Полковник, специалист по психологической борьбе, который в течение нескольких лет изучал характер президента Ирака, нацарапал записку и подтолкнул ее по столу. Премьер-министр прочитал написанное:
«Вы уже и так слишком далеко его завели. Пора с этим покончить. Слишком поздно играть в дипломатию».
Премьер-министр кивнул в знак согласия и снова заговорил в телефонную трубку:
— Так способны ли ваши вооруженные силы организовать экспедицию в столь поздний час, господин президент?
Ответа не последовало. Наконец после длительной паузы вновь раздался голос президента. Он звучал очень холодно.
— Да. Я отдам приказ организовать экспедицию по реке. Но они не смогут высадиться до рассвета. Это самое большее, что я в состоянии сделать для вас.
— Прекрасно, — произнес в ответ премьер-министр, понимая, что на самом деле это все, что угодно, только не прекрасно, но все же не желая ставить под угрозу те небольшие успехи, которых ему удалось достичь.
— Как вы полагаете, что мы там можем найти?
— Понятия не имею.
— И мы тоже. Но в ваших интересах... я надеюсь, что-нибудь все-таки там обнаружится. Если нет, то ситуация окажется весьма щекотливой для вас.
— Понимаю.
Премьер-министр выдержал паузу. Настало время серьезного вопроса:
— Вы позволите нам оказать вашим людям помощь? Мы могли бы провести совместную операцию.
— Абсолютно невозможно.
Не имело смысла спорить на эту тему.
— Хорошо. Удачи вам.
Иракский лидер помолчал, потом тихо произнес:
— Вавилон. Плен. Странно.
— Да, странно.
На Ближнем Востоке невозможно сделать политический или дипломатический шаг, не переступив через пять тысяч лет кровавой истории. Именно это так и не смогли осознать, например, американцы. События, произошедшие три тысячелетия назад, на международных конференциях обсуждались так, словно они имели место на позапрошлой неделе. Если все это принять во внимание, остается ли надежда для кого-то из них?
— Но не так уж и странно.
— Может быть, и не очень странно. — На другом конце провода помолчали. — Вы не должны думать, что мы не испытываем сочувствия. Террористы нам ни к чему. Ни одно ответственное арабское правительство не поддержит их действия.
Он снова выдержал паузу, и израильтяне услышали звук, напоминающий глубокий меланхоличный вздох. Вздох этот прозвучал так по-арабски и в то же самое время так по-еврейски, что многие из сидящих в комнате не смогли побороть нахлынувшее вдруг чувство сопереживания, даже родства.
Иракский президент откашлялся:
— Я должен идти.
— Я свяжусь с вами перед рассветом, господин президент.
— Хорошо.
Телефон отключился. Премьер-министр поднял голову:
— Ну так как же, мы приступаем или нет? — Он посмотрел на стенные часы. До того момента, как над Вавилоном забрезжит первый солнечный луч, оставалось немногим более шести часов. — Или будем дожидаться действий Ирака?
Он закурил сигарету, и звук чиркнувшей о коробок спички громко прозвучал в тишине комнаты.
— Вы, конечно, понимаете, что это первый диалог между премьер-министром Израиля и президентом Ирака. Неужели мы хотим поставить под угрозу его результаты? Поставить под угрозу сам климат мирного сосуществования, который поднял в воздух эти «конкорды»?
Премьер-министр посмотрел на сидящих за столом и попытался прочитать что-нибудь на их лицах. Многие из этих лиц он уже видел на совещании по Энтеббе, но данная ситуация по своей сложности намного превосходила обсуждавшуюся тогда, хотя и там потребовалось несколько дней, чтобы достичь соглашения о военных действиях.
По одному генералы и политики начали подниматься со своих мест. Каждому давалось две минуты, чтобы высказать собственную точку зрения. Казалось, комната поделена примерно пополам, и линия раздела проходит вовсе не между военными и гражданскими лицами. Половина военных выступала за осторожность, и ровно половина гражданских поддерживала военные действия. Если бы объявили голосование, его результат оказался бы почти ничейным.
Встал Амос Зеви, заместитель министра иностранных дел, а в настоящее время временно исполняющий обязанности министра. Он указал, что если бы здесь присутствовали министр Ариэль Вейцман и заместитель министра транспорта Мириам Бернштейн, то они проголосовали бы за осторожность.
Ему тут же резко возразил генерал Гур:
— Это произошло бы в том случае, если бы они присутствовали именно здесь, господин министр. Но если бы они смогли послать свой голос оттуда, из Вавилона, то не сомневаюсь, что проголосовали бы за немедленную воздушную атаку.
Это меткое заявление вызвало единственный взрыв смеха в мрачной до этой минуты комнате.
Нашлись такие, кто до сих пор полагал, что Ахмед Риш уже захватил израильтян и очень скоро выдвинет свои требования. Эта оппортунистически настроенная группа настаивала на необходимости подготовиться к переговорам к тому самому моменту, когда будут оглашены условия выкупа.
Встал один из министров, Иона Галили. Он напомнил присутствующим, что во время совещания по Энтеббе два верховных раввина Израиля интерпретировали сборник юридических прецедентов еврейской религиозной традиции как позволение обменять террористов на заложников.
Немедленно подскочил министр юстиции Натан Дан, сам и раввин, и юрист одновременно:
— Я исключаю подобную интерпретацию.
Премьер-министр с силой стукнул ладонью по столу, и стопка бумаги, лежащая перед ним, подпрыгнула.
— Достаточно! Это не Иешива и не кафе в Тель-Авиве! Меня не интересуют ни древние тексты, ни древнееврейский язык, ни толкования! Меня интересует лишь то, что происходит здесь и сейчас! Ласков! Вам слово. В вашем распоряжении ровно две минуты.
Тедди Ласков занял место в конце длинного стола. Он заговорил в общих терминах, приводя классические военные аргументы в пользу немедленных действий, но видел, что его речь не производит никакого впечатления. Ясно было, что недостаток решимости проистекает из боязни организовать воздушный налет на Вавилон и в результате увидеть, что удар нанесен лишь по диким животным, обитающим в пустыне. В нормальных условиях один подобный промах может отправить все правительство и половину кнессета домой, сочинять мемуары. Если правительство поступит решительно и обнаружит «конкорд» с миссией мира на борту пропавшим без вести или — что еще хуже — если окажется, что люди погибли, тогда по крайней мере оно сможет оправдаться при помощи каких-то гуманитарных идей. Но если окажется, что ошибается он, Ласков, или не прав фотоаналитик, и там никого и ничего нет...
Ласков все-таки решил рискнуть:
— Я понимаю суть проблемы. Все в порядке. Если я смогу окончательно доказать, что наши люди находятся в Вавилоне останутся ли у кого-нибудь серьезные возражения против того, чтобы отправиться туда и их вызволить?
Премьер-министр поднялся:
— В этом и состоит суть дела, генерал. Если сможете доказать мне решительно и бесповоротно, что наши люди там, я проголосую за выступление.
Теперь каждый увидел для себя выход. Если последующие события покажут, что следует одобрить рейд, Объединенный Совет сможет оправдать свое бездействие перед гражданами страны вескими доводами об ошибочности и неполноте разведданных. Можно было бы категорично настаивать на том, что о миссии мира в Вавилоне ничего не было известно. И это оказалось бы не просто отговоркой. Это была бы правда.
— И откуда же вы полагаете получить решающие свидетельства, генерал? — поинтересовался премьер-министр. — Вряд ли мы сможем принять еще одно сверхъестественное откровение, если, конечно, нам не позволено будет всем сразу настроиться на необходимую волну.
Ласков не обратил внимания на пролетевший по залу смешок.
— Уполномочен ли я действовать от вашего имени?
— Вы просите слишком многого.
— Только лишь до рассвета.
— Ну за такое короткое время, полагаю, вы не сможете нанести большого вреда. Хорошо. А тем временем воздушная операция будет ждать наготове. Если вы вернетесь сюда к 5.30 утра и предъявите мне неопровержимые доказательства того факта, что «конкорд» действительно сел в Вавилоне, тогда я нажму красную кнопку, и все мы скрестим пальцы и будем надеяться на лучшее. Однако если до того мы получим известия от иракской стороны, что в Вавилоне никого нет, тогда какие бы доказательства вы мне ни предъявили, они не будут приняты во внимание. Во всяком случае, на рассвете мне придется надеяться, что президент Ирака сдержит слово и пошлет отряд в Вавилон. Мне не хотелось бы, чтобы наши силы столкнулись с их силами, поэтому 5.30 — исходное время для начала операции. Справедливо, как вам кажется?
— Мне хотелось бы возглавить боевое подразделение.
Премьер-министр отрицательно покачал головой:
— Что за невероятные амбиции! Вы ведь даже больше не состоите в вооруженных силах. Почему я только что наделил вас такими большими полномочиями? Наверное, просто сошел с ума.
— Пожалуйста.
В комнате повисла тишина. Казалось, премьер-министр глубоко задумался, потом поднялся вновь и, словно впервые в жизни, взглянул на Ласкова:
— Если вы докажете мне, что идти необходимо, тогда я с удовольствием доверю вам руководство боевым отрядом. У меня нет никакой иной кандидатуры, — обтекаемо и двусмысленно прореагировал он.
Ласков откозырял, повернулся и вышел в коридор. Талман поспешил следом.
В коридоре оказалось полно народу, и Талман заговорил вполголоса:
— Какую такую чертову информацию ты собираешься получить за это время?
Ласков только пожал плечами:
— Не знаю.
* * *
Они вышли, прошли мимо колонн фасада, миновали чугунные ворота и оказались на улице. Оба молчали. Если бы не горячий сухой ветер, Иерусалим утонул бы в тишине. Даже в духоте ночь казалась прекрасной — такой, какой может быть лишь весенняя ночь в Иерусалиме. В воздухе парил сладкий аромат распускающихся деревьев, небо казалось хрустальным куполом. Растущая луна над головой стремилась к своему завершению. Ее желтый свет лился мягко и тепло. Цветы, виноградные лозы, кусты и деревья заполняли все свободное пространство, как будто росли они не в каменном городе, а в деревне. На улицах, вымощенных древней брусчаткой, на равных соседствовали дома, построенные от двадцати до двух тысяч лет назад. Ведь для Иерусалима это не имеет ни малейшего значения — здесь все одновременно и древнее, и молодое.
Талман никак не мог успокоиться:
— Тогда какого же черта ты все это наговорил? И так ведь оставался шанс, что они проголосуют за выступление. А теперь ты дал им возможность отступить.
— Они ни за что не проголосовали бы за военную операцию.
В мерцающем свете луны Талман посмотрел на товарища:
— Ты что, сомневаешься?
Ласков резко остановился:
— Нет, абсолютно не сомневаюсь. Они действительно в Вавилоне, Ицхак. Это я знаю наверняка. — Он помолчал и добавил: — Я их слышу.
— Чушь. Вы, русские, неисправимые мистики.
Ласков согласно кивнул:
— Это правда.
Но Талман все-таки надеялся получить конкретный ответ на свой конкретный вопрос:
— Нет, ты мне ответь, я настаиваю, что было у тебя на уме, когда ты обещал представить доказательства?
— Давай предположим, что ты собрался бы связаться с разведывательным самолетом. Как бы ты это сделал без радио?
Талман с минуту подумал:
— Ты имеешь в виду фото? Ну наверное, я нарисовал бы большие знаки на земле... ты понимаешь, о чем я. А если бы это оказалось невозможным, или самолет летел бы слишком высоко, в темноте или густой облачности, или поднялась песчаная буря, тогда я, наверное, соорудил бы какой-то тепловой источник. Но ведь мы видели эти тепловые источники. Они не решают дела.
— Никаких сомнений не осталось бы, имей они форму Звезды Давида.
— Но ведь не было такой формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
«Вы уже и так слишком далеко его завели. Пора с этим покончить. Слишком поздно играть в дипломатию».
Премьер-министр кивнул в знак согласия и снова заговорил в телефонную трубку:
— Так способны ли ваши вооруженные силы организовать экспедицию в столь поздний час, господин президент?
Ответа не последовало. Наконец после длительной паузы вновь раздался голос президента. Он звучал очень холодно.
— Да. Я отдам приказ организовать экспедицию по реке. Но они не смогут высадиться до рассвета. Это самое большее, что я в состоянии сделать для вас.
— Прекрасно, — произнес в ответ премьер-министр, понимая, что на самом деле это все, что угодно, только не прекрасно, но все же не желая ставить под угрозу те небольшие успехи, которых ему удалось достичь.
— Как вы полагаете, что мы там можем найти?
— Понятия не имею.
— И мы тоже. Но в ваших интересах... я надеюсь, что-нибудь все-таки там обнаружится. Если нет, то ситуация окажется весьма щекотливой для вас.
— Понимаю.
Премьер-министр выдержал паузу. Настало время серьезного вопроса:
— Вы позволите нам оказать вашим людям помощь? Мы могли бы провести совместную операцию.
— Абсолютно невозможно.
Не имело смысла спорить на эту тему.
— Хорошо. Удачи вам.
Иракский лидер помолчал, потом тихо произнес:
— Вавилон. Плен. Странно.
— Да, странно.
На Ближнем Востоке невозможно сделать политический или дипломатический шаг, не переступив через пять тысяч лет кровавой истории. Именно это так и не смогли осознать, например, американцы. События, произошедшие три тысячелетия назад, на международных конференциях обсуждались так, словно они имели место на позапрошлой неделе. Если все это принять во внимание, остается ли надежда для кого-то из них?
— Но не так уж и странно.
— Может быть, и не очень странно. — На другом конце провода помолчали. — Вы не должны думать, что мы не испытываем сочувствия. Террористы нам ни к чему. Ни одно ответственное арабское правительство не поддержит их действия.
Он снова выдержал паузу, и израильтяне услышали звук, напоминающий глубокий меланхоличный вздох. Вздох этот прозвучал так по-арабски и в то же самое время так по-еврейски, что многие из сидящих в комнате не смогли побороть нахлынувшее вдруг чувство сопереживания, даже родства.
Иракский президент откашлялся:
— Я должен идти.
— Я свяжусь с вами перед рассветом, господин президент.
— Хорошо.
Телефон отключился. Премьер-министр поднял голову:
— Ну так как же, мы приступаем или нет? — Он посмотрел на стенные часы. До того момента, как над Вавилоном забрезжит первый солнечный луч, оставалось немногим более шести часов. — Или будем дожидаться действий Ирака?
Он закурил сигарету, и звук чиркнувшей о коробок спички громко прозвучал в тишине комнаты.
— Вы, конечно, понимаете, что это первый диалог между премьер-министром Израиля и президентом Ирака. Неужели мы хотим поставить под угрозу его результаты? Поставить под угрозу сам климат мирного сосуществования, который поднял в воздух эти «конкорды»?
Премьер-министр посмотрел на сидящих за столом и попытался прочитать что-нибудь на их лицах. Многие из этих лиц он уже видел на совещании по Энтеббе, но данная ситуация по своей сложности намного превосходила обсуждавшуюся тогда, хотя и там потребовалось несколько дней, чтобы достичь соглашения о военных действиях.
По одному генералы и политики начали подниматься со своих мест. Каждому давалось две минуты, чтобы высказать собственную точку зрения. Казалось, комната поделена примерно пополам, и линия раздела проходит вовсе не между военными и гражданскими лицами. Половина военных выступала за осторожность, и ровно половина гражданских поддерживала военные действия. Если бы объявили голосование, его результат оказался бы почти ничейным.
Встал Амос Зеви, заместитель министра иностранных дел, а в настоящее время временно исполняющий обязанности министра. Он указал, что если бы здесь присутствовали министр Ариэль Вейцман и заместитель министра транспорта Мириам Бернштейн, то они проголосовали бы за осторожность.
Ему тут же резко возразил генерал Гур:
— Это произошло бы в том случае, если бы они присутствовали именно здесь, господин министр. Но если бы они смогли послать свой голос оттуда, из Вавилона, то не сомневаюсь, что проголосовали бы за немедленную воздушную атаку.
Это меткое заявление вызвало единственный взрыв смеха в мрачной до этой минуты комнате.
Нашлись такие, кто до сих пор полагал, что Ахмед Риш уже захватил израильтян и очень скоро выдвинет свои требования. Эта оппортунистически настроенная группа настаивала на необходимости подготовиться к переговорам к тому самому моменту, когда будут оглашены условия выкупа.
Встал один из министров, Иона Галили. Он напомнил присутствующим, что во время совещания по Энтеббе два верховных раввина Израиля интерпретировали сборник юридических прецедентов еврейской религиозной традиции как позволение обменять террористов на заложников.
Немедленно подскочил министр юстиции Натан Дан, сам и раввин, и юрист одновременно:
— Я исключаю подобную интерпретацию.
Премьер-министр с силой стукнул ладонью по столу, и стопка бумаги, лежащая перед ним, подпрыгнула.
— Достаточно! Это не Иешива и не кафе в Тель-Авиве! Меня не интересуют ни древние тексты, ни древнееврейский язык, ни толкования! Меня интересует лишь то, что происходит здесь и сейчас! Ласков! Вам слово. В вашем распоряжении ровно две минуты.
Тедди Ласков занял место в конце длинного стола. Он заговорил в общих терминах, приводя классические военные аргументы в пользу немедленных действий, но видел, что его речь не производит никакого впечатления. Ясно было, что недостаток решимости проистекает из боязни организовать воздушный налет на Вавилон и в результате увидеть, что удар нанесен лишь по диким животным, обитающим в пустыне. В нормальных условиях один подобный промах может отправить все правительство и половину кнессета домой, сочинять мемуары. Если правительство поступит решительно и обнаружит «конкорд» с миссией мира на борту пропавшим без вести или — что еще хуже — если окажется, что люди погибли, тогда по крайней мере оно сможет оправдаться при помощи каких-то гуманитарных идей. Но если окажется, что ошибается он, Ласков, или не прав фотоаналитик, и там никого и ничего нет...
Ласков все-таки решил рискнуть:
— Я понимаю суть проблемы. Все в порядке. Если я смогу окончательно доказать, что наши люди находятся в Вавилоне останутся ли у кого-нибудь серьезные возражения против того, чтобы отправиться туда и их вызволить?
Премьер-министр поднялся:
— В этом и состоит суть дела, генерал. Если сможете доказать мне решительно и бесповоротно, что наши люди там, я проголосую за выступление.
Теперь каждый увидел для себя выход. Если последующие события покажут, что следует одобрить рейд, Объединенный Совет сможет оправдать свое бездействие перед гражданами страны вескими доводами об ошибочности и неполноте разведданных. Можно было бы категорично настаивать на том, что о миссии мира в Вавилоне ничего не было известно. И это оказалось бы не просто отговоркой. Это была бы правда.
— И откуда же вы полагаете получить решающие свидетельства, генерал? — поинтересовался премьер-министр. — Вряд ли мы сможем принять еще одно сверхъестественное откровение, если, конечно, нам не позволено будет всем сразу настроиться на необходимую волну.
Ласков не обратил внимания на пролетевший по залу смешок.
— Уполномочен ли я действовать от вашего имени?
— Вы просите слишком многого.
— Только лишь до рассвета.
— Ну за такое короткое время, полагаю, вы не сможете нанести большого вреда. Хорошо. А тем временем воздушная операция будет ждать наготове. Если вы вернетесь сюда к 5.30 утра и предъявите мне неопровержимые доказательства того факта, что «конкорд» действительно сел в Вавилоне, тогда я нажму красную кнопку, и все мы скрестим пальцы и будем надеяться на лучшее. Однако если до того мы получим известия от иракской стороны, что в Вавилоне никого нет, тогда какие бы доказательства вы мне ни предъявили, они не будут приняты во внимание. Во всяком случае, на рассвете мне придется надеяться, что президент Ирака сдержит слово и пошлет отряд в Вавилон. Мне не хотелось бы, чтобы наши силы столкнулись с их силами, поэтому 5.30 — исходное время для начала операции. Справедливо, как вам кажется?
— Мне хотелось бы возглавить боевое подразделение.
Премьер-министр отрицательно покачал головой:
— Что за невероятные амбиции! Вы ведь даже больше не состоите в вооруженных силах. Почему я только что наделил вас такими большими полномочиями? Наверное, просто сошел с ума.
— Пожалуйста.
В комнате повисла тишина. Казалось, премьер-министр глубоко задумался, потом поднялся вновь и, словно впервые в жизни, взглянул на Ласкова:
— Если вы докажете мне, что идти необходимо, тогда я с удовольствием доверю вам руководство боевым отрядом. У меня нет никакой иной кандидатуры, — обтекаемо и двусмысленно прореагировал он.
Ласков откозырял, повернулся и вышел в коридор. Талман поспешил следом.
В коридоре оказалось полно народу, и Талман заговорил вполголоса:
— Какую такую чертову информацию ты собираешься получить за это время?
Ласков только пожал плечами:
— Не знаю.
* * *
Они вышли, прошли мимо колонн фасада, миновали чугунные ворота и оказались на улице. Оба молчали. Если бы не горячий сухой ветер, Иерусалим утонул бы в тишине. Даже в духоте ночь казалась прекрасной — такой, какой может быть лишь весенняя ночь в Иерусалиме. В воздухе парил сладкий аромат распускающихся деревьев, небо казалось хрустальным куполом. Растущая луна над головой стремилась к своему завершению. Ее желтый свет лился мягко и тепло. Цветы, виноградные лозы, кусты и деревья заполняли все свободное пространство, как будто росли они не в каменном городе, а в деревне. На улицах, вымощенных древней брусчаткой, на равных соседствовали дома, построенные от двадцати до двух тысяч лет назад. Ведь для Иерусалима это не имеет ни малейшего значения — здесь все одновременно и древнее, и молодое.
Талман никак не мог успокоиться:
— Тогда какого же черта ты все это наговорил? И так ведь оставался шанс, что они проголосуют за выступление. А теперь ты дал им возможность отступить.
— Они ни за что не проголосовали бы за военную операцию.
В мерцающем свете луны Талман посмотрел на товарища:
— Ты что, сомневаешься?
Ласков резко остановился:
— Нет, абсолютно не сомневаюсь. Они действительно в Вавилоне, Ицхак. Это я знаю наверняка. — Он помолчал и добавил: — Я их слышу.
— Чушь. Вы, русские, неисправимые мистики.
Ласков согласно кивнул:
— Это правда.
Но Талман все-таки надеялся получить конкретный ответ на свой конкретный вопрос:
— Нет, ты мне ответь, я настаиваю, что было у тебя на уме, когда ты обещал представить доказательства?
— Давай предположим, что ты собрался бы связаться с разведывательным самолетом. Как бы ты это сделал без радио?
Талман с минуту подумал:
— Ты имеешь в виду фото? Ну наверное, я нарисовал бы большие знаки на земле... ты понимаешь, о чем я. А если бы это оказалось невозможным, или самолет летел бы слишком высоко, в темноте или густой облачности, или поднялась песчаная буря, тогда я, наверное, соорудил бы какой-то тепловой источник. Но ведь мы видели эти тепловые источники. Они не решают дела.
— Никаких сомнений не осталось бы, имей они форму Звезды Давида.
— Но ведь не было такой формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72