рук вон?
– Ну… также, как у всех.
– У кого это у всех? – осторожно спрашиваю я.
– У всех, кто время от времени здесь появляется. И пристает ко мне с одним и тем же вопросом.
– Каким?
– Как завоевать ее.
– Мы… мы имеем в виду одну и ту же девушку?
Я еще более осторожен, чем полминуты назад, если бы редакционная политика г-жи Паникаровской была такой же осторожной, «Полный дзэн» давно бы накрылся медным тазом; если бы так же было осторожно человечество, оно никогда бы не изобрело порох, атомную бомбу и подтяжки для брюк. В любом случае осторожность не помешает, только она в состоянии оттянуть неприятный для меня ответ. Убийственный.
– Возможно.
«Возможно» – вовсе не решение проблемы, Марго увиливает, она не говорит ни «да», ни «нет», между ней и Жан-Луи нет ничего общего, кроме дурацкого нежелания говорить о Тинатин, но сейчас Марго кажется мне младшей сестрой Лу, или старшей сестрой Лу, или первой любовью Лу, о которой он напрочь позабыл, увлекшись целлулоидной Мод.
– Я вижу смерть, – торжественно объявляет мне Марго.
Какое откровение, надо же! Я тоже видел смерть, и не одну, с учетом вчерашнего происшествия на Крюковом – целых шесть, и ничего, аппетиту меня не пропал, совсем наоборот, к тому же открылась ничем не объяснимая любовь к кроликам.
– Даже несколько смертей. О-о… Очень, очень много смертей.
– Ну и что?
Марго вытягивает из колоды карты – три, пять, семь, в глаза мне бросается засилье красных перцев, слегка разбавленное шпинатом, возможно, это и есть «несколько смертей» по версии Марго. После всего, что уже произошло, красные перцы не могут испугать меня по определению.
– Боюсь, вы не понимаете всей серьезности ситуации.
– Бросьте, Марго.
– Эта девушка не доведет вас до добра.
Интонации Жан-Луи, только его не хватало!.. Но и Марго я не скажу того, чего не сказал Лу: в слове «доведет» нет ничего дурного, совсем напротив, мне нравится сам корень – «вести», именно его я вычленяю из всего сказанного; я повелся, я согласился на роль ведомого. Если случится чудо и Тинатин когда-нибудь возьмет меня за руку, мне все равно, куда она меня приведет.
– Не то. Я хотел бы услышать совсем не то.
– Я понимаю. Вы похожи на остальных…
– Плевать мне на остальных.
– Вам кажется, что вы поднимаетесь вверх, но на самом деле – спускаетесь вниз, в этом-то вы и похожи. Я вижу ступеньки, мокрые, склизкие, не самое приятное зрелище, поверьте.
– Я верю. Верю.
Я действительно верю Марго, тем более что ничего нового она мне не открыла. Ступеньки, лестницы, лестничные пролеты, – о чем-то подобном думал и я, когда смотрел на Тинатин: ступеньки, усеянные телами соискателей, внутренностями соискателей, требухой соискателей, неважно, как выглядят ступеньки, – что бы на них ни было, это легко смывается дождем. А дождь, как известно, всегда на стороне Тинатин.
– Вам кажется, что вас посетила великая любовь…
– Почему – «кажется»? Так оно и есть, Марго.
– Возможно.
«Возможно» – вовсе не решение проблемы. Проблема во мне. Я и представить не мог, что великая любовь развязывает языки не хуже китайской пытки водяными каплями, долбящими по темени. И двух суток не прошло, а я уже успел поделиться своей великой любовью со всеми, с кем можно было поделиться, с кем только представился случай: с Лорой, с Жан-Луи, с кроликом Сонни-боем и теперь вот с Марго. Даже мертвый Макс Ларин услышал от меня нечто, отдаленно напоминающее признание, я готов рассказать об этом всем – таксистам, монахиням, контролерам в метро, лодкам на канале Сен-Мартен, если я когда-нибудь доберусь до него; одноразовой пластиковой посуде, соуснице, салфетнице, соли в солонке, вчерашним газетам, собакам, кошкам, птицам. Великая любовь заставляет тебя публично раздеться до трусов, вот оно что! великая любовь подобна смотринам в морге, на ее анатомию может взглянуть любой желающий. Совершенно бесплатно.
Обсуди это в чате, прямо сейчас.
– Великая любовь заканчивается великим разочарованием, дорогой мой. Ничем иным.
– Это не тот случай, Марго.
– Все остальные тоже говорили именно так. И в этом вы похожи на остальных.
– Плевать мне на остальных.
– Великая любовь… знаете, что после нее остается?
– Не хочу знать.
– Волосы в сливном отверстии в ванной. Пучок волос.
– Не хочу знать.
– Не самое приятное зрелище, поверьте. Чтобы извлечь их оттуда потребуется гораздо больше времени, чем…
– …чем?
– Чем ушло на то, чтобы влюбиться.
– Я не хочу этого знать. Не хочу!..
Секунду спустя я обнаруживаю себя трясущим Марго за плечи. Я трясу ее самым немилосердным образом, я едва сдерживаюсь, чтобы не надавать ей по физиономии, странно – я не испытываю к Марго никакой ненависти, она нравится мне, сейчас даже больше, чем в момент нашего знакомства. Марго напоминает мне экзотическую музыкальную шкатулку, которую так и тянет разобрать до последнего винтика. Меня устраивает в этой шкатулке абсолютно все, кроме мотива. Кроме темы, которую она наигрывает. Быть может, если я основательно потрясу ее, переберу механизм, то и мотив поменяется?..
– Ваше право, дорогой мой. Ваше право.
Марго издает губами звук, что-то среднее между «П-фф» и «Уф-ф», после чего карты, лежащие на плите, загораются. Они горят недолго, несколько мгновений, коротким, но ослепительно ярким пламенем. Они не оставляют никаких следов, даже горстки пепла.
Облегчение, вот все, что я испытываю. Красные перцы и шпинат порядком надоели мне, слава богу, что все закончилось.
– Мне нужно готовить, – заявляет Марго. – На кухне так много дел, а я совсем одна…
– Я понимаю. Ваш хозяин мог бы увеличить штат работников.
– Это замечательная идея, но никто здесь больше десяти дней не задерживается.
– Почему?
– Откуда же мне знать?..
Теперь Марго поглощена заправкой салата. Оливковое масло, немного лимонного сока, какие-то специи из баночек с плотно притертыми крышками, Марго не просто заправляет салат, она священнодействует. Мысль, которая брезжит во мне и которая отделяется от меня, отпочковывается, расцветает, подобно бутону; я мог бы вставить бутон в петлицу, но я протягиваю его прекрасной пастушке, очаровательной кухарке, гадалке так себе:
– По-моему, вам нужно заняться приготовлением любовных снадобий, Марго. Если вы уж так хорошо разбираетесь в любви.
– Мне и без того не продохнуть, – снова начинает жаловаться Марго.
– Сочувствую.
– А вы хотели бы получить любовное снадобье?
– Я хотел бы завоевать девушку…
– Все остальные говорили так же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65