он на взлетно-посадочной полосе военно-воздушной базы в Дувре, наблюдающий за тем, как солдаты сгружают цинковые гробы, прибывшие из Да Нанга. Он приехал сюда, чтобы забрать гроб своего друга.
Двадцатилетний Крис Хэй весь дрожит, несмотря на летнюю жару, от страшной мысли, время от времени накатывающей на него, что в одном из этих сверкающих гробов мог бы быть и его брат Терри, героически сражающийся в чужой стране. А они даже не попрощались...
Монотонные звуки дождя, который все не хотел прекращаться, все усиливались и усиливались, пока не вытеснили воспоминания.
Крис встряхнулся. Он поднял воротник пиджака и, сгорбившись под дождем, быстро пошел вниз по улице.
Добравшись до дома, он содрал с себя мокрую одежду и, оставшись в спортивных трусах и майке, посмотрел на свое отражение в большом зеркале на стене спальни.
Всякий, кто его увидел бы в этот момент, не мог бы не восхититься его мускулатурой. Высокий, широкоплечий, с узкими бедрами атлета. Его твердые мышцы обладали характерной удлиненностью — не бугристые наросты культуриста и не жилистые конечности бегуна на длинные дистанции — которой отличаются мышцы пловцов и велосипедистов.
Крис видел в зеркале другого человека. Этот человек был помоложе, часами мог заниматься аэробикой без признака усталости. Ему прочили победу в Тур де Франс, в велогонке, в которой велосипедист должен уметь поддерживать скорость свыше 25 миль в час на крутых альпийских подъемах. Это было в 1969 году, в том самом году, когда Терри уже увертывался от свистящих пуль в Юго-Восточной Азии.
В тот год велогонка была посвящена французской глубинке, и по сей день это сельская Франция осталась в памяти и в сердце Криса. Французская глубинка подняла его на вершину сияющей славы, и она же здорово стукнула его по носу, так что он вернулся домой совсем другим человеком. Юноша в цвете лет, беспредельной силы и выносливости, о котором знакомые итальянцы говорили как о настоящем risico, любящий жизнь и риск, куда-то исчез, исчез навсегда.
На сколько он старше теперь того юноши? Если считать годами, то не намного. Да и внешне он мало изменился. Все те же голубые глаза, волнистые черные волосы. Ни унции лишнего жира на лице и теле, минимум морщин. «Это в тебе проявляется твоя кельтская кровь, сын!» — бывало говорил ему отец. И, действительно, молодой Крис Хэй любил воображать себя кельтским воином, в доспехах, мечом отбивающегося от дюжины низкорослых пиктов где-то у каменных глыб Стоунхенджа.
Боже мой, подумал он, как давно это было! Но голос Сутан в телефонной трубке звучал у его уха всего мгновения назад.
Он выдвинул ящик антикварного французского стола, достал толстую пачку бумаги с машинописным текстом, перетянутую посередине резинкой. Он потянул за нее и она лопнула. Листы потрепаны по краям, все в пятнах. В правом верхнем углу — пометка, сделанная его рукой: Мугены, 1969.
Он не доставал эту рукопись уже много лет, и, просматривая сейчас некоторые страницы, он понимал, почему: глаза резала неуклюжесть многих предложений. Судорожным движением он сгреб этот бумажный хлам со стола, бросил в ящик и со стуком задвинул его.
Босиком прошел во вторую спальню, оборудованную как спортзал. У стены стояла штанга, рядом с тренажером, снабженным электронными приборами. Напротив, у окна — стационарный велосипед для тренировок. Крис взобрался на него и нажал на педали. Его глаза смотрели в окно, за которым не было ничего интересного: его квартира находилась на 30 этаже. И перед его умственным взором проплывали Тононле-Бэ, Шамо, Обань и Динье. Плечи его опять облегала желтая майка лидера велогонки Тур де Франс.
Через час он слез с велосипеда и пересел на тренажер. А потом еще потягал штангу, пока не почувствовал приятную усталость во всем теле и не пропотел хорошенько. Но и это не успокоило его, как, впрочем, и холодный душ. Мугены опять непрошеным гостем вторглись в его воспоминания. Не только Тур де Франс заполняла его жизнь летом 1969 года.
Одевшись, он беспокойно расхаживал по квартире, как узник в камере. Из каждого зеркала, из каждого оконного стекла на него смотрела Сутан. В конце концов, он не выдержал, сдернул с вешалки легкий плащ и ушел из дома.
Уже оказавшись к северу от Семьдесят второй улицы, он осознал, куда его ведут ноги. Всего в одном квартале от этого места, в нелепом старом кооперативном доме между Пятой авеню и Мэдисон-плейс жил Макс Стейнер.
Привратник окликнул Криса, затем указал пальцем на один из лифтов. В этом чудном доме каждые две квартиры на каждом этаже обслуживались отдельным лифтом.
Стейнер уже распахнул дверь своей квартиры, прежде чем лифт с Крисом остановился на его этаже. На лице у Макса была широчайшая улыбка, и Крис почувствовал благодарность судьбе за то, что у него есть такой союзник. Они вместе стояли спина к спине против всего мира с того самого момента, как Крис начал работать в фирме Стейнер, Макдоуэлл и Файн. И так будет всегда. Вот почему сами ноги привели Криса сюда.
— Надеюсь, ты пришел сюда позлорадствовать, — сказал Стейнер, с чувством тряся руку Криса. — Шестичасовые новости посвящены исключительно тебе, сукин ты сын. — В том состоянии духа, в котором находился сейчас Крис, такой энтузиазм действовал ему на нервы еще больше, чем дождь.
— Макс, могу я с тобой поговорить?
— Конечно, конечно. — Макс затащил его в вестибюль. Из дверей квартиры раздавались чьи-то голоса. — Но только потом. Заходи поскорее. У нас здесь небольшая вечеринка. Билл и Марджори Хорнер, Джек и Бетти Джонсон, — ты их всех знаешь. Мы уже закончили с ужином. Выпей с нами, чтобы крепче спалось. Скоро одиннадцатичасовые новости. Можешь себе злорадствовать сколько угодно...
— Нет, не надо. Большое спасибо, но я лучше пойду. — Господи Иисусе, этого еще не хватало: корчить серьезную мину и разговаривать на профессиональные темы с коллегами за бокалом мартини и бутербродами с икрой!
— Да брось ты, Крис! — уговаривал его Макс. — Неужели ты думаешь, что ты здесь лишний? Кроме того, ты же здесь всех знаешь. — Он довольно рассмеялся. — Они твои искренние почитатели. Сожрут меня живьем, если узнают, что я отпустил тебя. Ты будешь у нас почетным гостем.
Крис не сердился на Макса: он ведь не знал о смерти Терри. Он не сообщал ему о ней, да теперь и не мог. Только представить себе выражение на лице Макса и его слова: «А ты мне никогда не говорил, что у тебя есть брат!» Нет, этого Крис просто не мог бы вынести.
— Нет, спасибо, но сейчас не могу, — отбивался он от радушного приглашения зайти. — Я только на минутку к тебе забежал. У меня свидание, и я на него и так опаздываю.
Стейнер внимательно посмотрел на него.
— Ты действительно не можешь остаться даже на одну рюмашку?
Крис кивнул, пятясь спиной в ту сторону, где лифт.
— Действительно не могу.
— Ну ладно, — улыбнулся Стейнер. — Завтра поговорим, хорошо?
— Конечно, — откликнулся Крис, нажимая кнопку вызова лифта. — Я позвоню тебе. — Дверь кабины открылась и он поспешно шагнул внутрь.
— Эй, Крис, Аликс Лэйн была готова слопать тебя на обед, — крикнул ему Стейнер. — Сама выпросила у окружного прокурора твое дело, ан не вышло! Я чертовски горжусь тобой.
Крис начал говорить слова благодарности и буквально поперхнулся ими.
На улице дождь перестал на время, душный городской воздух был напоен влагой, как в августе. Крис остановил такси.
— Тебе куда, приятель?
Крис машинально назвал адрес и вновь погрузился в свои мысли, смотря в окошко на проплывающие мимо улицы большого города. Они были, несмотря на поздний час, полны жизни. Парочки прогуливались по широким тротуарам. Слышался смех, кто-то мчался куда-то. Влюбленные стояли обнявшись в тени между зданиями. Как на гобелене, подумал про себя Крис, на котором для него места нет.
Такси уже мчалось по шоссе, пересекающему Сентрал-Парк, когда Крис опомнился и крикнул водителю: «Куда ты везешь меня, черт побери?»
— Куда попросил: на Девяносто третью улицу, Вест-сайд, — ответил таксист. — Ты что, знаешь более короткий путь туда? Если знаешь, скажи. Только, насколько мне известно, лучшей дороги, чем через Парк, нет.
Девяносто третья улица, Вест-сайд, подумал Крис. Господи, да ведь это адрес Аликс Лэйн.
— Да не мог я...
Водитель резко затормозил и повернулся к нему. — Если ты передумал, приятель, и тебе хочется куда-то еще, то не темни, а просто скажи, куда.
Сзади раздавались нетерпеливые гудки других машин: уже начала образовываться пробка.
— Да, нет, все в порядке, — промямлил Крис в остолбенении. — Поехали дальше.
Но было далеко не все в порядке. Какой здесь, к черту, порядок? Он все еще недоумевал, каким ветром занесло его в этот квартал, когда его палец уже нажимал на кнопку над пластиковой табличкой с ее именем. Из крохотного окошечка переговорного устройства раздались шипение и треск. Он крикнул туда что-то маловразумительное, и входная дверь послушно открылась.
В лифте пахло пиццей, которую жильцы берут, очевидно, в соседнем ресторане на вынос, и дымом дорогой сигары. Кабина остановилась на четвертом этаже. Он вышел в узкий, плохо освещенный холл, стены которого совсем недавно покрыли свежей краской, отчего штукатурка, замазывающая трещины, еще больше бросалась в глаза.
Дверь в дальнем конце открылась. В дверном проеме, залитая сзади светом, идущим из ее квартиры стояла Аликс Лэйн. На ней были обрезанные джинсы, такие старые, что материя стала из синей почти белой, а также футболка с надписью, сообщающей, что ей ее велик по душе. В руках — тарелка с недоеденной пиццей.
Крис остановился прямо перед ней. — Надеюсь, это не ты куришь сигары?
— Что? — Она смотрела на него во все глаза, как люди в цирке смотрят на крохотную машину, из которой один за другим вылезают клоуны: первый, второй... десятый, одиннадцатый, двенадцатый... Она явно не верила своим глазам.
— Я имею в виду, — пояснил Крис, — ты одна или у тебя кто-то есть?
* * *
Сив Гуарда смотрел на отрубленную голову брата и думал, что, во имя самого Господа, могло здесь произойти? Он и Диана Минг стояли, нагнувшись, в беседке, увитой зеленью, стоящей за стеной живой изгороди вдоль задней стены церкви Святой Троицы в Нью-Ханаане. С ними — Харвей Блокер, детектив из местной полиции.
Блокер был кряжистый мужчина с воспаленными глазами. Грязно-светлые волосы с проседью, лихорадка в углу рта, которую он постоянно облизывал кончиком языка.
— Никогда ничего подобного не видал, — говорил он. — Голова здесь, в саду, а все остальное — в его ризнице. — Он крякнул, переминаясь с ноги на ногу. — Как вы сами увидите, имеются следы драки.
— И никто не видел, как кто-то входил в ризницу? — спросил Сив. В горле стоял ком, мешающий дышать, не то что говорить.
Блокер покачал головою.
— Мы очень многих опросили. Отец Доннелли знал, что ваш брат находится в ризнице. Он говорит, что ваш брат любил удалиться в одиночестве в ризницу после мессы. Поэтому он и не заподозрил ничего такого.
Сив заметил странные зазубрины на тканях шеи, где прошел режущий инструмент, отсекший голову Дому, и думал, что бы это значило.
— Но через час, — продолжал Блокер, — видя, что о. Гуарда все не выходит, он пошел в ризницу. Вот тогда он и обнаружил все, и вызвал нас.
Блокер провел их вокруг церкви и, через боковой вход, — в ризницу. Доменик лежал на правом боку. Странно и немного жутковато, подумал Сив, видеть тело без головы. Нет, это не мой брат, думал он. Не может быть, что это Дом.
— Ну и что вы обо всем этом думаете, детектив?
Блокер поскреб свой нос толстым указательным пальцем.
— Черт меня побери, если я знаю, кому мог помешать священник! Какая-то нелепица!
— Может, псих? — предположила Диана Минг.
Блокер пожал плечами.
— Не исключено. Разве разберешь теперь, кто нормальный, кто псих? — проворчал он, растирая ноги, затекшие от того, что он долго сидел на корточках, разглядывая отрубленную голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101