Ричард Крэйвен.
Всего лишь несколько часов назад она собственными глазами видела его предсмертные судороги на электрическом стуле и вот теперь должна красочно описать их в своем последнем очерке о знаменитом преступнике. Энн решила сосредоточиться на репортаже, чтобы выбросить из головы дурные мысли относительно возможности утраты Гленна.
Это будет репортаж о смерти, но, слава Богу, пока еще не о смерти мужа.
Когда Горди Фарбер вернулся в приемный покой, Энн уже почти заканчивала свой рассказ о казни Крэйвена, записывая его на диктофон.
Увидев доктора, она оставила свое занятие и терпеливо выслушала поставленный им диагноз. Диагноз был неутешительным, но она решила во что бы то ни стало вытащить мужа из могилы.
Она не отпустит его ни за что на свете.
Глава 10
Экспериментатор лежал в почти полной темноте, если, конечно, не считать тусклых бликов, отбрасываемых уличными фонарями на стены его комнаты. Он лежал неподвижно, стараясь уснуть и убеждая себя в том, что непременно нужно отоспаться.
Но только не сейчас. В эту минуту ему хотелось еще раз послушать репортаж с места казни.
Его пальцы погладили поверхность пульта дистанционного управления, и он живо представил себе давно забытое ощущение человеческой кожи.
Кожи одного из своих подопытных.
Это было так давно.
Да, прошло уже очень много времени с тех пор, как он прервал свои опыты. Однако сейчас, кажется, снова наступил благоприятный момент.
Хотя бы на какое-то время.
Он мягко нажат указательным пальцем на кнопку пульта, и с экрана телевизора зазвучат бодрый голос ведущего:
"И в завершение передачи еще раз о главном. Ричард Крэйвен был казнен сегодня в полдень на электрическом стуле после того, как его просьба о пересмотре дела была окончательно отклонена. Согласно заявлению корреспондентки "Сиэтл Геральд" Энн Джефферс, которая была последним человеком, разговаривавшим с Крэйвеном перед казнью, он не выразил абсолютно никаких сожалений о содеянном, хотя ему были предъявлены неопровержимые доказательства его вины. Понадобилось около одиннадцати часов, чтобы зачитать приговор..."
Экспериментатор злорадно захихикал, сожалея о том, что никто не может разделить с ним его радость. Ничего, вскоре весь мир узнает о его остроумной шутке.
Сколько же времени прошло с тех пор, как он провел свой последний эксперимент?
Так много, что он даже забыл выражение глаз своих подопытных в те минуты, когда он убеждал их в том, что все будет нормально. Правда, он по-прежнему отчетливо помнил острый диск хирургической пилы, легко разрезающий грудную клетку, и необыкновенно приятное тепло, в которое погружались его руки, ощупывая легкие и трепетно бьющийся комок сердца...
Экспериментатор застонал, представив себе невыразимое удовольствие от ощущения человеческого тепла.
Сейчас он мог начать все сначала, доказав тем самым, что они казнили невинного человека. Он целых два года сгорал от нетерпения, ожидая того момента, когда сможет вновь приступить к своим экспериментам. Целых два года он подтверждал своей бездеятельностью мнимую истинность предъявленных тому человеку доказательств его вины.
Как только он возобновит свои эксперименты, все эти кретины сразу же поймут, что допустили непростительную оплошность, казнив невиновного. Как бы ему хотелось оказаться маленькой букашкой и незаметно полюбоваться глупым выражением их лиц, когда они узнают о новых жертвах.
Разумеется, они без особого труда узнают его почерк. В этом нет абсолютно никаких сомнений, как, впрочем, и в том, что они попытаются отвернуться от ужасной истины. Они будут всячески доказывать несопоставимость прежних и новых происшествий, выискивать различия в технике проведения экспериментов, и все это только для того, чтобы сохранить незапятнанной свою репутацию и честь мундира.
Но самая ужасная участь постигнет Энн Джефферс. Ей придется не только признать свою ошибку в оценке Ричарда Крэйвена, но и взять на себя ответственность за его гибель. Ведь именно она преследовала его до самой последней минуты, горячо убеждая всех сомневающихся в его виновности, хотя ей так и не удалось добиться от него признания.
И вот сейчас Энн Джефферс станет его очередной мишенью. Разумеется, он немного поиграет с ней, предоставляя ей возможность увериться в своей правоте, а потом осторожно посеет в ее душе горькие семена сомнений и доведет ее до отчаяния, когда она осознает всю трагичность происшедшего. Вот тогда-то она и станет предметом его исследований.
Его пальцы погладили шершавую поверхность пульта - и в то же мгновение экран телевизора погас, на нем осталось" лишь небольшое постепенно угасавшее пятнышко.
Оно исчезло так же неумолимо, как умерли все его жертвы.
Но их смерть не была напрасной. Точнее сказать, это была не просто смерть, а всего лишь неудачные эксперименты, каждый из которых вносил свою лепту в расширение фундаментальных знаний о человеке. Он уже давно понял: знания о человеке являются гораздо более важными, чем суетная жизнь самого человека. Если великий Сократ считал, что душа человеческая непостижима в своей сущности, то Экспериментатор придерживался совершенно противоположного мнения. Для него жизнь являлась не какой-то философской абстракцией, а вполне конкретным предметом исследования и изучения. Пока все эти тупоголовые власти отчаянно преследовали бедняжку Крэй-вена, он окончательно убедился в том, что жертвы оказались не напрасны - их смерть внесла значительный вклад в теорию жизни, хотя, конечно, это было так же болезненно, как и смерть Ричарда Крэйвена на электрическом стуле.
Сейчас, когда Крэйвена уже нет, пора приступить к новым исследованиям. Это, безусловно, расширит его знания о человеческой жизни и к тому же докажет всем тупоголовым сыщикам, что он намного умнее их всех вместе взятых.
Его внимание привлекло движение за окном - по тротуару шла какая-то женщина. Куда она идет? На работу? Или, может быть, возвращается домой после вечерней смены? Какая, в сущности, разница? Никакой. В данный момент важно лишь то, что она привлекла его внимание. Почему бы ему не начать с нее, раз уж пришло время для продолжения опытов?
Нет, пожалуй. У него еще будет возможность подобрать более подходящий экземпляр.
Экспериментатор злорадно улыбнулся, вспомнив обстоятельства своего последнего опыта. Тогда все сыщики, вся их огромная команда, долго ломали головы над поиском общих признаков, которые могли бы объединить все жертвы в единственно верной концепции следствия. Естественно, они не смогли ничего найти и снова бросятся к своим записям и протоколам, как только найдут остатки его очередного эксперимента.
Да, они долго будут искать то, чего никогда не найдут.
Мысль о том взрыве эмоций, который неизбежно станет следствием его нового эксперимента, была настолько приятной, что он ухмыльнулся и отошел от окна. День оказался настолько трудным и долгим, наполненным всевозможными волнениями, что пора уж и отдохнуть. Завтра ему предстоит тщательно обдумать новую серию опытов.
Экспериментатор еще раз согнул и разогнул пальцы в предвкушении очередных открытий...
Глава 11
На следующее утро, когда серая пелена неба нависла над Сиэтлом, тысячи жителей этого города склонились над своей обычной чашкой кофе и бросили взгляд на первую колонку местной газеты, где была помещена небольшая заметка:
ЭНН ДЖЕФФЕРС
ПОСЛЕДНИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О РИЧАРДЕ КРЭЙВЕНЕ
Вчера в полдень завершился пятилетний период ужаса, охватившего многие штаты, города и поселки нашей страны. Ричард Крэйвен окончил свою жизнь на электрическом стуле. Он был обвинен в трех убийствах, хотя на самом деле совершил намного больше злодеяний, включая семь нераскрытых убийств в своем родном городе Сиэтле. По просьбе самого осужденного автор этих строк была приглашена для беседы с ним за несколько минут до казни. Во время разговора...
- Что она вытворяет, эта чертова баба?
Голос, прогремевший в кабинете Марка Блэйкмура в здании Управления общественной безопасности, был настолько знакомым, что Марк даже головы не поднял от газеты, тем более что он уже давно поджидал своего шефа и был готов к очередной вспышке начальственного гнева. Как только он пробежал глазами утренний номер "Геральд", то сразу понял, что скоро в его кабинет ворвется Джек Маккарти, скомкает газету в своем огромном кулачище и побагровеет так, словно ему только что нанесли смертельное оскорбление. Однако мало кто знал, что таково было нормальное состояние белокурого шефа отдела убийств.
Марк предусмотрительно отодвинул в сторону чашку, зная, что Джек сейчас хлопнет газетой по столу.
- "Семь нераскрытых дел"! Каково! - грохотал Маккарти. - Что за чушь собачья? Когда она все это написала? Ты же говорил мне, что ее муж находится в этой долбаной больнице!
- Да, верно, - спокойно ответил Марк и откинулся на спинку стула, как бы пытаясь отдалиться от праведного гнева своего шефа. - Как раз сегодня утром я отправил ей небольшой букет цветов в надежде, что это хоть как-то подбодрит ее.
Лицо Маккарти побагровело еще сильнее, и Марк испугался, как бы его начальник не лопнул от злости. Увидев, что на шее шефа вспучилась темная жила, Марк решил попытаться охладить его пыл.
- Знаешь, Джек, если Эккерли услышит, что ты назвал Энн Джефферс "чертовой бабой", то она еще до обеда предъявит тебе обвинение в сексизме и мужском шовинизме.
Это подействовало на шефа как холодный душ. Джек Маккарти резко обернулся и окинул кабинет Марка тревожным взглядом. Офицера Эккерли в кабинете не было.
- Боже мой, Блэйкмур, не надо так жестоко шутить. Мне осталось всего три года до пенсии и очень не хотелось бы, чтобы на меня навесили это дерьмо.
Джек плюхнулся на стул неподалеку от Марка и угрюмо уставился на газетную фотографию Энн Джефферс, сопровождавшую ее очерк.
- Ты знал, что она собирается написать эту чушь?
Блэйкмур пожал плечами:
- Она же должна была написать что-нибудь, верно? Надеюсь, ты не забыл, что она журналистка? Зачем тогда ее приглашать на саму процедуру казни?
- Понимаешь, она так написала, что можно подумать, будто она говорила с самим Крэйвеном, лежащим в могиле.
Голубые глаза Маккарти заметно потемнели.
- Он долго мучился, Марк? - спросил Маккарти, наклонившись вперед. - Черт бы тебя побрал, скажи мне, что он корчился в судорогах! Скажи, что этот сукин сын наделал в штаны, пока они поджаривали его! - Маккарти сильно стукнул кулаком по своей ладони. - Господи, как бы мне хотелось самому врубить эту штуку!
Марк Блэйкмур нервно заерзал на стуле и подумал, что не позавидуешь тому, кто навлек на себя подобный гнев его шефа. Он даже пожалел Энн Джефферс. Но, с другой стороны, в их отделе нельзя было найти ни единого человека, который осмелился бы выразить сочувствие Ричарду Крэйвену, - работники отдела слишком много знали о его жертвах. Да и самого Блэйкмура едва не стошнило, когда он пришел в морг и увидел одну из жертв убийцы. Поначалу все шло нормально, ко когда медики сказали Блэйкмуру, что жертва была жива во время вскрытия грудной клетки, он извинился и выбежал в туалет, где долго стоял над раковиной. Но сейчас Крэйвена уже казнили, и поэтому слова Маккарти встревожили Блэйкмура, тем более что вскоре посыпались жалобы на Энн Джефферс и от других членов их группы. Он вспомнил свою беседу с Энн, когда они летели назад в Сиэтл. Возможно ли хоть самое ничтожное сомнение в их правоте?
- Почему она до сих пор пинает дохлую лошадь? - спросил сидевший до этого молча Фрэнк Лавджой. - Ведь она занималась Крэйвеном около пяти лет. Неужели ей не надоело?
- Пусть пишет, что хочет, черт бы ее побрал, - проворчал Маккарти. - Нам пора заняться другими делами. Кстати, Фрэнк, что там по поводу того трупа, который вчера ночью был доставлен в Харборвью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61