Ткань резко полосует тело, задевая соски, но девушка не ощущает боли. Единственное, что она чувствует в тот момент -- это бесконечную горечь.
Ты навсегда останешься дешевой шлюшкой, Кора. Так возвращайся же туда, откуда тебе не стоило пытаться вырваться.
Его ладонь вновь властно ложится на грудь девушки. Затвердевший член касается ее бедер, проводит по ним обжигающим прикосновением. Он говорит ей какие-то слова, но она их не слышит. Правая рука начинает теребить пояс шорт.
У него горячее тело, он возбужден. Пояс шортиков не поддается, тогда он берется за него двумя руками. Его колени упираются в край дивана, голова Коры бессильно покоится на валике. Ее мысли вновь становятся путаными и бессвязными -- почти как в тот момент, когда она сидела на высоком табурете и пила горячий чай из большой чашки
Чай, наверное, совсем остыл, думает она.
Почему-то эта мысль кажется ей чрезвычайно важной, полностью заполняя сознание девушки.
Чай остыл, и снежинки больше не играют.
Пояс подался. Он стаскивает с нее шортики, для этого ему приходится полностью сойти с дивана. Он смотрит, как она лежит перед ним и бесстыдно предлагает себя. Кора не замечает своей позы, ничего, что происходит с ней. Он бросает на пол шорты, потом наклоняется над ней, чтобы снять трусики. Опять что-то говорит.
Пальцы Коры продолжают впиваться в ладонь, глаза направлены к потолку. Прощай, новая жизнь, прощай все, о чем она мечтала. Дура, дура, Можно ли было мечтать о таком.
Он приподнимает ее ноги, совлекая трусики, мимоходом сбрасывает на пол туфли. Его руки слегка подрагивают от нетерпения, член воинственно вздымается вверх.
Она не видит ничего.
Он вновь наклоняется над ней, тяжело дышит, агрессивно улыбается. Еще какие-то слова. Он касается ее, целует, проводит пальцами здесь и там. Она инертно отвечает ему, она к этому привыкла, она профессионалка.
Просто сейчас ей очень тяжело.
Краем глаза он замечает, что ногти девушки глубоко впились в ладонь. А я хорош, думает он. Вскоре и эта мысль куда-то пропадает.
Грудь, бедра, ягодицы. Обнаженное женское тело.
Коре кажется, что у нее остановилось сердце.
Его ладони властно опускаются на ее холодные бедра, раздвигают их. Он ложится на нее всем телом, его изнывающий от желания член погружается в женскую плоть. Ее ноги обхватывают его так же, как она это делала множество раз -- с ним и с другими. Он стонет и начинает ритмично двигаться. Его лоб покрыт потом.
У него нет времени даже для любовной игры.
Горячий напряженный член поршнем ходит внутри тела девушки. Кора чувствует это -- и больше ничего. Как она могла поверить в волшебную сказку? Сказку со счастливым концом, сказку о Золушке?
Он продолжает, его тело то приближается к ней, то удаляется снова. Она не вскрикивает, даже не постанывает. Она молчит.
Еще несколько движений, и горячая струя вырывается из его члена. Он медленно замирает, на его губах играет довольная улыбка. Как же он хорош. Он откидывается на диван рядом с ней. Несколько минут молчит.
-- Кора, девочка моя, -- наконец произносит он. -- Ты прекрасна.
Потом добавляет:
-- Знаешь, я думаю снять для тебя квартирку -- получше этой. Небольшую, конечно. Рядом с каким-нибудь супермаркетом, чтобы тебе не надо было далеко ходить. Если потребуется: сможешь брать такси, и все такое -- я буду давать тебе деньги.
Кора продолжает молчать. Ей кажется, что она стоит одна на опустевшем перроне, и холодный осенний ветер бьет ей прямо в лицо. Поезд, на который она не успела, медленно исчезает вдали, и никто не машет ей из вагона, никто не кричит ей: "Кора, поторопись, а-то опоздаешь".
Ты дура, Кора.
Еще несколько минут Кларенс в блаженстве лежит на подушках, потом встает и нагибается, чтобы вытащить из-под холодного тела любовницы свою рубашку.
-- Мне пора, -- говорит он. -- Я потом позвоню.
На глазах девушки стоят слезы.
И снежинки больше не играют.
8
Вот так и получилось, что в десять часов пятьдесят две минуты до полудня я оказался стоящим в центре огромного полутемного и на редкость закуренного помещения.
Это и был бар, в котором заправляет Хэл.
Его владелец стоял прямо напротив меня и довольно скалил гнилые зубы.
-- Если ты вызвал меня только для того, чтобы я не забыл, как ты выглядишь, -- хмуро произнес я, -- то можешь не беспокоиться. У меня есть твоя фотография, и я ношу ее в жилетном кармане. Так что случилось?
В тот же момент я узнал, что случилось! Однако это не принесло мне никакого удовольствия.
Там, где, как мне только что показалось, была только грязная стена, из пропахшего спиртным воздуха выступил человек в кичливом костюме и с сигаретой в зубах.
-- Теперь мне все понятно, -- не без ехидства произнесла Франсуаз. Она еще припоминала мои давешние похождения. -- Так вот кого ты пригласил погостить.
-- Приятное утро, мистер Медисон, -- я сделал все, чтобы мой собеседник понял -- я не собираюсь протягивать ему руки. -- Надеюсь, вам и вашим ребятам понравился город. Захотелось небольшой экскурсии?
Медисон перебросил мятую сигарету из одного конца рта в другой.
-- Не хотелось беспокоить вас, мистер Амбрустер, -- ответил он. -- Да вот пришлось.
Хэл выступил сбоку от него и пояснил:
-- Это ребята с восточной окраины. Что-то тут не поделили.
-- Держись подальше, старина Хэл, -- раздался голос откуда-то из глубины зала. -- Иначе придется стрелять через тебя. Говорят, это больно.
Ага. В дальнем углу на стуле сидит парень, и в руках у него что-то, мало напоминающее поварешку.
-- В баре остался последний пряник, и вы не смогли его поделить? -спрашиваю я, осторожно поворачиваясь. Вот ведь сволочь, Хэл, мог бы и намекнуть, что здесь будет жарко.
Свалился же мне на голову этот Медисон. Может, Френки права и я не умею выбирать себе друзей? А ведь так здорово получилось с Перкинсом и его подружкой.
Проклятье.
-- Глупо получилось, мистер Амбрустер, -- поясняет Хэл. -- Так, слово за слово. Потом из-за девчонки поспорили. Разбили бутылку -- об голову одного с окраины. Знаете, как ведь бывают. Вот, ждали вас.
Приятно слышать. Мог бы и пережить, если бы разобрались без моего участия. Медисон тоже хорош надо было называть мое имя.
-- Парни с континента не умеют себя вести, -- раздается голос откуда-то из-за спины человека на стуле. -- Начали дебоширить. Мы уж тут хотели пристрелить парочку, так, для острастки.
Франсуаз осторожно отступает от меня, тоже чуть разворачивается. Теперь мы с ней стоим практически спина к спине. Говорят, это помогает, когда в тебя стреляют со всех сторон, но я еще не пробовал.
Сколько же их тут? У Медисона было не больше тех четырех, с которыми я имел счастье познакомиться в Сиэтле. Но и ребята с восточной окраины тоже в одиночку не ходят.
-- Я понял, что чем-то могу здесь помочь, ребята? -- спрашиваю я. В этом зале ничего не видно -- полуподвал.
-- Этот хлыщ сказал, что он -- ваш гость, Амбрустер, -- говорит тот же, чьего лица я не вижу.
Можно было бы и мистер; хорошо хоть, что для разнообразия хлыщ достался не мне.
-- И вот теперь мы не знаем, что делать с ними, -- продолжает тип. -То ли выслушать их извинения -- на коленях -- то ли пристрелить вместе с вами... Как считаете?
-- Неудобно получилось, -- извиняется Медисон. -- Право.
А ведь все то время, пока мы добирались сюда, ему пришлось стоять, а в спину ему смотрело дуло обреза. Я бы не хотел оказаться на его месте в тот момент, когда я в первый раз не поднял трубку.
-- Я не хотел вас беспокоить, мистер Амбрустер, в самом деле, -говорит Хэл. -- Но они настаивали, клиент всегда прав...
Надо что-то сказать, чтобы продолжить беседу. Я произношу первое, что приходит мне в голову:
-- Девчонка-то хоть была ничего?
Слышу, как Франсуаз позади меня фыркает.
-- Это Мира.
А вот и она, сидит у стойки, бесстыдно заложив ногу за ногу. Ничего особенного, вообще ничего -- и это злит меня больше всего. Мало у них в Сиэтле, что ли, девчонок... Та же Ким была гораздо лучше ее.
-- Нехорошо лапать чужих девочек, -- поясняет предводитель ребят с восточной. -- Особенно таким хлыщам, как этот. И сигаретка в зубах -- не слышал, что курить вредно.
Я делаю несколько шагов и приближаюсь к Мире. Она смотрит на меня, скаля лошадиные зубы. Сложно понять, чем от нее пахнет -- дешевым виски или дешевым одеколоном.
-- Приятно, когда парни ссорятся из-за тебя? -- спрашиваю я.
-- Пусть сперва заплатят, -- отвечает она.
Молодец, детка. Вот и выход. На время будет, о чем поболтать.
-- Сколько тебе предложил парень с сигаретой? -- интересуюсь я, подсаживаясь к ней. Теперь бы вовремя успеть завалиться за стойку.
-- Он -- ничего. Ко мне подкатил рэппер.
-- Хватит трепаться, Амбрустер, -- кричит тип, что окопался позади стула. -- Иначе я сам приму решение.
Как же. Ты ведь меня боишься, иначе давно перестрелял бы ребят Медисона. Но, услышав мое имя, ты испугался. Теперь самолюбие не дает тебе возможности отступить.
Только не пристрели меня сдуру, кретин.
-- Эй, Джаггер, сколько ты ей предложил? -- кричу я в темноту.
Почему я назвал это имя? Джаггер ведь не рэппер. Ладно, какая разница.
Слышу голос высокого вертлявого негра, той ночью в Сиэтле он стоял около Медисона. Почему-то я уверен, что в руке он сжимает ствол и целится в предводителя восточных.
-- Двадцать баксов. Это вполне прилично.
-- Прилично будет, -- парирует предводитель восточных.
Он говорит не только это, но мне не хочется повторять его слова.
Я чувствую, что струйки пота стекают вниз под моей рубашкой. Франсуаз стоит сбоку. Она молчит, правильно, -- это мужской разговор.
Вернее, равноправие между мужчинами и женщинами в нашей стране уже достигнуто, но только не в таких вот кварталах.
Мира поднимает ко мне раскрашенное лицо и спрашивает:
-- А сколько предложишь ты?
Разве не восхитительно?
В глубине зала намечается движение. Неужели Хэл не мог зажечь полный свет? Или они уже перебили все лампочки? Огромный детина в разорванной рубашке подходит ко мне, ствол его пистолета направлен мне в голову.
-- Пристрелим их, и дело с концом, -- говорит он. -- Нельзя, чтобы парни с континента вмешивались в наши дела.
Все это глупо, -- глупо донельзя. И именно в глупости ситуации необходимо искать ее решение.
-- А ты ведь не вожак восточных, -- кричу я почти наугад.
Попадание. В самом деле, если парень возглавляет серьезную группировку, ему нет смысла устраивать разборку в полупустом баре.
-- Глава восточных две недели лежит в больнице с переломанной шеей, -радостно поясняет Хэл. -- Говорят, не выживет.
А ведь я должен был это знать. Теперь все просто, и я смотрю на часы.
-- Сколько здесь твоих ребят? -- спрашиваю я у Медисона.
-- Все четверо, но Стив в отключке.
Гигант с пистолетом недоуменно смотрит в ту сторону, где находится его главарь, он не понимает, что происходит.
В круге света стоим мы с Франсуаз, Медисон, Хэл и громила. Мира и парень на стуле выступают из тьмы, больше никого не видно.
-- Помнишь историю с заместителем мэра? -- спрашиваю я. -- Комиссар тогда дважды заезжал к дону Джузеппе.
Все в Лос-Анджелесе знают эту историю.
-- И знаешь, к кому поехал брюнет Чезаре, чтобы уладить конфуз? Ко мне, приятель... И я уладил.
Я лгу, так как не имел никакого отношения к скандалу с заместителем мэра. Но при упоминании этих имен парень в противоположном углу зала явно еще больше испортил воздух бара. Если он действительно хочет возглавить восточную группировку, он не сможет позволить себе обижать друзей таких серьезных бизнесменов.
А дон Джузеппе не захочет ссориться со мной из-за шпаны.
Несколько минут длится молчание.
-- Будем стрелять? -- спрашиваю я.
Возможно, это ошибка, может, я перегибаю палку.
Мира довольно скалит лошадиные зубы. Что-то кажется ей донельзя смешным. Почему этот парень молчит?
-- Мы уходим, -- наконец резко произносит он.
Гигант с пистолетом отходит обратно в темноту, человек с обрезом поднимается со стула и тоже исчезает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78