Как это согласуется с утверждением Лоры о том, что у Билли лучше всего выходят фразы «я взяла в рот», непонятно.
– …Но и это еще не все. В русском сексе много политики и много идеи, и ненависти к прошлому, и страха перед будущим. Тупорылое мессианство – это тоже наше все. Русские вообще всегда такие, какими их хотят видеть. Мы слишком зависим от того, что о нас думают.
– Не грузи парня, – советует Билли Август.
– А кто его грузит, кто?
– Он влюблен. И у него есть своя богиня. Не думаю, что ему хотелось бы общаться с ней только вербально. Или мучить ее политикой.
Кстати, о богинях. – Билли из тех, кто любит перекатывать на языке отдающие лакрицей парадоксы. – Богини – самое уязвимое место, самое слабое звено, вот в чем проблема. Богине вечно не до тебя, за всеми ей не уследить, а еще макияж, а еще благословения… Значит, ты можешь допустить и некоторую вольность.
– Какую вольность?
– Вольность не быть верным. Этот парень – из тех, кто всегда отчаянно влюблен в одну, а спит с другими. Теми, кто дает. Или теми, кто хочет взять. Ведь так, Макс?..
Билли, в отличие от Август, с лету запомнила мое имя, к тому же она выпустила на свет божий «отчаянно влюблен», Билли не так проста, как ее огненно-рыжие вихры. А может быть, слишком проста. И то, и другое мне не нравится.
– Оставь свои штучки, Билли, – морщится Август. – Или хотя бы поменяй порядок слов в предложении.
– В смысле?
– Все это я уже слышала в твоем исполнении. По совершенно разным поводам.
На секунду Билли задумывается: обидеться ли ей или рассмеяться. Билли выбирает последнее; смех Билли – резкий, похожий на хлопанье птичьих крыльев. И маленькие металлические шарики, дробь, затесавшаяся в перья. Если один из шариков попадет в софит – софит взорвется.
– Ну вот, что и требовалось доказать. Если уж ты установил правила – не нарушай их.
– Какие правила? – осторожно спрашиваю я.
– Обычно я не встречаюсь с людьми больше одного раза…
Август хмыкает.
– …только так на них можно произвести должное впечатление. Люди ненавидят повторы, но что делать, если человек состоит из повторов и повторяется каждые пять минут? Выход один – свести количество встреч до минимума.
– Ну можно же говорить о разных вещах. – Я и не заметил, как втянулся в разговор. – О французском шансоне, о запчастях к БМВ, об Африке или о каком-нибудь писателе…
– Я не разбираюсь в запчастях к БМВ и никогда не была в Африке, – Билли поджимает губы.
– Ты рискуешь нажить себе врага, – предупреждает меня Август. – Не стоит в присутствии одного писателя говорить о другом. От этого у него может развиться герпес.
– А как же Август? – спрашиваю я. – Вы ведь довольно долгое время… были вместе.
– С Август мы говорим о сексе, – Билли бросила дуться и снисходительно улыбается мне. – И о том, где достать травы. И о том, какой ракурс подойдет. Ничего выдающегося.
Лоре, даже останься она в живых, не быть надеждой новой русской романистики. С Билли все сложнее. «Две девушки в тени, одна девушка на солнце». Билли смогла бы придать любой сортирной надписи товарный постмодернистский вид.
– Я вспомнила, – заявляет Билли. – Ты, наверное, имела в виду этого своего бедолагу-приятеля… Как же его звали?..
Август делает умоляющий жест рукой, как будто защищается от чего-то.
– Илья! Точно. Мы с ним говорили о чем-то подобном… И о богинях тоже.
– Причем здесь Илья? – Август недовольна, что Билли распустила язык. Август в ярости.
– При том, что Макс чем-то напоминает мне твоего Илью.
– Не говори глупостей!..
Илья. Очевидно, обе они имеют в виду одного человека – Илью Макарова. «Бедолага-приятель» – это как нельзя лучше характеризует гибель в австрийских Альпах. Вот он и всплыл, Илья Макаров, восстал из альпийских снегов. Один вид его искореженного смертью тела, одно лишь упоминание о нем пугают Август, от бесстрашия в глазах не остается и следа.
– Почему глупости, пупсик? Он ведь тоже по кому-то сох. Со страшной силой.
– До добра это его не довело, – Август хочет побыстрее закрыть тему, увести Билли от опасной черты. – Кстати, когда ты летишь?
– Завтра. Утренним рейсом.
– Я тоже завтра улетаю.
«Я тоже завтра улетаю». И снова я произнес это вслух. Узкая береговая полоска «Полного дзэна» исчезла окончательно. А завтра исчезнут и мысли о Лоре, завтра все будет совсем по-другому. После встречи с Тинатин ни один мой день не похож на другой, ни одна ночь не похожа на предыдущую. Кажется, я рад этому обстоятельству.
– Не в сторону Кельна, случайно? – важно спрашивает Билли, Кельн для нее – столица мира, все дороги ведут в Кельн.
– Нет. В Швецию.
– Лора ничего не говорила о том, что ты должен лететь в Швецию, – Август подозрительно смотрит на меня. – У вас были совсем другие планы.
– Лора мне не жена. Поэтому и планы у нас разные.
Билли прыскает, опосредованное лягание Лоры, «дешевки из Питера», доставляет ей удовольствие; неважно, что думает Билли, важно, что думает Август. Важно то, что именно Лора рассказала ей обо мне, пока они принимали ванну. Лора не знала и двух третей из того, что произошло, но эти две трети она могла придумать. Для человека, который еженедельно сочиняет философские трактаты на тему гастрономии, это не составило бы особого труда, лучшее, что было со мной в жизни, – это то, что я придумала себе и о себе, а о других… О других Лора могла бы придумать и худшее. Впрочем, работа в «Полном дзэне» – это и так худшее. Хуже не придумаешь.
– Мы можем вместе поехать в аэропорт. Ты на машине?..
– Он на машине. – Август отнимает у Билли мундштук. – У него джип.
– Джип? – Билли дергает себя за вихры, что должно означать крайнюю степень восхищения. – Никогда не ездила на джипе!..
– Это краденый джип. Он его угнал.
– Вот здорово! Значит, мы поедем в аэропорт на краденом джипе! Йоу!..
***
…Билли болтает.
Билли болтает без умолку, язык у нее без костей. А ты и вправду так сильно влюблен? спрашивает Билли, а я вот никогда не была влюблена, ни разу, тупое желание секса не в счет, писателю противопоказано влюбляться, писатель должен сохранять ясную голову, ясная голова – непременный атрибут воров-карманников, взломщиков сейфов и писателей, писатель ведь тоже подворовывает, таскает из сумок, таскает из сейфов: у жизни, у людей, у других писателей, это называется – черпать вдохновение, я не верю в такую фигню, как вдохновение, меня оно никогда и не посещало, – так же, как любовь: здесь совсем, совсем другое; когда я встречаю человека, который мне симпатичен, единственное, что мне хочется, – побыстрее с ним расстаться, только тогда я получаю его в полную собственность, только тогда я смогу делать с ним, что захочу, только тогда я смогу вылепить из него, что пожелаю, вот и сейчас мне хочется побыстрее расстаться с тобой, потому что ты нравишься мне, кто ты такой? ничего не говори, я сама все придумаю, но сначала ты мне расскажешь несколько историй про себя, но только тех, которые не кажутся тебе важными, важное – у всех одинаково, важное – неинтересно, ты не согласен?
Билли болтает без умолку.
Это не мешает мне вести машину, и к самой Билли я испытываю скорее симпатию. Не такую сильную, как к Август (успешному московскому фотографу и просто обаятельной девчонке удалось-таки понравится мне под занавес); жаль, что так получилось с Август, но…
не я первый начал.
Билли снимает квартиру в районе метро «Аэропорт», что само по себе дорогое удовольствие. Прежде чем отправиться в «Шереметьево», мы заезжаем к ней за шмотками. Ноутбук и дорожный саквояж внушительных размеров – вот и весь багаж Билли. Саквояж – главный во всей истории, он и вправду хорош, кожа антилопы, это вещь Август. Когда-то Август привезла его из Африки, в которой Билли никогда не была; когда-то Билли взяла саквояж напрокат, да так и замылила.
Билли бродит по своей однокомнатной халупе минут сорок, время от времени бросая в открытую пасть саквояжа какие-то тряпки: я насчитал три пары джинсов, одни бриджи, одни пляжные шорты, с десяток ковбоек, с дюжину футболок, трусы, носки, бейсболки, одну кроссовку «Reebok», один ботинок на шнуровке, две совершенно одинаковых брошюры «Доброе утро, Вьетнам» и соломенную шляпу – саквояж Билли – Август кажется бездонным. И при этом Билли болтает.
– Ты когда-нибудь был в Кельне?
– Да.
Билли недовольна моим ответом, Билли кажется, что она – единственный человек, который имеет право на Кельн, что она должна входить на рассвете в абсолютно вымерший город, который ждет только ее.
– Тебе понравится Кельн, Билли. Это город-симпатяга. Такой чистенький, такой игрушечный. Такой… такой хорошо вымытый.
– А что ты делал в Кельне?
– Ничего. Купил там пару альбомов. Скажем так: в творческую командировку меня бундеса не приглашали.
Билли кажется удовлетворенной, потому и позволяет себе крохотное откровение:
– Вообще-то, я их слегка наколола. Поначалу они пригласили другого, тоже типа писателя. Отстойный говнюк, не буду называть имя – делать этому гнусу рекламу, вот еще! А он возьми и откажись, рванул в Китай. И тогда уж я подсуетилась, настрочила бундесам письмо, что меня на родине преследует служба безопасности за мои политические, религиозные и сексуальные убеждения. Попутно еще и Рашку обхаяла, они любят, когда хаят Рашку. Враг Рашки – их друг. Это надо просекать. Ха-ха!
– Я бы их всех удавил, – вполне искренне замечаю я. – Тех, кто нас так ненавидит. И тех, кто этим пользуется.
– О! Да ты патриот Рашки! С другой стороны – за что нас любить?
– Но и ненавидеть не обязательно.
Я вот, к примеру, ненавижу всех писателей, кто еще жив. – Билли вытаскивает из-под подушки вторую кроссовку. – Не потому, что чую конкурентов, просто не люблю. Но, возможно, полюблю. Когда они откинутся. А ты?
– Я равнодушен к писателям. Но ненавижу правозащитников. И еще гребаных восточноевропейских интеллектуалов, которые осели в Штатах и поставили целью смешать нас с дерьмом.
– А еще я ненавижу все медийные лица. Все без исключения. Козлы! Недоноски!..
. – И все ебантропские ток-шоу, – подхватываю я.– И реалити-шоу, еще более ебантропские!
– И я тоже их терпеть не могу! И дебильную скрытую рекламу в фильмах! И еще… еще…
Список вещей, которые ненавидит Билли, не во всем совпадает со списком Лоры, но достоин Книги рекордов Гиннесса. Я иссяк на третьей минуте, а Билли болтает и болтает; ненависти в мире гораздо больше, чем любви, и она гораздо более продуктивна. Она свежа, мускулиста, яростна, не спать сутками для нее – плевое дело, не есть и не пить – легче легкого, никакой анемии, никакого застоя в крови, ее цвет – красный, ее камень – бриллиант, ее планета – Марс, ее знак зодиака – Лев, ее год – год Дракона. Ненависть правит миром.
– Ненависть правит миром, – Билли кажется измотанной своими откровениями. – Во всяком случае, в ней гораздо больше оттенков, чем в любви… О! Это надо записать.
– И так запомнишь, – говорю я.
– Ты классный парень, Макс! И ты мне нравишься. За тобой пара историй.
– За тобой тоже кое-что.
– Что именно?
– Расскажи мне о парне. О котором не захотела говорить Август.
– Об Илье?
– Да. Только с одним условием…
Я усаживаю Билли на диван (в комнате нет ни одного стула) и сам присаживаюсь рядом. Я крепко держу Билли за лживый детский подбородок: ей не вырваться.
– …с одним условием, Билли. Ты расскажешь не то, что придумала о нем, а то, что было на самом деле.
Билли куксится: то ли оттого, что я слишком сжал пальцы, то ли от того, что перспектива не врать совсем не кажется ей лучезарной.
– Начинай.
– Я почти ничего не знаю о нем. Видела один раз у Август. Он фотограф. Август говорила, что очень хороший…
– Дальше.
– Они о чем-то шушукались с Август, о какой-то девушке… Я не прислушивалась. Точно. Он был в поисках девушки. Он выглядел несчастным… Ты же знаешь, как это бывает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65