— спросил он Брина.
Тот пожал плечами:
— Она не хочет учиться.
Хоснер обратился к девушке:
— Почему?
Она отряхнула пыль со своего голубого комбинезона:
— Я никого не могу убить. Я быстро бегаю, вот и вызвалась быть связной.
Неожиданно появился Добкин. Хоснер быстро глянул на него и стал искать винтовку, но под руку ему ничего не попалось. Брин тоже насторожился.
Добкин, казалось, забыл инцидент в самолете. Он кивнул и сел на землю. Какое-то время все молчали.
Хоснер повернулся и показал на вершину плоской возвышенности на юго-западе:
— Что там такое?
Добкин посмотрел в указанном направлении. Утренние тени лежали на бурой земле. Над разбросанными там и тут болотами вились клубы тумана.
— Греческий амфитеатр. Построен Александром Великим. Когда он захватил Вавилон в 323 году до нашей эры, этот город уже считался древним и обреченным на гибель. Он попытался оживить его, но дни Вавилона были сочтены. Ты знал это?
— Нет. — Хоснер закурил сигарету, прикурив от предыдущей.
— Скоро они пришлют парламентеров, — сказал Добкин.
— Кто? Греки?
Добкин позволил себе улыбнуться:
— С греками я бы смог провести переговоры. Вот насчет арабов — сомневаюсь.
Хоснер улыбнулся в ответ. Недавнее напряжение почти полностью исчезло.
— Может быть, они и придут. — Он повернулся к Брину и Наоми Хабер. — Почему бы вам не передохнуть в тенечке?
Наоми встала. Брин поколебался, но тоже поднялся. Взял свою «М-14» и пошел вслед за девушкой.
Когда они отошли достаточно далеко, Добкин заговорил:
— Никаких «может быть» на этот счет. Они не попытаются повторить атаку днем, но и не захотят дожидаться темноты, чтобы изменить ситуацию.
— Ты прав, — согласился Хоснер.
— Что мы им скажем?
Хоснер взглянул на него:
— Ты со мной?
Добкин заколебался:
— Я... министр иностранных дел и Берг выше нас по рангу.
— Это мы как-нибудь урегулируем.
Добкин сменил тему:
— Сегодня вечером я отправлюсь туда, откуда не возвращаются.
— Я знаю.
— Шансов мало. Я иду только для того, чтобы люди сохранили надежду и не пали духом.
— Поэтому я тебя и посылаю. Немногие решились бы на такое, зная, что исход практически предрешен. Я тоже считаю, что шансов нет. Ты прав, генерал. — Хоснер посмотрел на него. — Так, значит, ты со мной?
— Какая разница, — пожал плечами Добкин. — У тебя в руках все карты. Политики запуганы. А у твоих людей пять из шести автоматов.
— Я просто хочу знать для самого себя. — Он показал на юг. — А кстати, что там?
— У меня нет ни малейшего желания идти у тебя на поводу. Скажем лучше, что я придерживаюсь нейтралитета. — Добкин посмотрел туда, куда показывал Хоснер. — Это, должно быть, гора Каср. На другой стороне проводятся раскопки дворца Навуходоносора и Висячих садов. Рядом находятся Ворота Иштар, музей и гостиница. — Генерал помолчал. — Рассчитываю увидеть все эти места сегодня вечером.
— Рад слышать это.
Оба замолчали. Вдруг Хоснер насторожился. Он показал рукой на юго-восток в направлении Евфрата:
— Не дым ли там? Похоже, среди развалин деревенька.
Добкин кивнул, не глядя:
— Да. Деревня Квейриш.
— А вдруг жители смогут нам помочь?
— Я бы не рассчитывал. Это крестьяне. У них нет связи с внешним миром. Кроме того, я уверен, ашбалы контролируют это место.
Хоснер уже разглядел убогие глинобитные хижины, прилепившиеся одна к другой, как пытавшиеся выжить средневековые итальянские деревушки ютились когда-то в руинах древних римских городов. Все здесь представляло собой богатую поучительными и любопытными контрастами картину. Заплаты пустынь и болот на востоке, Тигр и возвышающиеся вдали громады гор. На западном берегу Евфрата бесконечные болотистые равнины, уходящие за горизонт; сейчас они влажные, но скоро под лучами жаркого солнца высохнут, покроются трещинами и станут похожими на головоломку. И несколько финиковых пальм на обоих берегах Евфрата.
На переднем плане, вокруг холма, на котором они находились, Хоснер видел кирпичи и гальку, небольшие возвышенности и болотца. Здесь проходили низкие гребни ровных городских стен, отмеченные то тут, то там более высокими выступами сторожевых башен. Ветер, вода, песок и налаженный крестьянами на протяжении тысячелетий вывоз кирпичей — все вместе привело к уничтожению того, что было когда-то чудом среди городов мира.
Хоснер знал, что такие свидетельства разрухи и упадка встречались в Месопотамии повсеместно. Крупнейшие и богатейшие города древнего мира тысячами лежали в забвении, покрытые песком и пылью. Странное ощущение пустоты заполнило его, когда он смотрел на долину Евфрата. Плоские голые пространства, залитые жидкой грязью, пересекались легендарными, давно заброшенными ирригационными каналами. Бурная жизнь, которая когда-то кипела здесь, казалось, покинула эти места. Странный и какой-то недоброжелательный уголок мира. Место, где много лет тому назад возводились грандиозные храмы богам, о которых уже никто не помнил, и строились дворцы для бесследно исчезнувших царей и царств.
Хоснеру чудилось, что тишина здешних мест нарушается призрачным громыханием вавилонских повозок, громом вражеского наступления и торжествующими криками завоевателей. Богатый Вавилон. В Ветхом и Новом Заветах символ человеческой гордыни, чувственности и греха. Для современных евреев и христиан его полный крах стал символом свершившегося библейского пророчества.
Хоснер знал, что должен быть какой-то смысл в простиравшемся перед ним запустении. Но вероятнее всего, смысл заключался именно в отсутствии всякого смысла. Песок. Пыль. Смерть.
Почему Риш забросил их сюда? Вавилонский плен? Хоснер представлял это себе именно так. А может, все не так уж и мелодраматично. Наверное, место это очень подходит для его целей, да и лагерь палестинцев рядом. Но их лагерь в сотне километров, в пустыне. Что ж, значит, вавилонский плен. В библиотеках мира хранятся тысячи книг о Вавилоне, и когда они будут вновь изучены и перечитаны, где-нибудь появится сноска со звездочкой с упоминанием о «любопытном инциденте со сверхзвуковым самолетом „конкорд“ и...»
Хоснер затушил сигарету и не стал выбрасывать окурок.
— Вот и они, — тихо произнес он.
* * *
Со стороны дороги по склону холма поднималась группа из пяти человек. Шедший впереди держал белый флаг.
Хабер и Брин, находившиеся неподалеку, поспешили вернуться на место. Брин сменил ночной прицел на дневной десятикратного увеличения и наблюдал за приближением парламентеров:
— Не думаю, что Риш среди них.
Брин протянул винтовку Хоснеру, который встал на колени и тоже посмотрел в прицел. Потом опустил винтовку и покачал головой:
— Он нам не доверяет. Думает, мы не станем принимать во внимание белый флаг. Это меня чертовски злит. А вас, генерал?
Добкин кивнул:
— Свидетельствует об отсутствии доверия с его стороны. — Он задумался на мгновение. — Риш действительно не понимает нас, и это меня тревожит и даже пугает.
Хоснер встал и повернулся к Наоми Хабер и Брину:
— Передайте всем, чтобы не открывали огонь. Я хочу, чтобы никого не было видно. Никто не должен покидать позиции, Натан. Если кто-нибудь попытается, остановите его. — Он отряхнул пыль с одежды. — Генерал, вы будете сопровождать меня?
— Разумеется. — Добкин тоже встал и одернул мундир. — Знаешь, любопытно получается. Теперь они желают разговаривать. Именно этого мы хотели в Нью-Йорке... и на «конкорде». А сейчас я сомневаюсь, что хочу говорить с ними.
— Согласен, — сказал Хоснер. — Но я уверен, что у нас найдется много любителей поговорить. Не доверяю я этой компании, Бен. Они профессиональные миротворцы. Заранее настроены видеть хорошую сторону любого предложения. Да будь они прокляты, эти миротворцы, из-за них каждая следующая война еще тяжелее, чем предыдущая.
Добкин засмеялся:
— Аминь. Генералы должны вести мирные переговоры, а миротворцы командовать армиями. — И заговорил серьезно: — Сейчас мы несправедливы по отношению к делегации. Не все они такие; некоторые — большинство из них — умеют торговаться. Они реалисты в такой же степени, как и мы.
Хоснер начал спускаться по склону:
— Сомневаюсь. Пойдем вперед, пока на нас не навалится дюжина профессиональных переговорщиков.
На некоторое время они потеряли арабов из виду, так как те спустились в глубокую лощину. В ста метрах вниз по склону они заметили белый флаг, а затем и самих парламентеров. Те были вооружены и шли быстро. Хоснер заколебался на мгновение, потом помахал белым носовым платком и окликнул парламентеров по-арабски. Арабы увидели его и ответили. Обе группы медленно сближались. Арабы остановились на выступе склона.
Хоснер быстро подошел к ним и встал очень близко, как принято у арабов, к тому, кто возглавлял группу.
— Где Риш? Я буду говорить только с Ришем.
Человек посмотрел на него долгим взглядом. Черные глаза горели ненавистью и презрением. Ему явно не нравилось это поручение. Он заговорил тихо и медленно:
— Я Салем Хаммади, заместитель Ахмеда Риша. Он заверяет вас в своем почтении и предлагает немедленную капитуляцию.
Хоснер смотрел на незнакомца. В отличие от Риша Хаммади никогда не попадал в плен, и на него не было ни досье, ни психологического портрета. Отсутствовал даже достаточно полный перечень операций, в которых он участвовал. Все, что знал о нем Хоснер, так это то, что Хаммади был палестинским сиротой, а затем возглавил программу ашбалов для различных палестинских организаций. Достоинства? Моральные устои? Честь? Трудно сказать. Нельзя рассчитывать даже на глубокое религиозное воспитание, которое формирует большинство арабов. Человек, стоявший менее чем в метре от Хоснера, был небольшого роста, но пропорционально сложен и явно уделял больше внимания личной гигиене, чем те террористы из Рамлы, с которыми сталкивался Хоснер.
Он придвинулся к арабу еще ближе:
— Где Риш? Я требую разговора с ним.
Хаммади медленно кивнул:
— Ты Яков Хоснер.
— Да.
— Пойдешь ли ты за мной?
— Могу и пойти.
Хаммади колебался:
— У тебя будут мои личные гарантии.
— В самом деле?
Хаммади закусил губу, сдерживая всевозрастающее нетерпение.
— Мое слово. — Он помолчал. — Поверь, переговоры пойдут на пользу всем. Это вовсе не ловушка для Якова Хоснера. Мы могли бы уничтожить тебя прямо здесь и сейчас. Кроме того, ты не так уж и важен.
— А вот Риш, похоже, считал иначе. Даже обещал убить меня.
Салем Хаммади отсутствующе смотрел в пространство:
— Он отказывается от своего обета.
Хоснер обернулся и помахал Брину, который смотрел в прицел своей винтовки. Брин утвердительно махнул. Хоснер видел, как из-за только что укрепленных с помощью земли и багажа оборонительных валов украдкой выглядывают осажденные.
Кое-какие вещи выделялись на сером фоне пестрыми пятнами Нужно проследить, чтобы все было присыпано слоем пыли.
Хоснер снова повернулся к Хаммади. Араб заметил, как блеснуло стекло оптического прицела, и постарался запомнить позицию снайпера. Проходя мимо Хаммади, Хоснер нарочно подтолкнул его:
— Ладно, пошли. У меня много дел.
* * *
Группа двинулась вниз, затем повернула параллельно гребню холма, который Добкин считал внутренней городской стеной. Хоснер заметил место, где заднее колесо повредило ее; казалось, что это случилось сто лет тому назад. Они повернули на юг и направились к самым большим руинам. Раскопки развалин древнего города едва начались. Требовалось немало воображения, чтобы представить, каким он был раньше: молодые девушки с позванивающими браслетами, воины, многоцветные базары, религиозные процессии и знаменитые вавилонские астрологи, за несколько медных монет записывающие гороскопы на влажных глиняных табличках.
Впрочем, Хоснер, как и всякий житель Ближнего Востока, привык к раскопкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Тот пожал плечами:
— Она не хочет учиться.
Хоснер обратился к девушке:
— Почему?
Она отряхнула пыль со своего голубого комбинезона:
— Я никого не могу убить. Я быстро бегаю, вот и вызвалась быть связной.
Неожиданно появился Добкин. Хоснер быстро глянул на него и стал искать винтовку, но под руку ему ничего не попалось. Брин тоже насторожился.
Добкин, казалось, забыл инцидент в самолете. Он кивнул и сел на землю. Какое-то время все молчали.
Хоснер повернулся и показал на вершину плоской возвышенности на юго-западе:
— Что там такое?
Добкин посмотрел в указанном направлении. Утренние тени лежали на бурой земле. Над разбросанными там и тут болотами вились клубы тумана.
— Греческий амфитеатр. Построен Александром Великим. Когда он захватил Вавилон в 323 году до нашей эры, этот город уже считался древним и обреченным на гибель. Он попытался оживить его, но дни Вавилона были сочтены. Ты знал это?
— Нет. — Хоснер закурил сигарету, прикурив от предыдущей.
— Скоро они пришлют парламентеров, — сказал Добкин.
— Кто? Греки?
Добкин позволил себе улыбнуться:
— С греками я бы смог провести переговоры. Вот насчет арабов — сомневаюсь.
Хоснер улыбнулся в ответ. Недавнее напряжение почти полностью исчезло.
— Может быть, они и придут. — Он повернулся к Брину и Наоми Хабер. — Почему бы вам не передохнуть в тенечке?
Наоми встала. Брин поколебался, но тоже поднялся. Взял свою «М-14» и пошел вслед за девушкой.
Когда они отошли достаточно далеко, Добкин заговорил:
— Никаких «может быть» на этот счет. Они не попытаются повторить атаку днем, но и не захотят дожидаться темноты, чтобы изменить ситуацию.
— Ты прав, — согласился Хоснер.
— Что мы им скажем?
Хоснер взглянул на него:
— Ты со мной?
Добкин заколебался:
— Я... министр иностранных дел и Берг выше нас по рангу.
— Это мы как-нибудь урегулируем.
Добкин сменил тему:
— Сегодня вечером я отправлюсь туда, откуда не возвращаются.
— Я знаю.
— Шансов мало. Я иду только для того, чтобы люди сохранили надежду и не пали духом.
— Поэтому я тебя и посылаю. Немногие решились бы на такое, зная, что исход практически предрешен. Я тоже считаю, что шансов нет. Ты прав, генерал. — Хоснер посмотрел на него. — Так, значит, ты со мной?
— Какая разница, — пожал плечами Добкин. — У тебя в руках все карты. Политики запуганы. А у твоих людей пять из шести автоматов.
— Я просто хочу знать для самого себя. — Он показал на юг. — А кстати, что там?
— У меня нет ни малейшего желания идти у тебя на поводу. Скажем лучше, что я придерживаюсь нейтралитета. — Добкин посмотрел туда, куда показывал Хоснер. — Это, должно быть, гора Каср. На другой стороне проводятся раскопки дворца Навуходоносора и Висячих садов. Рядом находятся Ворота Иштар, музей и гостиница. — Генерал помолчал. — Рассчитываю увидеть все эти места сегодня вечером.
— Рад слышать это.
Оба замолчали. Вдруг Хоснер насторожился. Он показал рукой на юго-восток в направлении Евфрата:
— Не дым ли там? Похоже, среди развалин деревенька.
Добкин кивнул, не глядя:
— Да. Деревня Квейриш.
— А вдруг жители смогут нам помочь?
— Я бы не рассчитывал. Это крестьяне. У них нет связи с внешним миром. Кроме того, я уверен, ашбалы контролируют это место.
Хоснер уже разглядел убогие глинобитные хижины, прилепившиеся одна к другой, как пытавшиеся выжить средневековые итальянские деревушки ютились когда-то в руинах древних римских городов. Все здесь представляло собой богатую поучительными и любопытными контрастами картину. Заплаты пустынь и болот на востоке, Тигр и возвышающиеся вдали громады гор. На западном берегу Евфрата бесконечные болотистые равнины, уходящие за горизонт; сейчас они влажные, но скоро под лучами жаркого солнца высохнут, покроются трещинами и станут похожими на головоломку. И несколько финиковых пальм на обоих берегах Евфрата.
На переднем плане, вокруг холма, на котором они находились, Хоснер видел кирпичи и гальку, небольшие возвышенности и болотца. Здесь проходили низкие гребни ровных городских стен, отмеченные то тут, то там более высокими выступами сторожевых башен. Ветер, вода, песок и налаженный крестьянами на протяжении тысячелетий вывоз кирпичей — все вместе привело к уничтожению того, что было когда-то чудом среди городов мира.
Хоснер знал, что такие свидетельства разрухи и упадка встречались в Месопотамии повсеместно. Крупнейшие и богатейшие города древнего мира тысячами лежали в забвении, покрытые песком и пылью. Странное ощущение пустоты заполнило его, когда он смотрел на долину Евфрата. Плоские голые пространства, залитые жидкой грязью, пересекались легендарными, давно заброшенными ирригационными каналами. Бурная жизнь, которая когда-то кипела здесь, казалось, покинула эти места. Странный и какой-то недоброжелательный уголок мира. Место, где много лет тому назад возводились грандиозные храмы богам, о которых уже никто не помнил, и строились дворцы для бесследно исчезнувших царей и царств.
Хоснеру чудилось, что тишина здешних мест нарушается призрачным громыханием вавилонских повозок, громом вражеского наступления и торжествующими криками завоевателей. Богатый Вавилон. В Ветхом и Новом Заветах символ человеческой гордыни, чувственности и греха. Для современных евреев и христиан его полный крах стал символом свершившегося библейского пророчества.
Хоснер знал, что должен быть какой-то смысл в простиравшемся перед ним запустении. Но вероятнее всего, смысл заключался именно в отсутствии всякого смысла. Песок. Пыль. Смерть.
Почему Риш забросил их сюда? Вавилонский плен? Хоснер представлял это себе именно так. А может, все не так уж и мелодраматично. Наверное, место это очень подходит для его целей, да и лагерь палестинцев рядом. Но их лагерь в сотне километров, в пустыне. Что ж, значит, вавилонский плен. В библиотеках мира хранятся тысячи книг о Вавилоне, и когда они будут вновь изучены и перечитаны, где-нибудь появится сноска со звездочкой с упоминанием о «любопытном инциденте со сверхзвуковым самолетом „конкорд“ и...»
Хоснер затушил сигарету и не стал выбрасывать окурок.
— Вот и они, — тихо произнес он.
* * *
Со стороны дороги по склону холма поднималась группа из пяти человек. Шедший впереди держал белый флаг.
Хабер и Брин, находившиеся неподалеку, поспешили вернуться на место. Брин сменил ночной прицел на дневной десятикратного увеличения и наблюдал за приближением парламентеров:
— Не думаю, что Риш среди них.
Брин протянул винтовку Хоснеру, который встал на колени и тоже посмотрел в прицел. Потом опустил винтовку и покачал головой:
— Он нам не доверяет. Думает, мы не станем принимать во внимание белый флаг. Это меня чертовски злит. А вас, генерал?
Добкин кивнул:
— Свидетельствует об отсутствии доверия с его стороны. — Он задумался на мгновение. — Риш действительно не понимает нас, и это меня тревожит и даже пугает.
Хоснер встал и повернулся к Наоми Хабер и Брину:
— Передайте всем, чтобы не открывали огонь. Я хочу, чтобы никого не было видно. Никто не должен покидать позиции, Натан. Если кто-нибудь попытается, остановите его. — Он отряхнул пыль с одежды. — Генерал, вы будете сопровождать меня?
— Разумеется. — Добкин тоже встал и одернул мундир. — Знаешь, любопытно получается. Теперь они желают разговаривать. Именно этого мы хотели в Нью-Йорке... и на «конкорде». А сейчас я сомневаюсь, что хочу говорить с ними.
— Согласен, — сказал Хоснер. — Но я уверен, что у нас найдется много любителей поговорить. Не доверяю я этой компании, Бен. Они профессиональные миротворцы. Заранее настроены видеть хорошую сторону любого предложения. Да будь они прокляты, эти миротворцы, из-за них каждая следующая война еще тяжелее, чем предыдущая.
Добкин засмеялся:
— Аминь. Генералы должны вести мирные переговоры, а миротворцы командовать армиями. — И заговорил серьезно: — Сейчас мы несправедливы по отношению к делегации. Не все они такие; некоторые — большинство из них — умеют торговаться. Они реалисты в такой же степени, как и мы.
Хоснер начал спускаться по склону:
— Сомневаюсь. Пойдем вперед, пока на нас не навалится дюжина профессиональных переговорщиков.
На некоторое время они потеряли арабов из виду, так как те спустились в глубокую лощину. В ста метрах вниз по склону они заметили белый флаг, а затем и самих парламентеров. Те были вооружены и шли быстро. Хоснер заколебался на мгновение, потом помахал белым носовым платком и окликнул парламентеров по-арабски. Арабы увидели его и ответили. Обе группы медленно сближались. Арабы остановились на выступе склона.
Хоснер быстро подошел к ним и встал очень близко, как принято у арабов, к тому, кто возглавлял группу.
— Где Риш? Я буду говорить только с Ришем.
Человек посмотрел на него долгим взглядом. Черные глаза горели ненавистью и презрением. Ему явно не нравилось это поручение. Он заговорил тихо и медленно:
— Я Салем Хаммади, заместитель Ахмеда Риша. Он заверяет вас в своем почтении и предлагает немедленную капитуляцию.
Хоснер смотрел на незнакомца. В отличие от Риша Хаммади никогда не попадал в плен, и на него не было ни досье, ни психологического портрета. Отсутствовал даже достаточно полный перечень операций, в которых он участвовал. Все, что знал о нем Хоснер, так это то, что Хаммади был палестинским сиротой, а затем возглавил программу ашбалов для различных палестинских организаций. Достоинства? Моральные устои? Честь? Трудно сказать. Нельзя рассчитывать даже на глубокое религиозное воспитание, которое формирует большинство арабов. Человек, стоявший менее чем в метре от Хоснера, был небольшого роста, но пропорционально сложен и явно уделял больше внимания личной гигиене, чем те террористы из Рамлы, с которыми сталкивался Хоснер.
Он придвинулся к арабу еще ближе:
— Где Риш? Я требую разговора с ним.
Хаммади медленно кивнул:
— Ты Яков Хоснер.
— Да.
— Пойдешь ли ты за мной?
— Могу и пойти.
Хаммади колебался:
— У тебя будут мои личные гарантии.
— В самом деле?
Хаммади закусил губу, сдерживая всевозрастающее нетерпение.
— Мое слово. — Он помолчал. — Поверь, переговоры пойдут на пользу всем. Это вовсе не ловушка для Якова Хоснера. Мы могли бы уничтожить тебя прямо здесь и сейчас. Кроме того, ты не так уж и важен.
— А вот Риш, похоже, считал иначе. Даже обещал убить меня.
Салем Хаммади отсутствующе смотрел в пространство:
— Он отказывается от своего обета.
Хоснер обернулся и помахал Брину, который смотрел в прицел своей винтовки. Брин утвердительно махнул. Хоснер видел, как из-за только что укрепленных с помощью земли и багажа оборонительных валов украдкой выглядывают осажденные.
Кое-какие вещи выделялись на сером фоне пестрыми пятнами Нужно проследить, чтобы все было присыпано слоем пыли.
Хоснер снова повернулся к Хаммади. Араб заметил, как блеснуло стекло оптического прицела, и постарался запомнить позицию снайпера. Проходя мимо Хаммади, Хоснер нарочно подтолкнул его:
— Ладно, пошли. У меня много дел.
* * *
Группа двинулась вниз, затем повернула параллельно гребню холма, который Добкин считал внутренней городской стеной. Хоснер заметил место, где заднее колесо повредило ее; казалось, что это случилось сто лет тому назад. Они повернули на юг и направились к самым большим руинам. Раскопки развалин древнего города едва начались. Требовалось немало воображения, чтобы представить, каким он был раньше: молодые девушки с позванивающими браслетами, воины, многоцветные базары, религиозные процессии и знаменитые вавилонские астрологи, за несколько медных монет записывающие гороскопы на влажных глиняных табличках.
Впрочем, Хоснер, как и всякий житель Ближнего Востока, привык к раскопкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72