В глубине души он опасался, что тот готовится убить его самого. Опустив глаза, араб увидел в руке незнакомца нож. Что же делать — нанести удар первым или же отступиться, вознося молитву Аллаху, чтобы большой человек не вздумал покончить с ним? Зачем убивать его, в поношенных сандалиях и ветхой одежде?
— Да пребудет с тобой Аллах, — произнес он, склоняя голову и отдавая себя на милость незнакомца.
Добкин колебался. В голове его проносились все аргументы «за» и «против» убийства.
— И с тобой тоже, — ответил он, проходя мимо и сворачивая на козлиную тропу между зданиями.
Генерал пришел в город, и снова, как прежде, ощущение того, что все это уже случалось раньше, охватило его. Он сознавал, что оно появляется из-за усталости и стрессов в сочетании со всеми виденными старыми картами и фантастическими реконструкциями этого места, но тем не менее ощущение не проходило. Наверное, как и у всех евреев — если, конечно, истории о пленении верны, — здесь когда-то жили и его предки.
Но его предки не мешкали, когда им приказали: «Идите!» Они пошли, но только для того, чтобы несколько веков спустя вновь оказаться в гонении — на сей раз со стороны римлян. И с тех самых пор вплоть до 1948 года у них не было места, которое они могли назвать домом. Каким-то образом после двух тысяч лет скитаний семья по фамилии Добкин оказалась в России и, уже уйдя из России, завершила свой путь и вернулась в Палестину. А из Палестины, Израиля Бенджамин Добкин возвратился в Вавилон. Вернется ли он в Иерусалим, в настоящее время оставалось под большим вопросом.
* * *
Добкин нашел древнее русло Евфрата, и оттуда уже оказалось несложно попасть в окрестности дворца. Примерно через четверть часа он стоял перед Воротами богини Иштар, глядя на знаменитую мозаику — бессмертных вавилонских львов. Пройдя сквозь ворота по Священной дороге процессий, он наконец увидел светящиеся окна гостиницы. Часовых возле нее не оказалось. Через улицу от гостиницы раскинулся целый палаточный лагерь. А немного поодаль Добкин смог разглядеть небольшой музей. Ашбалов, судя по всему, здесь не было. Наверняка они вновь отправились атаковать холм. Остановившись, чтобы перевести дух, генерал явственно расслышал, как со стороны холма раздались пулеметные очереди, а за ними наступила полная тишина. Интересно, кто это стрелял? Скорее всего один из аванпостов. Еще одна жертва в длинном печальном списке.
На минуту он задумался, не найти ли в музее доктора Аль-Танни, но решил этого все-таки не делать. Время дорого. А кроме того, можно ли доверять Аль-Танни? Если можно, то нужно ли вовлекать его в проблемы? У него самого не имелось никаких конкретных планов, кроме одного — единственного очень важного телефонного звонка, и если честно, то даже не хотелось всерьез задумываться о каких-то планах. Вся эта невероятная операция могла осуществиться лишь благодаря решительности, дерзости и, конечно, удаче. Он попал в деревню Умма, и там ему дали нужную одежду. Нашел гостиницу, и оказалось, что ашбалы ушли из своих палаток. Сейчас он должен зайти в здание и убить дневального и всех, кто там еще оставался. Но возможно, там же окажутся и раненые, а значит, и санитары.
Добкин подошел к веранде гостиницы и открыл дверь, ведущую в небольшой холл. Немного прищурился, чтобы глаза привыкли к освещению. Молодой араб в защитной форме сидел за конторкой регистратора и читал газету.
Все совсем просто и обычно, подумал генерал. Молодой человек, а это был Касым, поднял голову, и лицо его невольно напряглось.
— Да?
Касым как раз решил пойти и изнасиловать пленную еврейку еще раз — если, конечно, она жива. И вдруг эта помеха.
— Да?
Что-то явно было не так. Одежда не по размеру — мокрая и запачканная пылью и грязью, больше похожей на сгустки крови. Оружия вроде не видно. Фляга из козлиной шкуры.
Касым поднялся.
Добкин быстро, но не суетливо, подошел к конторке, одной огромной сильной рукой схватил часового за волосы, а другой быстро выхватил нож и всадил его в горло врагу. Вытащил нож и опустил тело на пол. Вытер руку о газету, а потом промокнул ею конторку и тоже бросил на пол. Из-за конторки все еще раздавались булькающие звуки. Добкин повернулся и направился к двери с надписью по-арабски «Управляющий». Открыл дверь.
Маленький кабинет оказался освещенным единственной лампой, стоящей на полу, и в круге света лежала обнаженная женщина — или девушка, — лежала на животе, вся в крови, мертвая или при смерти. По цвету кожи и прическе Добкин сразу определил, что это не местная девушка, похищенная для определенной цели. Он быстро подошел к лежащей и перевернул ее на спину. Лицо показалось знакомым, даже несмотря на то что было жестоко избито. Худшие опасения, что это одна из своих, подтвердились, поскольку в девушке невозможно было не узнать секретаршу Игеля Текоа. Имя ее, однако, генерал вспомнить не смог. Он опустился на колени и приложил ухо к груди девушки. Она дышала. Он вновь взглянул на окровавленное тело — выглядело оно так, словно его терзал какой-то дикий зверь.
Добкин поднял едва живое тело и положил на оттоманку у стены. На крючке у двери увидел длинный шерстяной халат и укрыл им ее. Обнаружил также кувшин воды, стоящий на буфете рядом с тазом, в котором смывали с рук кровь. Полил из кувшина на лицо девушки. Она тихонько пошевелилась. Добкин поставил кувшин. Нельзя было терять ни секунды — даже на то, чтобы облегчить страдания пленной. Он подошел к столу и снял телефонную трубку. Такое обычное действие показалось странным и сразу напомнило о Синайской кампании, во время которой он обнаружил работающий телефон в полностью разрушенной деревне. Тогда Добкин звонил в следующую деревню, все еще остававшуюся в руках египтян, чтобы сообщить, что они уже здесь. Там он оказался первой ласточкой, сейчас же дело обстояло совсем по-иному. Он нетерпеливо вслушивался в гудки. Этажом выше, как раз над головой, раздавались шаги и стоны. Именно там, очевидно, размещались раненые и ходили санитары. За стеной разговаривали. Ветер раскачивал жалюзи и скрипел оконными рамами. Неужели линия не работает? Генерал посмотрел на телефон. На нем не было наборного диска, аппарат работал исключительно через оператора, но как же его вызвать? Добкин постучал по рычажкам — еще и еще, — ему показалось, что на это ушла масса времени.
И вдруг раздался мужской голос, раздраженный и неприветливый:
— Алло? Коммутатор Хиллах. Алло?
Генерал перевел дыхание:
— Хиллах, соедините меня, пожалуйста, с международным оператором в Багдаде.
— Багдад?
— Да, Багдад.
Добкин понимал, что ему придется вести этот телефонный разговор со всей осторожностью и выдержкой человека, строящего карточный домик. Одно неверное слово, и связь окажется прерванной.
— Кто вызывает Багдад?
Добкин на секунду замешкался, потом сказал:
— Доктор Аль-Танни.
Нет. Оператор в Хиллахе наверняка знает голос этого человека. Грубая ошибка.
— То есть лично я — доктор Омар Саббах, гость доктора Аль-Танни, работающего в музее. Багдад, пожалуйста.
Последовала пауза.
— Подождите.
Добкин на мгновение задумался, где сейчас может находиться доктор Аль-Танни — в своей служебной квартире, расположенной в здании гостиницы, то есть рядом ним, или же в музее? Или он вообще дома, в Багдаде? Генерал держал трубку возле уха и ждал. Часы на стене отсчитывали минуты. Вдруг он поймал себя на том, что не отрываясь смотрит в таз с окрашенной кровью водой, и отвернулся. Глаза горели, и собственное тело, казалось, было готово развалиться на части. Он перенес телефон туда, где лежала Дебора Гидеон, и встал возле нее на колени. Водой из фляги смочил ей губы, пощупал пульс, дотронулся до бледной кожи и приподнял веки, чтобы взглянуть на глаза девушки. Несомненно, она в шоке, но молодость и здоровье должны помочь ей выжить. Добкин дотронулся до ее ран и внимательно их осмотрел. После этого недавнее убийство охранника показалось генералу уже не таким страшным делом.
Продолжая возиться с девушкой, генерал не выпускал телефонной трубки, прижав ее плечом к уху. Часы отсчитали уже четверть часа. Голоса за стеной становились все громче — очевидно, там шла карточная игра. А над головой что-то тяжелое глухо ударилось об пол — или пациент упал с кровати, или умершего перекинули на носилки.
Кто-то вошел в прихожую и принялся звать:
— Касым! Касым! Где ты?
Наверное, так зовут того дежурного, которого ему пришлось прикончить, подумал Добкин. Догадается ли кто-нибудь перегнуться через конторку и посмотреть на пол?
Шаги приблизились к двери, повернулась ручка. Не выпуская трубки, Добкин дотянулся до лампы и выключил ее. В эту минуту дверь открылась, и сноп света из коридора осветил то место на полу, где раньше лежала Дебора. В освещенное пространство попала ее голая нога, свесившаяся с дивана.
— Касым! Где же ты, сукин сын?
И тут вдруг отозвался оператор из Хиллаха:
— Вавилон? Вавилон? Багдад на проводе. Вавилон, вы меня слышите? Вы здесь?
Добкин стоял неподвижно, опасаясь даже дышать.
Оператор из Хиллаха обратился к оператору из Багдада:
— Вавилон отключился.
Дверь закрылась, и комната погрузилась в полную темноту.
Добкин тихонько произнес:
— Вавилон на связи.
— Что? Говорите громче. Громче!
— Вавилон здесь.
— Вы слышите Вавилон, Багдад?
— Слышу Вавилон, Хиллах, — произнес женский голос в Багдаде в ответ мужскому голосу в Хиллахе.
Какие они быстрые там, в Багдаде, подумал Добкин.
— Говорите, Вавилон, — предложила женщина-оператор в Багдаде.
Добкин сначала хотел попросить соединить его с офисом правительства Ирака или объяснить оператору, кто он такой и чего хочет, но тогда ему придется просить международного оператора переключить его на оператора внутреннего. А кроме того, какое правительственное учреждение будет открыто в это время? И как оператор прореагирует на его историю? Несколько сценариев стремительно пронеслись в его мозгу, и каждый заканчивался телефонным молчанием.
— Говорите, Вавилон!
— Соедините меня...
Нет, нет способа связаться из страны ислама с Израилем. В Израиль можно было бы попасть через Стамбул, но генерал не говорил по-турецки, поэтому пришлось бы разговаривать с арабо-язычным международным оператором в Стамбуле. А если бы на багдадском или каком-то еще коммутаторе услышали «Тель-Авив», сразу бы заподозрили неладное.
— Вавилон, вы слушаете?
— Да, конечно. Афины. Соедините меня с Афинами.
— Зачем вы звоните в Афины? Кто вы такой?
Вот и влип!
— Я доктор Омар Саббах, девушка, и я желаю позвонить коллеге в Афины. Пожалуйста, соедините меня немедленно!
На некоторое время воцарилась тишина, а потом голос произнес:
— На это потребуется некоторое время, доктор. Я вам позвоню, когда получу связь, доктор.
— Нет!
— Почему же нет?
— Ну... здесь неисправен звонок. Я не слышу входящего сигнала.
В трубке наступило молчание.
— Вы меня слышите, Багдад?
— Да-да. Подождите немножко. Сейчас я попробую вас соединить. Не кладите трубку.
— Спасибо. — Генерал услышал, как Багдад разговаривает с Дамаском, а Дамаск с Бейрутом. В Бейруте крупнейший коммутатор Ближнего Востока быстро соединился со Стамбулом. Было время — фактически еще и сейчас случались такие дни, — когда из Бейрута можно было дозвониться в Тель-Авив, всего-то двести километров по побережью. Но сегодня, возможно, не такой день, и рисковать не хотелось. Приятная беглая арабская речь сменилась спотыкающейся турецкой, а потом такой же плохой арабской, когда международные операторы в Стамбуле и Бейруте заговорили друг с другом. Часы продолжали свою неумолимую и безжалостную работу. Добкин и поверить не мог, что зашел уже так далеко. Он со страхом ждал, что с секунды на секунду связь прервется или же неожиданно откроется дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72