Может быть, кто-то из них побывал в Панотаросе. - Шривер придвинул Муну пачку, потом дрожащей рукой извлек из бумажника другую. - Моя дочь Гвендолин Шривер.
Дейли перегнулся через плечо Муна. На его лице отразилось приятное удивление. Гвендолин Шривер оказалась хорошенькой девушкой, соответствовавшей эталону, который усиленно рекламируется в качестве национального идеала. Единственным отклонением от стандарта были иссиня-черные волосы, придававшие ей некоторую оригинальность.
- Это моя жена Уна. Сын Рол. Ему на днях минуло пятнадцать лет. А вот все вместе... - Голос Шривера опять задрожал. - Последний снимок. Они прислали его месяц назад... - Шривер тяжело опустил голову и уронил фотографию. Мун подхватил снимок. Гвендолин с матерью и братом сидели в глиссере. Штурвалом управлял низенький пожилой господин в элегантной форме яхтсмена. Бросался в глаза резкий контраст между счастливым выражением его лица и полупрезрительной гримасой Гвендолин.
- Каким образом Род Гаэтано узнал, где они находятся? - спросил Дейли.
- Вот единственное правдоподобное объяснение. - Шривер вынул из кармана скомканный журнал. - Они попали случайно в объектив вместе с Эвелин Роджерс. Если бы проклятый репортер знал, какие страшные последствия это будет иметь!
После ухода Шривера Дейли поднял брошенный на пол журнал. Это была "Золотая сцена", еженедельник, специализировавшийся на любовных аферах популярных артистов. Репортаж, посвященный Эвелин Роджерс, прозванной ее поклонниками Куколкой, занимал шесть страниц.
"Куколка Роджерс сбежала от своего мужа - джазового певца Сиднея Мострела! Ее новый любовник - Рамиро Вилья, обворожительный официант мексиканского ресторана "Кукарача"! Тайный медовый месяц на райском пляже Панотароса!" - захлебываясь, сообщали заголовки.
Двадцать два снимка наглядно демонстрировали беспредельное счастье на фоне лазурного моря, зеленых пальм и колоритных испанских крестьян в черных беретах. На двух, кроме самой Куколки и мексиканца, был виден скромно державшийся на заднем плане пожилой мужчина в белой рубашке, белых шортах и совершенно не гармонирующих с ними черных сандалиях. А на одной фотографии, той самой, что сыграла такую трагическую роль, объектив случайно запечатлел жену и сына Шривера. Подпись под снимком гласила: "На острове Блаженного уединения Куколку Роджерс ожидает ее любимый Рамиро".
Дейли закрыл журнал. На обложке стояла дата "15 февраля".
- Прошел целый месяц. - Мун нахмурился. - Не понимаю, почему Род Гаэтано так долго медлил. Это непохоже на него.
- Очень просто. Очевидно, его люди не интересуются любовными аферами кинозвезд. Шривер тоже только сегодня увидел журнал. К тому же Род все это время, может быть, еще надеялся, что ему согласятся платить.
- Странно, - пробормотал Мун.
- Что странно?
- Все! Панотарос! Это ведь тот самый поселок, где вчера произошла воздушная катастрофа. Разбились два самолета. Там должна быть масса полиции и солдат, разыскивающих летчиков и обломки. Выходит, что парни Гаэтано будто нарочно выбрали самое рискованное время для своей операции... Жалею, что впутался в эту историю. Тут что-то не так.
- Боитесь? - насмешливо спросил Дейли.
Мун вместо ответа посмотрел на кресло, в котором недавно сидел Шривер. Почудилось, что оно сгорбилось и сморщилось, впитав в себя все несчастья старика. Спасаясь от ненужных эмоций, он торопливо рассовал по карманам фотографии и бумаги. Дейли потушил свет. Прежде чем дверь бесшумно затворилась, Мун еще раз окинул взглядом темную комнату. Светящееся привидение одиноко покачивалось в воздухе.
ПРИБЫТИЕ В ПАНОТАРОС
Голубой автобус с надписью "Малага - Панотарос" резко затормозил перед опустившимся шлагбаумом. Прикрепленные к крыше корзины и чемоданы подпрыгнули и, погромыхав, снова застыли. Почти все пассажиры вышли. Крестьяне вынули из кожаных мешочков табак и скрутили сигаретки.
- Прошу вас! - К Муну подошел священник в черной сутане. У него было сравнительно молодое, загорелое лицо. Темные глаза из-под лохматых, тронутых сединой бровей со скрытой пытливостью вглядывались в собеседника.
Два часа назад они встретились в банке Педро Хименеса, где падре Антонио с готовностью взял на себя роль переводчика. В автобусе священник не навязывал своего общества. Но время от времени Мун, отрываясь от окна, ловил на себе его взгляд. Взгляд, похожий на рентгеновский луч. Казалось, падре Антонио видит человека насквозь и каким-то седьмым чувством угадывает его слабости.
- Благодарю вас! - Мун взял протянутый портсигар, украшенный крестом и сплетенными в вензель латинскими буквами O.D. Мун механическим движением перевернул его. На обратной стороне были нацарапаны крестики. Двадцать или тридцать. Их истинное значение Мун узнал значительно позже.
- Ах, совсем забыл! Этот портсигар имеет маленький секрет, - священник нажал потайную пружину. В левом отделении лежали светлые табачные листья, в правом - темные.
- Один только? - пошутил Мун.
- Вы намекаете на О.D. - Падре Антонио улыбнулся. - Это первые буквы латинских слов "Opus dei" - в переводе "Дело господне". Так называется духовный орден, членом которого я состою. Как видите, ничего таинственного.
- А крестики, по-видимому, отметки о членских взносах?
- Почти... Помочь вам? - И падре Антонио, явно уклоняясь от разговора, ловко свернул выбранный Муном черный лист. Пальцы были длинные и тонкие, коротко стриженные ногти без какого-либо следа никотина.
Мун затянулся и выпустил двойное кольцо. Табак был превосходный, куда лучше дешевых сигар, которые он обычно покупал.
Из-за поворота вынырнул товарный состав с грязным от копоти, неимоверно старым паровозом. Мимо проносились, громыхая на стыках, платформы, груженные овцами. Пассажиры автобуса не обращали на них внимания. Но вот показались деревянные просторные клетки с быками.
- Везут для корриды, - пояснил падре Антонио.
Пассажиры обменивались оживленными замечаниями, по-видимому, обсуждали достоинства и недостатки завтрашних противников знаменитых и безвестных тореадоров. Быки казались смирными, даже немножко испуганными. Один из них тоскливо мычал, словно жалуясь на дорожные неудобства. Но по их могучим шеям, крупным рогам, одетым для безопасности в мягкие наконечники, можно было судить, что они дадут себя убить только после упорного сопротивления.
Последний вагон мелькнул за шлагбаумом. Проводники, стоявшие на площадке для обозрения, дружелюбно помахали руками. Пора было возвращаться в машину. Мун бросил недокуренную цигарку и неохотно последовал за священником. После холодной и мокрой мартовской погоды, с которой он расстался только вчера, стоять под теплым, почти горячим южным солнцем было просто благодатью. Мун был приятно удивлен такой резкой переменой климата. Его коричневый, в крапинку костюм из грубой шерсти явно не годился для этих краев.
Войдя в автобус, Мун взглянул на свой брошенный в кресло пиджак. Он совершенно забыл, что во внутреннем кармане осталось несколько тысяч песет. Судя по убогой одежде спутников, для них такая сумма представляла большой соблазн.
- Не бойтесь, - падре Антонио перехватил его взгляд, - мы в Испании. Тут бедность и честность являются синонимами, - добавил он с чуть иронической улыбкой.
Разговор зашел о бое быков. Священник не одобрял его, но и не порицал.
- Всем людям, а в особенности южанам, нужны хлеб и зрелища. Это поняли еще древние римляне. Хлеба у нас маловато, приходится возмещать зрелищами. Бой быков все же безобиднее, чем революции. Что же касается гуманности, то я лично считаю, что ваша биржа ни в чем не уступает корриде.
- Вы были у нас? - спросил Мун. - То-то вы так прекрасно говорите по-английски.
- Никогда не был и не собираюсь. Ваша машинная цивилизация мне глубоко чужда. Что касается языка, то я учился в колледже монсеньора де Шеризи...
- Никогда не слыхал, - пробурчал Мун. - Это для лингвистов?
- Нет. Самый лучший иезуитский университет. Находится в Париже. Каждый студент, кроме латыни, древнегреческого и древнееврейского, обязан в совершенстве знать три европейских языка. Кроме того, он по собственному выбору изучает какое-нибудь азиатское или африканское наречие. Я, например, владею одним из языков банту.
Священник продолжал говорить. Мимо проносились оливковые рощи, буро-лиловые склоны невысоких гор, сложенные из необтесанных камней ограды крестьянских владений. Уморенный царившей в автобусе духотой и усталостью (во время перелета через океан ему почти не удалось уснуть), Мун незаметно для себя задремал. Разбудили его возбужденные голоса пассажиров.
- Что такое? - спросил Мун.
- Проверка документов, - объяснил священник. - В поездах и на крупных автомагистралях это обычное дело. Но в Панотаросе впервые.
Мун выглянул. Автобус стоял на горном перевале, через который вела единственная дорога в Панотарос. На горизонте синело море. Снизу, из прибрежной долины, карабкалась вереница груженных корзинами осликов. Один из них остановился, чтобы сорвать растущий на обочине мак. С цветком во рту, он словно шаржировал плакаты бюро путешествий, на которых обычно изображается жгучая испанская красавица с кастаньетами в плавно изогнутых смуглых руках и алой розой в зубах.
Такими же атрибутами туристской рекламы казались стоявшие возле автобуса полицейские из корпуса гражданской гвардии в черных мундирах, с ярко-желтыми широкими портупеями крест-накрест. Диковинные, загнутые кверху треуголки выглядели еще более архаичными рядом с белой каской сержанта американской военной полиции. Увидев их, погонщик осликов остановился без приказа. Американский сержант заглянул в корзины. Содержимое оранжево-багряные помидоры - ему почему-то не понравилось. Выразительным жестом он приказал крестьянину поворачивать обратно.
- Что они ищут? - удивился Мун.
- Понятия не имею, - падре Антонио пожал плечами. - В сегодняшнем номере "Пуэбло" пишут, будто американцы потеряли при воздушной катастрофе какие-то секретные устройства.
- Неужели эти секреты можно спрятать в помидоре? - Мун рассмеялся.
- Ваш паспорт, сеньор! - обратился к нему гражданский гвардеец. Увидев герб, передал паспорт американскому солдату. Тот бегло посмотрел на фамилию и, кивнув головой, отдал обратно. Это был единственный раз, когда американец принял участие в проверке. Все остальное время он безучастно стоял в тени автобуса и лениво разглядывал дымок своей сигареты. Одетый в ладно пригнанный комбинезон цвета хаки, рослый, широкоплечий, упитанный, он казался живым олицетворением Америки. Точно таких же парней можно встретить сегодня в Африке, Азии, а завтра, если американцам удастся добраться туда, на Марсе или Венере. По выражению лица было видно, что сержанту решительно все равно, где находиться, лишь бы поблизости имелись кино и выпивка.
- Все в порядке! - Старший чином гражданский гвардеец отдал честь. Можете ехать!
Автобус покатил вниз. Высунувшийся в окно Мун встретился со взглядом сержанта военной полиции. Сержант выразительно сплюнул и, отвернувшись, подошел к рации, установленной на обломке древнеримской колонны.
Еще несколько витков спирали дороги - и в окно ворвался целый хаос красок, в котором преобладали лазурь моря, зелень пальм, белые и розовые тона домов и хижин. Мун ожидал увидеть сравнительно пустынный поселок. Правда, уже в Малаге ему сообщили, что нахлынувшие в течение последнего месяца туристы увеличили население Панотароса почти вдвое. Но то, что Мун увидел, все же явилось сюрпризом.
Панотарос казался стихийно возникшей и беспорядочно разросшейся ярмаркой. Склоны гор с завешанными циновками входами в пещеры, перед которыми сушилось белье. Рядом с древнеримской крепостной стеной обнесенный проволочной оградой палаточный городок, где мелькали зеленые, голубые и желтые комбинезоны американских солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49