— Особенно в свете того, что Кристофер Хэй скоро умрет. Я хочу, чтобы ты убил его.
Долгое время М. Мабюс ничего не говорил. Казалось, он пристально смотрит в самый центр Леса Мечей. Наконец, он спросил ничего не выражающим голосом:
— А как насчет мадемуазель Сирик?
— Я хочу, чтобы ты ее доставил сюда.
— Живой или мертвой?
Этот простой вопрос привел Мильо в бешенство. Он подбежал к М. Мабюсу, вырвал у него из рук меч и приставил все три его лезвия к горлу вьетнамца.
— Живой, болван! Неужели все тебе надо объяснять обязательно в категориях жизни и смерти? Доставь ее мне живой, но так, чтобы все выглядело как будто она умерла. Ты понимаешь нормальный французский язык?
М. Мабюс, притиснутый спиной к столу, безразлично взирал в лицо человека, которого он знал так хорошо и в то же время не знал совсем. Будто он и этот человек родились на разных планетах. О каком понимании здесь может идти речь?
Именно тогда М. Мабюс увидел сквозь призму знания, дарованного ему Лесом Мечей, что он больше узнал о природе человека из того краткого мгновения, когда он и Кристофер Хэй стояли друг против друга в заброшенной конюшне в Турет-сюр-Луп, чем из долгих лет, проведенных им у Француза, на службе честно-двуличной.
И он понял, что привлекло его в Кристофере Хэе. Между ним и Терри Хэем не все закончено: осталось незавершенным одно важное дело. Терри Хэй умер, но искра его духа живет в его младшем брате. Вот что поразило М. Мабюса до такой степени, что он не смог ему сделать ничего плохого.
Перед ним открылась дверь, обещавшая не только забвение, но и мир. Мир его духу, так долго томившемуся в кошмарном чистилище. Конец нигилизма. Драгоценный дар возрожденной веры.
* * *
До Парижа они добрались к закату дня. Сутан придавила акселератор до самого пола, и «Альфа-Спейдёр» пожирал милю за милей. Лион и страна шато остались далеко позади.
Она не обмолвилась словом ни с кем из них. Выражение ее лица было мрачно, будто она ехала на похороны, и Крис в конце концов забеспокоился. Он пытался поговорить с ней, когда Сив поехал в агентство, чтобы вернуть арендованный автомобиль, и еще один раз, во время обеда, но она отмалчивалась.
Когда Сив вернулся — он выходил в фойе, чтобы переговорить по телефону с Дианой), Крис забыл о ее дурном расположении духа.
— Крис, что ты можешь сказать о Маркусе Гейбле? — спросил Сив, присаживаясь к столику. Он не закончил второе блюдо, но теперь он, кажется, потерял интерес к еде.
Крис пожал плечами.
— Ничего, — ответил он. — Гейбл был моим клиентом.
— Я знаю, — сказал Сив. — Я следил за процессом, как и все у нас в участке. Но я спрашиваю тебя не о том, виновен или не виновен он в убийстве его жены.
И Сив рассказал им о том, что узнала Диана в Файэтвилле.
— Таким образом выходит, — закончил он, — что Маркус Гейбл и Арнольд Тотс одно и то же лицо. Он был также Вергилием и Волшебником — главным спиногрызом в нашем с Терри отряде. Кроме того, он был связан с ЦРУ и, по-видимому, до сих пор в какой-то мере сотрудничает с этой организацией. Я полагаю, что он замешан в преступлениях, совершенных Трангом. Во всяком случае, нам надо рассмотреть потенциальную возможность этого.
Холодный ком подкатил к горлу Криса. Теперь и он был вынужден отодвинуть от себя тарелку.
— Так значит он не случайно выбрал меня в адвокаты?
— Думаю, нет.
Крис почувствовал легкое подташнивание.
— Что ему теперь надо? Что он замышляет?
— Не знаю, — признался Сив. — Но у меня такое ощущение, что, найдя Транга, мы сделаем гигантский шаг к ответу на твой вопрос. — Он немного помолчал. — Ну как, ты до сих пор хочешь цитировать из устава, регламентирующего взаимоотношения между адвокатом и его клиентом?
— Дело не в том, что я хочу, — ответил Крис. — Дело в профессиональной этике.
— Скажи об этом Терри, если сумеешь вернуть его с того света, — посоветовал Сив с горечью. — А я попробую сделать то же самое для Доминика.
Крис смотрел в свой пустой стакан. Конечно, нельзя разглашать того, что Гейбл конфиденциально сообщил ему относительно смерти его жены, но у него с ним была масса неофициальных разговоров, которые он мог повторить. Если, конечно, они помогут им разобраться в деле. Крис задумался, выуживая из памяти слова Гейбла, сказанные ему в разное время, и сводя их вместе.
— Послушай, я пока и сам не знаю, что ищу, — сказал Сив, — но становится все яснее и яснее, что Гейбл и Транг до сих пор поддерживают связи, и, по-видимому, этот Гейбл приказал ему убрать Аль Декордиа. Нам уже известно, что Декордиа и Терри каким-то образом причастны к вывозу опиума из Золотого Треугольника. Это тебя не наводит на какие-то мысли? Я имею в виду, может Гейбл когда-нибудь проговорился? Как-нибудь невзначай, пусть даже самую малость?
Крис вдруг почувствовал усталость, прижал руки к глазам. Он покачал головой.
— Нет, ничего такого не могу вспомнить.
Позднее, уже в гостиничном номере, Крис лежал, уставившись на закрытую дверь ванной, за которой журчала вода, и думал о Терри и Маркусе Гейбле как о партнерах. Но в чем? А потом, возможно, непримиримых врагах. Значит, Гейбл провозит в Штаты героин. Но как? По своим коммерческим каналам? Он ведь занимается импортом и экспортом: прекрасное прикрытие. Но, с другой стороны, Крис, который поддерживал одно время тесные связи с одной из компаний отца, знал, под какой удар это может поставить фирму, если ее председатель рискнет на такие авантюры. Он вспомнил таможенный досмотр одного из самолетов отца. Они заглядывали в такие потайные места, о существовании которых Крис и не догадывался.
Если у Гейбла есть голова на плечах, он, конечно, предпочел другой способ провоза наркотиков, используя для этих целей кого-то другого, берущего, таким образом, весь риск на себя.
Тут Крис сел в кровати и с бьющимся сердцем набрал номер комнаты Сива. — Я кое-что вспомнил, — сказал он в трубку. — Может, это окажется всего-навсего пустяком, но... Гейбл как-то хвастался, как он наставил рога своему другу. Самое интересное в этой истории то, что у этого друга была прогулочная яхта, которую тот держит у пирса в Ист-Бэй Бридж или в Мантауке. И то, и другое расположено на Длинном Острове. Я вот и подумал, что ведь масса наркотиков провозится в Штаты именно этим путем, верно?
— Еще как! — взволнованно подтвердил Сив. — У этого друга Гейбла есть имя?
— Он его не упоминал, — ответил Крис. — Но яхта называется «Моника», в честь любовницы этого друга.
— Понял, — сказал Сив. — Спасибо, Крис. Когда Сутан вышла из ванной, она сразу же выключила свет. Он почувствовал, как она юркнула в кровать рядом с ним. Ее тело было прохладное и гладкое, как мрамор.
— Сутан?
Она отодвинулась от него и повернулась на бок. Он было хотел рассказать ей о том, что вспомнил, но потом передумал. Надо прежде разрушить стену, которую она возвела между собой и им.
— Как это так, — обратился он к ней, — что я до сих пор не знаю ничего конкретного о твоем кузене Муне?
— Я устала, — отозвалась Сутан. — Неужели обязательно говорить об этом сейчас?
— Но мы не разговариваем с тобой с самой Ниццы, — указал он. — Это неприятно. — Он немного помолчал. — И бессмысленно.
— Крис, — тихо сказала она. — Я уже теряла тебя однажды. Второго раза я просто не перенесу.
— Я бы все-таки хотел знать побольше о Муне, — так же тихо, но настойчиво, сказал он.
Сутан пошевелилась на своей части кровати.
— В те годы, — начала она певучим и каким-то далеким голосом, которым она всегда говорила, вспоминая прошлое, — Мун все еще был в Индокитае, помогая своему отцу. И это очень не нравилось моим родителям, которые не могли одобрять связей отца Муна с режимом Лон Нола. Это кончилось тем, что родители Муна погибли, а его имя никогда не упоминалось в доме моего отца.
Она перевернулась опять на спину, и теперь он не чувствовал себя таким далеким от нее, видя, как ее глаза блестят в темноте, как лунная дорожка на воде.
— Мы с Муном выросли вместе. Я ведь тоже родилась в Индокитае, знаешь? Что, никогда прежде не говорила? Первые восемь лет своей жизни я провела в Пномпене и Бангкоке.
Сутан протянула к нему руку, и Крис увидал на ней отпечатки ее пальцев: так крепко она держала себя за руку, лежа в кровати. Она коснулась точки прямо над его Адамовым яблоком, и дыхание Криса оборвалось. Он ахнул, пытаясь втянуть воздух в легкие.
— Вот это тоже одна из штучек, которым меня научил Мун, — объяснила она.
Она опять откинулась на спину, уставившись в потолок, но на самом деле ее глаза смотрели внутрь ее души.
— Одна из тайн Муна, о которой он никому не говорил, заключалась в том, что он не знал, кто его настоящие родители. Он был сиротой. Мои тетка и дядя, воспитавшие его, тоже не знали, откуда он пришел. Он просто появился однажды на пороге их дома. Тайна его происхождения постоянно мучила Муна, и этот неразрешимый вопрос о том, откуда он взялся, в какой-то степени сформировал его личность. Когда семья, принявшая его, погибла, он остался совсем один: без корней и даже без чувства родного дома, которое для всех нас является своего рода стартовой чертой.
— У него есть ты, — заметил Крис.
— Да, есть. Но я женщина, а в Азии этим все сказано. Мун никогда не мог чувствовать себя свободно в моем обществе, как он мог в обществе Терри. Мун был всегда одинок. Всегда. Поэтому, я думаю, они так сдружились с Терри. Оба считали себя своего рода отщепенцами. Их дружба была такой крепкой, что во многом компенсировала Муну отсутствие настоящей семьи.
Какое-то время в комнате было тихо. Крис слышал ее дыхание и чувствовал, что стены между ними уже нет.
— Как вы с Муном потеряли друг друга? — спросил он.
— В какой-то момент моя мать почувствовала, что пора всерьез заняться моим образованием. Она признавала только французское образование, какое получила сама и мой отец. Кроме того, она считала, что и сама сможет по-настоящему развернуться только во Франции. Она была большим мастером приглаживать политические перышки, которые взъерошивала политическая философия моего отца. Но, перебравшись в Европу, она скоро затосковала. Жизнь в Азии течет совершенно иначе, и ей было очень трудно адаптироваться здесь. Мой отец подолгу был в отлучке, в Индокитае. Как-то в его отсутствие она завела шашни с одним министром, приехавшим к нам на уик-энд. Узнав об этом, мой отец пришел в ярость и устроил ужасную сцену. Но когда она сказала ему о некоторых сексуальных причудах министра, отец вдруг притих и задумался. Он понял, что очень неплохо быть осведомленным об альковных тайнах сильных мира сего.
— И начал поощрять ее любовные похождения? — изумился Крис. — Ну и тип же твой папаша!
— Я тебе уже давно говорила, что мой отец очень опасен. Он был радикалом до мозга костей. И это, в конце концов, привело их брак к краху. Моя мать не была подвижницей, как отец. Все, что она делала, она делала ради удовольствия делать это. Она упивалась своей неверностью: сексом, властью над другими людьми, которую он давал, плохо скрытой ревностью ее мужа, которую он вызывал, даже, в какой-то мере, тем, что она через него продолжала бороться за то, что они с моим отцом ошибочно принимали за свободу Камбоджи. Но в большей степени политика ее мужа была для нее опасным зверем, на котором она каталась верхом просто ради удовольствия. Я думаю, что осознание этого в конце концов разрушило их брак.
Она на мгновение закрыла глаза, и ему показалось, что она отгоняет от себя мучительные образы прошлого.
— Знаешь, я уверена, что мои родители по-своему любили друг друга. Но одноколейное мышление отца все портило. Его невозможно было остановить, когда дело касалось его политических убеждений. Мою же мать можно было назвать скорее вольнонаемной на политическом поприще, и поэтому было можно и на логику ее воздействовать и даже переубедить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Долгое время М. Мабюс ничего не говорил. Казалось, он пристально смотрит в самый центр Леса Мечей. Наконец, он спросил ничего не выражающим голосом:
— А как насчет мадемуазель Сирик?
— Я хочу, чтобы ты ее доставил сюда.
— Живой или мертвой?
Этот простой вопрос привел Мильо в бешенство. Он подбежал к М. Мабюсу, вырвал у него из рук меч и приставил все три его лезвия к горлу вьетнамца.
— Живой, болван! Неужели все тебе надо объяснять обязательно в категориях жизни и смерти? Доставь ее мне живой, но так, чтобы все выглядело как будто она умерла. Ты понимаешь нормальный французский язык?
М. Мабюс, притиснутый спиной к столу, безразлично взирал в лицо человека, которого он знал так хорошо и в то же время не знал совсем. Будто он и этот человек родились на разных планетах. О каком понимании здесь может идти речь?
Именно тогда М. Мабюс увидел сквозь призму знания, дарованного ему Лесом Мечей, что он больше узнал о природе человека из того краткого мгновения, когда он и Кристофер Хэй стояли друг против друга в заброшенной конюшне в Турет-сюр-Луп, чем из долгих лет, проведенных им у Француза, на службе честно-двуличной.
И он понял, что привлекло его в Кристофере Хэе. Между ним и Терри Хэем не все закончено: осталось незавершенным одно важное дело. Терри Хэй умер, но искра его духа живет в его младшем брате. Вот что поразило М. Мабюса до такой степени, что он не смог ему сделать ничего плохого.
Перед ним открылась дверь, обещавшая не только забвение, но и мир. Мир его духу, так долго томившемуся в кошмарном чистилище. Конец нигилизма. Драгоценный дар возрожденной веры.
* * *
До Парижа они добрались к закату дня. Сутан придавила акселератор до самого пола, и «Альфа-Спейдёр» пожирал милю за милей. Лион и страна шато остались далеко позади.
Она не обмолвилась словом ни с кем из них. Выражение ее лица было мрачно, будто она ехала на похороны, и Крис в конце концов забеспокоился. Он пытался поговорить с ней, когда Сив поехал в агентство, чтобы вернуть арендованный автомобиль, и еще один раз, во время обеда, но она отмалчивалась.
Когда Сив вернулся — он выходил в фойе, чтобы переговорить по телефону с Дианой), Крис забыл о ее дурном расположении духа.
— Крис, что ты можешь сказать о Маркусе Гейбле? — спросил Сив, присаживаясь к столику. Он не закончил второе блюдо, но теперь он, кажется, потерял интерес к еде.
Крис пожал плечами.
— Ничего, — ответил он. — Гейбл был моим клиентом.
— Я знаю, — сказал Сив. — Я следил за процессом, как и все у нас в участке. Но я спрашиваю тебя не о том, виновен или не виновен он в убийстве его жены.
И Сив рассказал им о том, что узнала Диана в Файэтвилле.
— Таким образом выходит, — закончил он, — что Маркус Гейбл и Арнольд Тотс одно и то же лицо. Он был также Вергилием и Волшебником — главным спиногрызом в нашем с Терри отряде. Кроме того, он был связан с ЦРУ и, по-видимому, до сих пор в какой-то мере сотрудничает с этой организацией. Я полагаю, что он замешан в преступлениях, совершенных Трангом. Во всяком случае, нам надо рассмотреть потенциальную возможность этого.
Холодный ком подкатил к горлу Криса. Теперь и он был вынужден отодвинуть от себя тарелку.
— Так значит он не случайно выбрал меня в адвокаты?
— Думаю, нет.
Крис почувствовал легкое подташнивание.
— Что ему теперь надо? Что он замышляет?
— Не знаю, — признался Сив. — Но у меня такое ощущение, что, найдя Транга, мы сделаем гигантский шаг к ответу на твой вопрос. — Он немного помолчал. — Ну как, ты до сих пор хочешь цитировать из устава, регламентирующего взаимоотношения между адвокатом и его клиентом?
— Дело не в том, что я хочу, — ответил Крис. — Дело в профессиональной этике.
— Скажи об этом Терри, если сумеешь вернуть его с того света, — посоветовал Сив с горечью. — А я попробую сделать то же самое для Доминика.
Крис смотрел в свой пустой стакан. Конечно, нельзя разглашать того, что Гейбл конфиденциально сообщил ему относительно смерти его жены, но у него с ним была масса неофициальных разговоров, которые он мог повторить. Если, конечно, они помогут им разобраться в деле. Крис задумался, выуживая из памяти слова Гейбла, сказанные ему в разное время, и сводя их вместе.
— Послушай, я пока и сам не знаю, что ищу, — сказал Сив, — но становится все яснее и яснее, что Гейбл и Транг до сих пор поддерживают связи, и, по-видимому, этот Гейбл приказал ему убрать Аль Декордиа. Нам уже известно, что Декордиа и Терри каким-то образом причастны к вывозу опиума из Золотого Треугольника. Это тебя не наводит на какие-то мысли? Я имею в виду, может Гейбл когда-нибудь проговорился? Как-нибудь невзначай, пусть даже самую малость?
Крис вдруг почувствовал усталость, прижал руки к глазам. Он покачал головой.
— Нет, ничего такого не могу вспомнить.
Позднее, уже в гостиничном номере, Крис лежал, уставившись на закрытую дверь ванной, за которой журчала вода, и думал о Терри и Маркусе Гейбле как о партнерах. Но в чем? А потом, возможно, непримиримых врагах. Значит, Гейбл провозит в Штаты героин. Но как? По своим коммерческим каналам? Он ведь занимается импортом и экспортом: прекрасное прикрытие. Но, с другой стороны, Крис, который поддерживал одно время тесные связи с одной из компаний отца, знал, под какой удар это может поставить фирму, если ее председатель рискнет на такие авантюры. Он вспомнил таможенный досмотр одного из самолетов отца. Они заглядывали в такие потайные места, о существовании которых Крис и не догадывался.
Если у Гейбла есть голова на плечах, он, конечно, предпочел другой способ провоза наркотиков, используя для этих целей кого-то другого, берущего, таким образом, весь риск на себя.
Тут Крис сел в кровати и с бьющимся сердцем набрал номер комнаты Сива. — Я кое-что вспомнил, — сказал он в трубку. — Может, это окажется всего-навсего пустяком, но... Гейбл как-то хвастался, как он наставил рога своему другу. Самое интересное в этой истории то, что у этого друга была прогулочная яхта, которую тот держит у пирса в Ист-Бэй Бридж или в Мантауке. И то, и другое расположено на Длинном Острове. Я вот и подумал, что ведь масса наркотиков провозится в Штаты именно этим путем, верно?
— Еще как! — взволнованно подтвердил Сив. — У этого друга Гейбла есть имя?
— Он его не упоминал, — ответил Крис. — Но яхта называется «Моника», в честь любовницы этого друга.
— Понял, — сказал Сив. — Спасибо, Крис. Когда Сутан вышла из ванной, она сразу же выключила свет. Он почувствовал, как она юркнула в кровать рядом с ним. Ее тело было прохладное и гладкое, как мрамор.
— Сутан?
Она отодвинулась от него и повернулась на бок. Он было хотел рассказать ей о том, что вспомнил, но потом передумал. Надо прежде разрушить стену, которую она возвела между собой и им.
— Как это так, — обратился он к ней, — что я до сих пор не знаю ничего конкретного о твоем кузене Муне?
— Я устала, — отозвалась Сутан. — Неужели обязательно говорить об этом сейчас?
— Но мы не разговариваем с тобой с самой Ниццы, — указал он. — Это неприятно. — Он немного помолчал. — И бессмысленно.
— Крис, — тихо сказала она. — Я уже теряла тебя однажды. Второго раза я просто не перенесу.
— Я бы все-таки хотел знать побольше о Муне, — так же тихо, но настойчиво, сказал он.
Сутан пошевелилась на своей части кровати.
— В те годы, — начала она певучим и каким-то далеким голосом, которым она всегда говорила, вспоминая прошлое, — Мун все еще был в Индокитае, помогая своему отцу. И это очень не нравилось моим родителям, которые не могли одобрять связей отца Муна с режимом Лон Нола. Это кончилось тем, что родители Муна погибли, а его имя никогда не упоминалось в доме моего отца.
Она перевернулась опять на спину, и теперь он не чувствовал себя таким далеким от нее, видя, как ее глаза блестят в темноте, как лунная дорожка на воде.
— Мы с Муном выросли вместе. Я ведь тоже родилась в Индокитае, знаешь? Что, никогда прежде не говорила? Первые восемь лет своей жизни я провела в Пномпене и Бангкоке.
Сутан протянула к нему руку, и Крис увидал на ней отпечатки ее пальцев: так крепко она держала себя за руку, лежа в кровати. Она коснулась точки прямо над его Адамовым яблоком, и дыхание Криса оборвалось. Он ахнул, пытаясь втянуть воздух в легкие.
— Вот это тоже одна из штучек, которым меня научил Мун, — объяснила она.
Она опять откинулась на спину, уставившись в потолок, но на самом деле ее глаза смотрели внутрь ее души.
— Одна из тайн Муна, о которой он никому не говорил, заключалась в том, что он не знал, кто его настоящие родители. Он был сиротой. Мои тетка и дядя, воспитавшие его, тоже не знали, откуда он пришел. Он просто появился однажды на пороге их дома. Тайна его происхождения постоянно мучила Муна, и этот неразрешимый вопрос о том, откуда он взялся, в какой-то степени сформировал его личность. Когда семья, принявшая его, погибла, он остался совсем один: без корней и даже без чувства родного дома, которое для всех нас является своего рода стартовой чертой.
— У него есть ты, — заметил Крис.
— Да, есть. Но я женщина, а в Азии этим все сказано. Мун никогда не мог чувствовать себя свободно в моем обществе, как он мог в обществе Терри. Мун был всегда одинок. Всегда. Поэтому, я думаю, они так сдружились с Терри. Оба считали себя своего рода отщепенцами. Их дружба была такой крепкой, что во многом компенсировала Муну отсутствие настоящей семьи.
Какое-то время в комнате было тихо. Крис слышал ее дыхание и чувствовал, что стены между ними уже нет.
— Как вы с Муном потеряли друг друга? — спросил он.
— В какой-то момент моя мать почувствовала, что пора всерьез заняться моим образованием. Она признавала только французское образование, какое получила сама и мой отец. Кроме того, она считала, что и сама сможет по-настоящему развернуться только во Франции. Она была большим мастером приглаживать политические перышки, которые взъерошивала политическая философия моего отца. Но, перебравшись в Европу, она скоро затосковала. Жизнь в Азии течет совершенно иначе, и ей было очень трудно адаптироваться здесь. Мой отец подолгу был в отлучке, в Индокитае. Как-то в его отсутствие она завела шашни с одним министром, приехавшим к нам на уик-энд. Узнав об этом, мой отец пришел в ярость и устроил ужасную сцену. Но когда она сказала ему о некоторых сексуальных причудах министра, отец вдруг притих и задумался. Он понял, что очень неплохо быть осведомленным об альковных тайнах сильных мира сего.
— И начал поощрять ее любовные похождения? — изумился Крис. — Ну и тип же твой папаша!
— Я тебе уже давно говорила, что мой отец очень опасен. Он был радикалом до мозга костей. И это, в конце концов, привело их брак к краху. Моя мать не была подвижницей, как отец. Все, что она делала, она делала ради удовольствия делать это. Она упивалась своей неверностью: сексом, властью над другими людьми, которую он давал, плохо скрытой ревностью ее мужа, которую он вызывал, даже, в какой-то мере, тем, что она через него продолжала бороться за то, что они с моим отцом ошибочно принимали за свободу Камбоджи. Но в большей степени политика ее мужа была для нее опасным зверем, на котором она каталась верхом просто ради удовольствия. Я думаю, что осознание этого в конце концов разрушило их брак.
Она на мгновение закрыла глаза, и ему показалось, что она отгоняет от себя мучительные образы прошлого.
— Знаешь, я уверена, что мои родители по-своему любили друг друга. Но одноколейное мышление отца все портило. Его невозможно было остановить, когда дело касалось его политических убеждений. Мою же мать можно было назвать скорее вольнонаемной на политическом поприще, и поэтому было можно и на логику ее воздействовать и даже переубедить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101